Вилка Патриции повисла в воздухе. Потом она положила ее.
– Не нужно говорить со мной таким тоном, Уолтер. Как будто я не работаю! Но раз вы поженились, то пора уже родить ребенка. Вот и все.
Патриция никогда не была замужем. Она работала в одном из банков в финансовом квартале Бостона. Талантливый математик, она ненавидела секретарскую работу, которую ей приходилось выполнять.
– Еще выпьешь, Патриция? – спросил Уолтер.
Патриция сверкнула глазами и пробормотала что-то невразумительное. Уолтер принял это за согласие и ушел на кухню.
– Просто я хочу поработать год-другой, – кротко сказала Ройя, когда осталась наедине со своей золовкой. Слова Патриции огорчили ее. Свадьба, муж, дом в пригороде: сделать все эти вещи было легче, и они уже вычеркнуты из списка важных дел. Но вот рождение ребенка пугало ее. Она не чувствовала себя готовой к роли матери.
Патриция отрезала от мясного рулета кусочек, пожевала и проглотила. Потом тщательно промокнула салфеткой уголки губ.
– Не надо рассчитывать, что у тебя быстро получится все, что ты задумала, только потому что ты теперь живешь в Америке. Так не бывает.
– О, я знаю, – ответила Ройя. – Конечно, знаю. Оки-доки. – Не удержавшись от искушения, она произнесла эти слова с подчеркнутым американским акцентом.
Патриция пристально глядела на нее несколько секунд. Потом пробормотала: «Бедный Уолтер».
Она никогда не скрывала своего недовольства тем, что ее младший брат (Уолтер был младше ее на пять лет) женился на девушке из Ирана, хотя вокруг них так много белых англосаксонских невест. Ее выводило из себя, что теперь эта маленькая иранка зачем-то хочет еще и работать в Америке.
– Ведь ты можешь контролировать это, не так ли? – сказала Патриция. – И не надо забывать про Уолтера.
– Пат, вот, держи! – Уолтер вернулся и протянул сестре новую порцию мартини. Его добродушная усмешка исчезла, когда он увидел лицо Ройи. – Я что-то пропустил?
– Ничего, Уолтер, дорогой. – Патриция взяла мартини. – Просто некоторые люди считают, что они хозяева своей судьбы, вот и все. Это слишком наивно и глупо.
Через несколько недель Уолтер вернулся домой из юридической школы и поцеловал Ройю, стоявшую у плиты.
– Знаешь, у одного из моих одногруппников сестра работает в бизнес-школе. Она уходит с работы из-за беременности.
– Какая молодчина, – отозвалась Ройя. После того неприятного разговора с Патрицией она снова повторила Уолтеру, что пока не готова стать матерью. Он ответил, что понимает ее. Спешки нет. И не нужно слушать Патрицию.
Почему же Уолтер заговорил сейчас о ребенке?
– Ну, тот парень сказал, что освобождается ее должность.
Ройя замерла и перестала помешивать соус на плите.
– Слушай, я понимаю, что это бизнес-школа, а не то, что тебе хотелось. Но это работа, Ройя. И – ну, ты можешь отправить резюме, опередив всех. Скоро о вакансии будет объявлено официально, и тогда туда поступит куча заявок.
– Я не хочу быть секретаршей. – Она подумала о Патриции, ее узких юбках и облегающих свитерах; о том, как она, кипя от нереализованных амбиций, печатает что-то на машинке для сотрудников-мужчин.
– Ройя, я понимаю, что это не работа в лаборатории. Но это хорошее место.
Оказалось, что устроиться в лабораторию гораздо, гораздо труднее, чем думала Ройя, хоть она и не обольщалась на этот счет. Должностей для женщин всегда мало. Она была готова начать с должности лаборанта. Но лаборатории не нуждались в ней. В одном месте ей предложили мыть мензурки и пробирки – вручную и тщательно. Ройя показала свой диплом бакалавра, свои высокие оценки по химии. На носу был уже 1960 год, но куда бы она ни обращалась, предпочтение всюду оказывалось мужчинам. А она была – навсегда – иностранкой. И была в числе тех немногих женщин, которые хотели работать. В пригородах Бостона большинство жен с удовольствием сидели дома и занимались хозяйством.
– Ну, поздравляю, – сказала Патриция, узнав, что Ройя стала секретаршей в бизнес-школе. – Кто же теперь будет заботиться о бедном Уолтере и готовить ему еду?
– Как всегда, я. Не беспокойся, Патриция.
Она нарубила петрушку, кинзу, шпинат и мяту. Приготовила самый густой суп ауш, и они с Уолтером подняли бокалы.
Несмотря на неодобрение Патриции и печальные взгляды Элис, Уолтер был непреклонен. Он уважал желание Ройи не торопиться с рождением ребенка.
На следующий год Уолтер время от времени осторожно спрашивал, не передумала ли Ройя. А она не хотела говорить ему, что просто боялась создать еще одну жизнь и привязаться к ней. Ей никак не удавалось прогнать из памяти безобразный вопрос: «А если что-нибудь случится с ребенком?»
Странные слова госпожи Аслан, прозвучавшие давно, в прошлой жизни, иногда всплывали в памяти Ройи в самые неожиданные моменты. «Дети умирают», – сказала она тогда. Безумная женщина думала так же, как Ройя. Патриция была права. Да, бедный Уолтер!
Много лет она думала, что самым большим ее горем в жизни стала первая любовь. Или владелец магазина канцтоваров, который умер у ее ног. Тогда она еще не знала, что будущее готовило ей еще более страшную утрату, по сравнению с которой лето 1953 года покажется детской игрой.
Часть четвертая
21. 1958. Рождение детей
Я не ожидал, что у меня родятся сразу сын и дочка! Это ни на что не похожая радость, смешанная с усталостью. Это безграничная привязанность. Мы поглощены заботами о них. Мы счастливы и поражены. Да хранит их Аллах.
На днях я вернулся домой с работы, и повариха приготовила мне блюдо из яиц с чесноком, популярное в ее деревне на севере; близнецы одновременно заплакали, и я скажу тебе, что если бы не прислуга и не нянька, Шахла сошла бы с ума. Мать пришла к нам и тихо, отстраненно сидела в углу.
Я ни на секунду не забываю ничего из тех жестоких слов, какие она говорила тебе. Мне было стыдно за то, что она не контролировала свои чувства, за ее резкие слова. Я помню, когда ты была в доме моих родителей, моя мать говорила всякое, чтобы обидеть тебя. Ранить тебя. Напугать. Я был уверен, что она делала это нарочно. И могу понять, почему ты испугалась.
Но вот история, которую ты не знаешь.
Я был не первым ребенком у моих родителей. Не вторым, не третьим. И не четвертым у моей матери. Я был пятым ребенком, а все другие до меня умерли. Двое родились мертвыми, один умер на восьмом месяце беременности матери, а один – на первом году жизни. То, что мои родители не оставляли надежды, подтверждает их желание. Не знаю, были ли у них дети после меня. Может, они умирали, а я был еще слишком мал и не запомнил. Моя мать рассказывала мне о тех умерших детях только в минуты крайнего огорчения в день, который я был бы рад забыть. Этот переменил все для нас. Для нас с тобой, я бы так сказал.
Конечно, не одна моя мать теряла в те дни детей, но она переносила это тяжелее, чем другие. Может, потому, что потеряла подряд сразу четверых.
Я объяснял ее печаль смертью детей. Я объяснял ее депрессию и скачки настроения именно этим.
Откуда мог я знать, что та потеря предшествовала всем остальным, а потом заслонила их собой?
Я надеюсь, что тебе нормально живется в Америке. Всего хорошего. Береги себя. Я надеюсь, что ты здорова и счастлива. Мои дети помогают мне жить дальше. Ты понимаешь, о чем я говорю?
22. 1962–1963. Мэриголд
«Сестра, мы с Джеком ждем нашего первенца. А еще я научилась готовить баклажанный хореш без баклажанов!»
Ройя прочитала письмо Зари и аккуратно положила его на свой письменный стол в стопку бумаг, требующих ответа. Она написала сестре на фарси и добавила внизу листка «поздравляю» крупными буквами по-английски. Лизнула конверт, запечатала письмо и напомнила себе о своих служебных обязанностях. Она работала секретаршей в бизнес-школе и старалась повысить квалификацию. Научилась быстро печатать на пишущей машинке. Конечно, не о такой работе она мечтала, но во взрослой жизни компромиссы неизбежны. Просто она не смогла получить хорошую (да хоть какую) работу в сфере науки, и не потому, что не очень пыталась. Она понимала – все дело в том, что она женщина. Она и так уже настояла на том, что будет работать. А руководство научных фирм считало, что если взять ее на работу, то она займет место мужчины с высокой квалификацией. К тому же она иностранка – значит, пускай и так радуется, что живет в этой стране. Все эти мысли Ройя часто угадывала за благожелательным отношением друзей и соседей. Поэтому она умерила свои амбиции.
Но в глубине души ей не давал покоя один вопрос. Патриция была права: Ройе пора родить ребенка. Чего она боится, Господи, почему она думает, что непременно что-то случится? Ройя зашла на почту и отправила письмо Зари. Потом, на неделе, она позвонит ей и, конечно, пошлет подарок. Конечно. Она быстро пошла домой, перебирая в памяти то, что ей нужно сделать. Она радовалась за Зари и Джека. Искренне радовалась.
Но она ужасно занята, ох, просто ужасно! Так занята.
Иногда в ее снах появлялся Бахман. Его улыбка, его терпкий запах, полные надежды глаза, его прикосновения, то, как он наклонялся к ней возле книжных стеллажей в магазине канцтоваров, вкус того первого эспрессо и пирожного, его наклоненная спина рядом с нею… Ройя пробуждалась с желанием забыть все это. Она не могла позволить, чтобы те воспоминания вмешивались в сценарий ее нынешней жизни. В ее снах он был всегда юным, а иногда и счастливым.
Джахангир позвонил ей в персидский Новый год и сообщил, что у Бахмана и Шахлы теперь много хлопот с детьми. У них близнецы. Близнецы! Она разговаривала с Джахангиром по телефону раз в год и только тогда слышала какие-то новости о Бахмане. Маман и Баба уж точно никогда не говорили о нем. Во время учебы в Калифорнии Ройя пару лет обменивалась письмами с бывшими одноклассницами и двумя кузинами. Но мало-помалу их переписка заглохла. Слишком далеко они находились друг от друга. Слишком много времени прошло. С тех пор она переписывалась только с родителями и Зари. Но ежегодный телефонный разговор с Джахангиром поддерживал ее связь с прошлым, которое она не могла заставить себя забыть, несмотря на душевную боль.