меня на три ночи отправили спать в подвал.
Два месяца спустя я была разбужена посреди ночи разъяренной Евой. Она раздела меня догола, затем заставила надеть теплую одежду и вручила мне рюкзак, новый левый мобильник и сто долларов. На этот раз наш водитель вез меня три часа на север, чтобы пересечь границу с Канадой. С извиняющейся улыбкой, подсунув мне еще одну двадцатку от себя, он высадил меня у «Макдональдса». Я пробыла в Торонто десять дней.
В следующий раз я отказалась уходить. Ева пригрозила отправить вместо меня Лайзу.
Так прошли мои подростковые годы. И моя непорочность.
Зачем Еве это было нужно? Почему я с этим мирилась? Вопросы, которые я задавала себе снова и снова на протяжении многих лет. Ева явно получала какое-то нездоровое удовольствие от своей игры. Возможно, в конце концов, я тоже наслаждалась вызовом и своей способностью выживать – своего рода «пошла ты!» моей приемной матери. Но я пришла к пониманию, что отчасти это было связано с Лайзой. Я могла справляться с неприятностями, грязью и неопределенностью жизни на улице. Я могла унижаться на углу улицы или в постели незнакомого человека, зная, что это делается ради более высокой цели: обеспечения безопасности моей сестры.
Потому что Лайза никогда не смогла бы жить такой жизнью, и я искренне верила, что, если бы не я была жертвенным агнцем Евы, им бы стала моя сестра.
Вот только выживание имело свою цену. Паранойя. Недоверие к намерениям других людей. Подход к морали, который многие – никогда не выбиравшиеся из своих теплых гостиных – сочли бы в корне аморальным. Ева научила меня, что иногда нужно поступать неправильно, чтобы получить правильный результат. Что, в числе прочего, означало оправдание средств для достижения целей и всякое такое дерьмо. Но с траханьем мозга и подозрительностью пришло своего рода сомнение в реальности. Паранойя – как побочный продукт. Было ли то, что я видела, реальным? Имелись ли скрытые смыслы в действиях людей или мотивы, которые противоречили их поведению? Могу ли я принимать все за чистую монету?
Здесь, в Нихле, например, была ли я просто параноиком? Были ли убийства совпадением, а дом – настоящим подарком Евы? Маленький подарок для дочери, которую она ненавидела, плюс смотритель, который на самом деле следит за тем, чтобы в этом месте все было хорошо хотя бы в течение первых трех лет. Так? Или затевалось что-то более зловещее? Я снова спросила себя – было ли это последнее выступление Евы грандиозной развязкой всех предыдущих извращенных игр?
Эти мысли мучили меня в течение четвертого дня моего пребывания у Мануэлы.
– Держи, Конни. – Мануэла бросила мне губку. – Протри столешницы и наполни держатели для салфеток.
Я сделала, как она велела. До сих пор Мануэла проявляла себя как справедливый босс. Она назначила мне почасовую оплату, плюс я забирала всё, что мне давали в виде чаевых. Взамен я была официанткой, поваром, обслуживающим персоналом, садовником, секретаршей… всем, что ей было нужно. Я работала усердно и спокойно, просто благодарная за деньги. Скоро у меня их будет достаточно, чтобы купить приличный матрас.
– Жаль, что ты живешь здесь, – проговорила Мануэла, нарезая лук и перец на кухне. Закусочная открывалась через тридцать минут, и это было мое любимое время дня – до прихода посетителей, когда мы были только вдвоем. Мануэла оказалась болтлива, но в дружелюбной, доброжелательной манере, что заставляло меня на время забывать обо всем, что у меня происходило. – Нихла – не место для молодежи. А ведь тебе должно быть не больше… двадцати?
– Мне двадцать шесть.
– Ты выглядишь моложе, а ведешь себя куда более зрело. – Она изучала меня несколько секунд, ее гранатово-красные губы были неодобрительно поджаты. – Разве ты не должна работать бариста в дорогом кафе в каком-нибудь сексуальном городе на Западном побережье?
Я улыбнулась.
– Я унаследовала дом.
Мануэла склонила голову набок.
– Здесь, в Нихле? И кто же оставил его тебе?
– Моя мать. – Я поведала ей сильно отредактированную версию причин, по которым я нахожусь в городе. – Так что у меня есть этот дом и машина.
Мануэла бросила нарезанный лук и перец в миску из нержавеющей стали. Нехарактерно молчаливая, она начала шинковать картофель для оладий.
– Ты прожила здесь всю свою жизнь? – поинтересовалась я.
– Не-а. Приехала сюда ради любви около десяти лет назад. Любовь оставила меня, но к тому времени я наскребла достаточно денег, чтобы купить эту закусочную. – Она взглянула на меня. – Дольки лимона, пожалуйста. Затем можешь приготовить сыр для омлетов.
К этому времени я уже знала распорядок дня, но, похоже, Мануэла искала новую тему, поэтому, нарезая свежие лимоны аккуратными дольками, я решила подкинуть ее.
– Я слышала об убийствах в Нихле и ее окрестностях, – произнесла я небрежно. – Недавние убийства двух девушек и предыдущие – давнишние.
Мануэла положила еще очищенного картофеля в емкость для измельчения в промышленном кухонном комбайне.
– Сегодня нам понадобится больше сыра. По пятницам много дальнобойщиков. По какой-то причине все хотят омлет. Побольше сыра! – Повысила она голос, перекрикивая шум измельчителя. – Сердечный приступ на тарелке!
– Хм… и ты тоже.
Мануэла щелкнула выключателем, останавливая комбайн. Несмотря на красивые ногти, ее руки были большими и мосластыми. Она, казалось, не стеснялась их; скорее, всё в Мануэле излучало добродушную уверенность. Стелла-из-хозяйственного-магазина была права: здесь я чувствовала себя непринужденно. Но эта непринужденность не помешала мне ощутить разочарование из-за того, что даже Мануэла не захотела обсуждать убийства.
Она положила руки на стойку из нержавеющей стали.
– Я тоже – что?
– Все в этом городе странным образом стараются игнорировать недавние убийства. Бармен в заведении Джека, Стелла в хозяйственном магазине, даже библиотекарша в соседнем городе, а теперь и ты. Это запретная тема?
– Нет никакого табу, просто нечего рассказывать. – Мануэла отвела взгляд, который сказал мне, что она не хочет иметь с этим дела. – Сыр готов?
– Работаю над этим. – Я умоляюще посмотрела на нее. – Давай. Расскажи, что здесь происходит?
Мануэла вздохнула. Она прислонилась к столешнице и снова и снова постукивала двумя ногтями по ее поверхности.
– В действительности нечего рассказывать. Были найдены три девушки…
– Три?!
Мануэла кивнула.
– Это трагедия, Конни, поэтому никто не хочет об этом говорить. Ты можешь это понять?
– Но эти жертвы…
– Они беглянки, все были проездом. Наркотики, проституция, торговля людьми. Не имеет никакого прямого отношения к Нихле. Это просто печальный признак нашего времени.
Мои мысли были заняты цифрой «три».
– Я думала, что были убиты две девушки.
– Слышала кое-что в новостях сегодня утром. Полиция обнаружила в пустыне третье тело. – Она прищурилась, размышляя. – Неподалеку от твоего дома.
Я сглотнула, представляя огромное пространство пустыни, поросшее редким кустарником. Прямо за моей собственностью. Подумала о Джете. Заставила свой голос звучать спокойнее, чем я себя чувствовала:
– Ты знаешь, кто она была – женщина, которую убили?
Но Мануэла явно закончила беседу. Она указала на большой пакет с луком, который я притащила из кладовки.
– Понятия не имею. Но я точно знаю, что скоро здесь появятся клиенты. У тебя еще не было по-настоящему тяжелой смены. – Она улыбнулась, но ее глаза выглядели усталыми. – Сегодня будет крещение огнем.
Я открыла пакет с луком и схватила поварской нож. Еще одна мертвая девушка. В пустыне. Сегодня вечером мне нужно сделать две вещи: узнать побольше о третьем убийстве и возобновить поиски Джосайи Смита. Может быть, стоило связаться с местной полицией. Мне не хотелось идти туда, но коль скоро последнее тело было найдено рядом с моим домом, я чувствовала, что пришло время это сделать.
Мне не пришлось ждать, чтобы обратиться в полицию: так получилось, что они наведались к Мануэле позже в тот же день.
Бывший Мануэлы, любовь, которая привела ее в Нихлу, оказался коммерческим пилотом. В то время как Мануэла явно двигалась дальше, он застрял в прошлом, что и доказал во время своей остановки в Альбукерке, проехав через весь штат, чтобы унизить Мануэлу в ее собственном кафе. Его оскорбительные выпады и агрессивность не понравились местным жителям, которые, хотя и не совсем из тех, кто отстаивает права трансгендеров, ценили своего хорошего повара. Завязалась драка.
Пилот был пьян, а местные жители были крупными мужчинами, жаждущими немного поразвлечься, так что драка заняла всего одну минуту. Подавленный и сожалеющий бывший Мануэлы сидел в одной из кабинок со связанными рукам, положив голову на потертую пластиковую столешницу и ожидая появления копов. А завсегдатаи поднимали тосты за бесплатную порцию кофе.
Полиция Нихлы прислала двоих: офицера Джеймса Райли, чернокожего мужчину ненамного старше меня, и пожилого краснолицего белого парня, офицера Литтла, чье нутро соответствовало размеру его эго и словно насмехалось над его фамилией. Литтл с отвращением смотрел на Мануэлу.
– Он причинил вам боль? – спросил Литтл.
– Нет, – ответила Мануэла.
– Он причинил ущерб вашему заведению?
Еще одно «нет».
Литтл взглянул на своего партнера, который изучал меня. В результате он тоже уставился на меня.
– Она нелегалка? – спросил он Мануэлу.
Мануэла рассмеялась.
– О, это вряд ли! И если у вас есть вопросы, вы можете задать их ей напрямую. Несмотря на наличие влагалища, она умеет разговаривать.
По всей закусочной послышались смешки. Пожилой мужчина в угловой кабинке показал Мануэле большой палец. Офицер Литтл слегка покраснел. Офицер Райли прикрыл лицо рукой, чтобы скрыть выражение, но я увидела веселье в его глазах.
– Можем мы поговорить с вами с глазу на глаз, мэм? – обратился ко мне Литтл. Его вопрос был вежливым, но тон – снисходительным. – Возможно, на кухне? – Он бросил сердитый взгляд на посетителей, большинство из которых все еще наблюдали за зрелищем с напряженным вниманием. – Или где-нибудь, где можно уединиться.