– Я ждал тебя полдня.
– Сейчас пока еще утро, – осторожно напомнила она.
– Нет, я имею в виду тогда, на площади.
– Что-что?
– Я так беспокоился, что ты окажешься в той толпе, что тебя ранят. Когда ты не пришла, я просто молился, чтобы с тобой ничего не случилось. А когда узнал, что ты в безопасности, почувствовал огромное облегчение. Для меня самым важным было твое благополучие. И это так до сих пор.
Как ты поживаешь сейчас? – продолжал он. – Расскажи мне об этом. Подробно.
Жестокость старости, дегенерация мозга! Бедняга не помнит их историю.
– Шахла умерла, – неожиданно сообщил он.
Возле них внезапно возникла высокая девушка с волнистыми волосами, которая сердито глядела на нее в кафе «Ганади», шипела на нее на вечеринке у Джахангира, злилась на них из-за танго и чуть не прожгла взглядом люстру. Ройя почувствовала вкус дыни в тот вечер, лед за своей щекой. Смерть – теперь не новость в их возрасте. Они потеряли господина Фахри. За последние годы у нее умерли несколько подруг, а она потеряла дочку! Но конечно, ее поразила печаль в его словах.
– Мне очень жаль, – сказала она.
– Мы вырастили двух прекрасных детей. Близнецов.
– Машаллах! Господи! – сказала она. А потом заставила себя добавить: – Я познакомилась с твоим сыном Омидом. – Она не стала упоминать магазин. Пока что не могла. Иначе за этим последует слишком много слов.
– Омид рассказал мне. Я рад, что ты видела то, что мы создали. Мне хотелось… – он сжал ей руку, – …как бы восстановить наш любимый магазин.
Ей снова показалось, что она тонет в волнах. Она вспомнила магазин канцтоваров в Ньютоне, и перед ее глазами возник тот давний, в Тегеране, объятый пламенем.
– Что случилось с Шахлой? – спросила она, набравшись смелости.
– Аллах милостив, она страдала не очень долго. Мы узнали о ее болезни в 2004 году, накануне Дня благодарения. К Новрузу все было кончено.
– Рак?
– Панкреатит.
Новруз – первый день весны. Ройя сосчитала, что от постановки диагноза до смерти прошло четыре месяца.
– Да хранит Аллах ее душу.
– Она была хорошей женой, – сказал он, немного помолчав. – Но она – не ты.
Ройя смотрела на пол.
– Скажи мне, как твой сын? – спросил он.
– Откуда ты знаешь, что у меня есть сын?
– Я отыскал тебя в интернете. Он врач, я видел. Поздравляю. Прости меня, надеюсь, ты не подумаешь, что я шпионил за тобой. Но я не мог удержаться. Еще я знаю, что ты замужем за Уолтером Арчером, бывшим юристом из «Липпинскотт и Макви». Интернет… он все знает! – Он слегка поежился, назвав имя Уолтера. Причем произнес его как «Валтер». А Липпинскотт произнес как Лее-пеен-эс-скот.
– Как Джахангир. Он был нашей Всемирной Информационной Паутиной, – сказала она.
Лицо Бахмана озарилось при упоминании старинного друга.
– Да, он всегда был в курсе всех новостей! Помнишь его вечеринки?
– Разве их забудешь? Те песни на его граммофоне!
– Ройя…
Когда он произнес ее имя, все остальное уже не имело значения: десятилетия, дети, рак, предательство, разлука, переворот, переписанная история. Он проговорил ее имя так же, как делал это всегда. Они снова были Бахман и Ройя, они танцевали танго, разговаривали вполголоса, прислонившись к книжным стеллажам в магазине. Она схватилась за сиденье пластикового кресла. Только бы ей не упасть.
Он задышал более шумно, словно в его груди работал неисправный мотор. Она отвернулась к окну. Снегопад усилился. В холл никто не заходил – тут не было ни игры «бинго», ни ланча, хотя в воздухе висел запах тушеной говядины. Они были совсем одни. Интересно, стекло холодное на ощупь? Вот при всей этой жаре в здании интересно, будет ли оно ледяным, если она потрогает его. Она сидела тут с незнакомым стариком. Она сидела тут со своей любовью. Она держала в сознании две эти правды, и ей было трудно говорить.
– Я очень скучал по тебе, – сказал он.
Возможно, старая любовь прожила десятки лет нетронутой, неомраченной, даже когда ее предали.
– Я тоже скучала.
– Тебе хорошо здесь?
– Конечно. – Она поерзала на сиденье, не отпуская его руки.
– Твоя жизнь прошла в Америке.
– А то, спрашиваешь, – сказала она на американский манер.
– Не жалей меня, что я оказался в таком месте. Я знаю, в нашей стране это было бы позором. Но меня регулярно навещают дочь и ее семья. Они живут прямо тут, в Дакстоне. Омид тоже приезжает с женой и детьми. Просто им было тяжело заботиться обо мне. Они старались. Но я не хотел быть для них обузой. Особенно когда у меня начался паркинсон. Тут мне хорошо. Все зовут меня «мистер Бэтмен».
– Паркинсон? – Она замерла. – Но ведь ты…
– Не трясусь? Не гремлю костями и не катаюсь по земле, как говорят американцы? Некоторые дни у меня бывают лучше, другие хуже. Я боялся, что буду дрожать все утро, увидев тебя. Но на самом деле я почувствовал себя лучше.
– Я не знала…
– Я давным-давно не чувствовал себя так хорошо. И все благодаря тебе.
– Пожалуйста, перестань. Нам не семнадцать лет.
– Нам всегда будет семнадцать.
– Окей, мистер. – Теперь, когда они немного разговорились и успокоились, было легче вернуться к былому шутливому тону. Но она не хотела заходить слишком далеко по такому скользкому склону. – Так, скажи мне. Сколько у тебя внуков?
– Шесть!
– Вот это да! Пускай они проживут долгую жизнь! Да хранит их тень их родителей. – Хвала Аллаху, есть старинные обычаи. Такие персидские фразы приходят на помощь, когда ты не знаешь, что сказать.
– Я не переставал думать о тебе. Я пытаюсь сказать, Ройя-джан, что я всегда думал о тебе после того дня на площади.
Она отпустила его руку. Потом просто похлопала его по плечу и вспомнила его объятья, как ей было уютно в них и спокойно. Его шерстяной рукав выглядел потертым.
– Все окей, Бахман, все окей. – Все, что она могла сделать. С Уолтером ей никогда не приходилось беспокоиться о потере памяти. С сестрой тоже, о Аллах, это был бы кошмар. Некоторые ее подруги жаловались на забывчивость. Но это… Она просто не знала, как быть. Нужно ли ей соглашаться с его версией того, что случилось? Говорят, что пациенты с деменцией могут впадать в ярость, когда их не понимают.
– Тот день на площади? Ройя, я стоял там несколько часов и ждал тебя. Я ужасно хотел тебя видеть. У меня были готовы все бумаги, чтобы мы пошли в отдел браков и разводов и все официально оформили. Я ждал, а те негодяи шли, их становилось все больше, и они направились к дому премьер-министра. Сторонники Мосаддыка в толпе звали меня с собой, но я не хотел ввязываться в драку. Я даже не двинулся с места. Я думал только о том, что ты придешь и не найдешь меня. Я не хотел оставлять тебя там. Я ждал тебя. Ждал, потому что хотел увидеть тебя и все объяснить. Хотел снова обнять тебя. Но ты так и не пришла.
Ройя пыталась вспомнить, что она знала о болезни Паркинсона. Может, это один из ее симптомов?
– Я прощаю тебя, – снова прошептала она.
– Прощаешь меня, но за что? Я бы дал тебе все. Если бы ты только позволила мне это. – У него опустились вниз уголки губ, как у маленького ребенка.
– Ты женился на Шахле. Это ладно. Мы просто… нам просто не было суждено…
– Я женился на ней, потому что потерял тебя.
– Ты потерял меня, потому что женился на ней!
У Бахмана тряслась рука.
– Одно дело – пережить свержение Мосаддыка и гибель господина Фахри и многих знакомых. Это было огромное горе. Но знаешь мое величайшее горе? Я потерял тебя. Никогда в жизни мне не было так больно. Все шестьдесят лет я постоянно думал о тебе.
Но я не хотел тебе мешать, – продолжал он. – Когда ты написала мне, что не можешь выйти за меня замуж, войти в мою семью из-за моей матери с ее припадками ярости и скандалами, что это выше твоих сил, мое сердце было разбито. Я страшно обиделся. Что я мог поделать с ней, с ее психикой? Я не мог ничего изменить. Из-за матери от нас уже отказались отцовские родственники. Я привык к тому, что от нас все шарахались. Как я мог не отпустить тебя? Я не хотел обременять тебя нашим позором. Ты больше не хотела видеть мою семью и все ее ужасы, а я не захотел стоять на твоем пути. Шахла спокойно относилась к припадкам моей матери. Я был в душе благодарен ей за это…
Безумие. Он совершенно потерял память. Ройя решила говорить с ним ласково, но твердо.
– Бахман, я не понимаю, о чем ты говоришь. Возможно, ты просто не помнишь всего, что было. Я никогда не говорила таких вещей. Никогда не говорила и не чувствовала ничего подобного. Уйти от тебя из-за твоей матери? Отказаться от тебя из-за ее психического расстройства? Я хотела быть с тобой, делить с тобой все беды и радости. Помогать тебе и твоему отцу. И матери тоже! Это ты сказал мне, что хочешь уйти. Ты помнишь?
Бахман не шевелился. Несколько секунд он спокойно изучал ее лицо. Потом внезапно резко вздохнул, как будто всхлипнул.
Она решила вернуть их разговор в нормальное русло, подальше от этих нелепых утверждений, пока Бахман не разволновался еще сильнее. Она сказала самым спокойным тоном, какой только могла изобразить:
– Я была на площади. Ясно тебе? Я беспокоилась за тебя. Это ты не пришел. Твоя мать хотела женить тебя на Шахле. Вот ты и женился. Честно говоря, все в порядке. Вспомни твоих детей, внуков…
– Нет. – У него дрожали голова, шея и плечи. – О Аллах!
– Слушай, все это неважно. Давай просто оставим все в прошлом. Пожалуйста.
Его лицо исказилось от боли.
– Ты не понимаешь, Ройя-джан… – Хриплый, со свистом, кашель сотряс его тело. Такой сильный, что Ройя испугалась, не закончится ли он сердечным приступом. Откашлявшись, Бахман повернул к ней лицо. – На чем мы остановились?
– Я переехала сюда, в Штаты. Помнишь? Я училась в Калифорнии. Мой отец подал одним из первых заявку на обучение иранских женщин в Америке.
– Да, я знаю от Джахангира. Ройя-джан, где ты была в тот день?
Она вздохнула. Ей действительно было трудно общаться с беднягой.