[12].
Родригес грыз ручку, рассматривая меня с холодным интересом.
– Тридцать минут, – сказал он наконец. – Дальше по дороге есть пиццерия. Пицца – отстой, зато там тихо. Можешь угостить меня обедом.
Пицца действительно была отвратительной, что, вероятно, объясняло тишину, но это не помешало Родригесу проглотить четыре куска и выпить колу.
– Девять девушек за двадцать лет. И, вероятно, их еще больше. – Он помахал последним ломтиком, сделал глоток колы и откусил кусок от пиццы. – Девять девушек, – сказал он жуя, – в Нихле или рядом с ней, но копы не признаю`т, что это дело рук одного преступника.
– Они думают, что это совпадение?
– Прежде чем я отвечу на твой вопрос, объясни мне – зачем тебе это? Почему ты спрашиваешь?
Альберто Родригес косился на меня. У него были темные глаза, почти черные, и горькая улыбка. Высокие скулы под курчавой бородой, глаза, которые светились умом, делая его привлекательным, если не сказать красивым. Меня одновременно тянуло к нему и отталкивало.
– Я живу в Нихле. Недавно переехала. Я слышала об убийствах от другого жителя, но, когда я расспрашиваю окружающих, никто мне ничего не говорит. – Я осознала, что обхватила себя руками, точно защищаясь от слов, и заставила себя положить руки на стол. – Словно все думают, что, если они не говорят об этом, то этого не происходит. Как будто в Нихле существует некое молчаливое соглашение притворяться, что женщин не убивают.
Это оказалось правильным ответом. Родригес кивнул.
– Полиция настаивает на том, что последние жертвы случайны, а остальных это не интересует, потому что эти женщины – никто.
– Никто?
– Брошенные и сбежавшие. – Он встретился со мной взглядом, выражение его лица смягчилось. – Уайтфизер была пьяницей из резервации в Туринге. Копы знали о ней, потому что она всегда околачивалась на станциях отдыха. Жертвы девяностых годов также соответствуют этим характеристикам. Дирлинг была наркоманкой и проституткой. Санчес, наркоманка и беглянка, нелегально прибыла сюда из Мексики. Кейн была бездомной. Скарлетти работала стриптизершей – из тех, кто потом трахается с клиентом в своей машине. Не удалось найти ничего о Мур, что тоже говорит о многом. Макфарлейн происходила из богатой семьи, но сбежала из дома в четырнадцать лет. Одна из тех оппозиционных натур, которая всегда лжет и попадает в неприятности, ее родители сказали, что попросту не могли ее контролировать. Они не удивились, когда их дочь нашли мертвой.
– Кто-нибудь из них был из Нихлы?
– Нет. – Родригес помолчал, чтобы сделать глоток, и добавил: – Не совсем.
– Не совсем? – Он не ответил, я спросила: – А что насчет Джейн Доу?
Родригес взял последний кусочек пиццы, посмотрел на него и бросил обратно на тарелку.
– Первая. Ее тело обгорело до неузнаваемости. Копы пытались опознать ее по зубам – ничего. Вторая. Никто не знает. Ее пытали, насиловали и калечили, однако ее личность осталась загадкой. – Он подтолкнул корочку на своей тарелке. – После смерти она была так же одинока, как и до этого.
Я откинулась на спинку стула. Девять девушек, один маленький городок.
– Их всех пытали и насиловали?
– Этих девятерых? Насколько я смог узнать – да. Не уверен насчет последнего раунда. – Он выглянул в окно. – Есть и другие. Девушки, которые ехали через Нихлу по автомагистрали между штатами и исчезли. Сообщения о пропавших без вести, слухи. Кто знает, девять их на самом деле или двадцать? – Он покачал головой, возвращая свое внимание ко мне. – Это часть трагедии. Скольких из них просто никогда не найдут?
Я тщательно подбирала свои следующие слова. Родригес произвел на меня впечатление журналиста, который был больше заинтересован в раскрытии этих убийств, чем казалось на первый взгляд. Я почувствовала эмоциональную связь и не хотела ляпнуть что-то не то.
– Как вы думаете, недавние события – те, что произошли за последние месяцы, – связаны с тем, что произошло в восьмидесятых и девяностых годах?
Он насмешливо фыркнул.
– Ну, я думаю, что в Нихле что-то не так. Что-то мерзкое, гниющее и воняющее до чертиков. – Его голос был низким, а тон – стальным. – Все ли смерти связаны между собой… Ну, это ведь кажется притянутым за уши, не так ли? Последний раунд и первый разделены двумя десятилетиями. Связаны? Ну да, хотя бы тем, что местная полиция объявила все эти смерти случайными, вызванными неудачными обстоятельствами, в каких оказались жертвы. Как будто их вообще можно винить… Полицейские указывают на близость к шоссе, которое обеспечивает движение через этот район. – Он переключил свое внимание на меня, и его глаза стали похожи на лазеры, направленные и полные ярости. – Но да, я чертовски уверен, что они связаны. Только я, кажется, единственный.
– Что, если я скажу, что вы не единственный?
– Ты имеешь в виду себя? Без обид, но что с того? Ты имеешь какой-то вес, влияние?
– Никакого.
Родригес сидел молча, его глаза продолжали насмехаться надо мной.
Я спросила:
– Чего вы пытаетесь достичь своими статьями?
– Правосудия.
– Для этих девушек?
Он сделал паузу.
– Для моей матери. И моей сестры.
Я позволила его словам повисеть в воздухе, пока он не был готов объясниться.
– В 1995 году пропала молодая латиноамериканка по имени Глория. Ее семья жила в двадцати милях от Нихлы, в маленьком городке под названием Спрингс. Родители искали Глорию в течение нескольких месяцев, но безрезультатно. Она была хорошим ребенком, отличницей, у нее было большое сердце. Власти Нью-Мехико объявили ее беглянкой, хотя это абсолютно не соответствовало действительности. Ее тело так и не было найдено, однако я убежден, что оно где-то там, в пустыне. – Он отодвинул бумажную тарелку. – Глория была моей младшей сестрой.
– Мне жаль.
Он кивнул.
– Глория была одной из многих латиноамериканских девчонок, которые пропали без вести по всему Юго-Западу в том году. Две другие были обнаружены в Нихле или поблизости от нее, в том числе юная девушка по имени Эсмеральда. Ей было всего пятнадцать. Она была подругой моей сестры.
– Ее имя никогда не всплывало в моих поисковых запросах.
И имя его сестры тоже.
– Тебя это действительно удивляет?
Нет.
– Они так никого и не поймали?
Улыбка Родригеса была кривой и горькой.
– О, они арестовывали людей. Двоих мужчин в конце девяносто седьмого года. Копы утверждали, что они ответственны за смерть нескольких девушек. Но я знаю, что это чушь собачья. – Он взглянул на часы. – Слушай, мне нужно идти. Эта история старая, и, честно говоря, всем все равно.
– Мне не все равно.
Казалось, он вспомнил, что на самом-то деле разговаривал с человеком. Его глаза смягчились от сочувствия.
– Ты боишься, и я это понимаю. Не броди здесь одна. Или, еще лучше, убирайся из города.
– Я не могу.
– Чушь собачья.
– Дом – все, что у меня есть.
Он встал.
– Ну, будь осторожна. И если ты что-нибудь услышишь или увидишь… позвони мне.
– А полиция?
– Даже не надейся.
Вздохнув, я нацарапала свой номер на кусочке салфетки.
– Свой не напишете?
Он взглянул на номер.
– Восемь-ноль-два? Это не местный префикс.
– Вермонт. Дом на Мэд-Дог – мое наследство. Единственное, что у меня есть, кроме машины. – При этих словах лицо Родригеса необъяснимо застыло. – Что такое? Наверняка вы и раньше встречали людей из Вермонта. – Моя попытка пошутить провалилась.
– Мэд-Дог? – спросил он.
– Мэд-Дог-роуд. Странное название, я знаю.
– Мэд-Дог-роуд в Нихле. Маленький красный домик?
– Вы знаете это место?
Краска отхлынула от его лица.
– В девяносто шестом они нашли тело Эсмеральды в четверти мили от этого дома. Ее изнасиловали и держали где-то в плену. К тому времени, когда они нашли ее задушенное, изуродованное тело, она весила около сорока килограммов.
Какой ужас. Я даже представить себе не могла, каково это было для нее, для ее семьи…
– Существовала ли связь между моим домом и смертью Эсмеральды?
Родригес пожал плечами.
– Насколько я знаю, нет. Единственным человеком, жившим там в то время, была молодая мексиканка по имени Флора Фуэнтес. Она утверждала, что ничего не слышала и ничего не видела.
– Это она нашла тело?
Родригес покачал головой.
– Человек по имени Оливер Бард. Подлый ублюдок.
Я потерла то место, куда меня ударил Оливер. Оно все еще оставалось чувствительным к прикосновениям.
– Да, я знаю Оливера. Он мой сосед. – Я замолчала, размышляя. – А вы знаете человека по имени Джет? – Когда Родригес непонимающе уставился на меня, я продолжила: – Бернард Джетсон Монтгомери. Что-нибудь есть на него?
– Нет. А должно?
– Он смотритель моей собственности. Его наняла моя мать.
Родригес встал и схватил свою тарелку и чашку.
– Извини – не знаком. Мне действительно пора.
– Пожалуйста, позвоните мне, если что-нибудь узнаете.
Я смотрела, как он выходит за дверь и идет по дороге, и задавалась вопросом, была ли Флора той женщиной, фотографию которой я нашла.
Глава двадцать четвертая
Вернувшись в мотель, Ева воспользовалась мобильным телефоном, чтобы связаться со своим адвокатом. От него не было никакой толку. Джим Келли был с ней с тех пор, как умер ее муж, когда Келси была еще ребенком, и обычно он выполнял ее требования со стоическим изяществом и без намека на снисходительность, которую, она уверена, он испытывал. Однако сегодня у него, казалось, закончились идеи – и терпение.
– Вы угрожали отречься от нее, если она уйдет, вы фактически отреклись от нее, вы безрезультатно наняли частного детектива, и теперь вы тратите время в Нью-Мехико в поисках своей дочери. Вы когда-нибудь задумывались о том, что Келси просто не хочет, чтобы ее нашли?