Прогремел гром, и молнии ударили в землю вдалеке. Я очень хотела ощутить холодные, влажные, очищающие капли на своей коже. Однако то была бессильная буря: кругом рокот и вспышки, вот только без дождя.
Я откинула голову назад: потерявшая надежду, беспомощная и злая. Я попыталась перезвонить Альберто, но попала на голосовую почту. Я уже собиралась снова набрать участок, когда вспомнила имя человека, которому, по словам Джеймса, он доверял. Дерек. И я в состоянии выяснить, кто это. Джеймс сказал, что он тоже полицейский. Пятнадцать минут судорожных поисков на моем компьютере дали мне имя: Дерек Прессман. Еще пятнадцать минут, и я нашла номер его домашнего телефона. Женщина ответила после третьего гудка. Голос у нее был усталый, как будто я ее разбудила.
– Я ищу Дерека Прессмана, – проговорила я.
– Могу я уточнить, с кем разговариваю? – резкий, настороженный тон.
Мой разум лихорадочно искал версию. Я остановилась на убедительном:
– Это Нора, кризисный психолог штата.
– О, да, да, из-за Джеймса. Дерек все еще не оправился. На самом деле он сейчас в больнице.
Я оживилась, сгорая от желания узнать, в какой больнице, однако, прежде чем я успела уточнить, она спохватилась:
– Ребенок плачет. Быстрее, дайте мне свой номер, и я обещаю, что попрошу его перезвонить. Ему бы не помешала помощь. Такой ужас, м-да… это теперь останется с ним надолго.
Я продиктовала ей свой сотовый и повесила трубку; потом опустила голову, вытянула руки и заставила себя думать. Налила стакан водки, тут же расхотела, тем не менее все равно выпила. Горло обожгло, и я сделала еще один глоток, размышляя над тем, что сообщил Альберто. Флора, нелегальная иммигрантка, таинственно погибшая при пожаре. Двое малышей. Этот дом.
И Джет. Чертов Джет со своими фальшивыми заверениями в дружбе. Тот крест, который он повесил у меня на стене. Пятна крови на полу его мастерской. Его тело в моей постели – теплое, успокаивающее, сильное. Джет – марионетка Евы. Или еще хуже.
Я опрокинула еще один стакан выпивки, прежде чем выскочить за дверь и направиться к дому Джета. Вспышка молнии осветила мой путь, когда я бежала между зданиями. Станок перестал жужжать, но я слышала, как он там, внутри, насвистывает во время работы. Гребаный свист. Я задавалась вопросом, спал ли он с Евой? Были ли они любовниками в какой-то момент? Трахались в моем маленьком доме и готовили план, чтобы свести меня с ума? Такая провокация была бы как раз по ее части – с сексуальным преступником Джетом в качестве сообщника.
Подумать только, я ему доверяла!
Дверь была открыта, и я вбежала, запыхавшаяся, с кровью в жилах, полной щелочи и ярости.
– Ты, ублюдок! Как ты мог? – Я подбежала к нему, вытянув руки. Его лицо было скрыто в тени, но тусклый свет от лампы над головой отражался в его глазах. Я видела шок и страх.
– Конни! – Он отшатнулся и схватил меня за запястья, крепко прижимая к себе, так что я не могла пошевелиться. – Что, черт возьми, ты делаешь?
Я изо всех сил пыталась высвободиться из его хватки. Он пихнул меня назад, стиснув мои запястья будто в тисках.
– Конни, пожалуйста! Скажи, что случилось!
– Ты солгал мне! Что она сделала – заплатила кому-то миллион долларов, чтобы стереть твое досье? Почему?
Я чувствовала, как реальность ускользает, а спасательный плот разума дрейфует во тьму на неспокойных волнах. Много лет назад я видела своего друга с Корфу, его ужас, пока он плыл по воде. Я видела лицо Лайзы, заплаканное и испуганное после того, как ее заперли в подвале. Я была готова поднять белый флаг. Я не могла победить. Даже из могилы Ева ненавидела меня достаточно сильно, чтобы сделать меня несчастной. Мое зрение затуманилось, я почувствовала слабость.
Я была совсем одна.
Я перестала сопротивляться. Джет наклонился и заглянул мне в глаза.
– Я могу объяснить, если ты дашь мне шанс.
Он отпустил мои запястья и подвел к табурету, который стоял отдельно, подальше от всего, что могло стать оружием. Он мягко толкнул меня вниз. Я прислонила голову к стене, пытаясь контролировать свое дыхание.
– Я не знаю, что ты думаешь, что знаешь обо мне, но не было никаких записей, которые следовало бы удалить. Во всяком случае, никаких реальных записей. – Он придвинул еще один табурет. – Мне было двенадцать, когда моего отца посадили, пятнадцать, когда у моей матери случился передоз. Суд отправил меня жить к моему дедушке, злобному расистскому мудаку, который предпочитал бутылку джина постояннной работе. Неудивительно, что мои подростковые годы были наполнены мелкими преступлениями и наркотиками.
Я глубоко вздохнула, успокаивая себя, и наблюдала за ним, ища признаки того, что он лжет: бегающий взгляд, учащенное дыхание, нервные жесты. Но он говорил со мной спокойно, твердо, как будто я была ребенком или гиперактивным щенком. Я не доверяла своим инстинктам. Я просто слушала.
– Местный учитель вмешался, чтобы помочь мне. Научил меня работать по дереву, помог мне получить аттестат зрелости. Я все еще был зол и сбит с толку, однако у меня появилось какое-то направление. В тот день, когда мне исполнилось восемнадцать, я пошел с друзьями отпраздновать это событие. Ночь закончилась дракой возле бара. Нас довольно сильно избили. – Он провел рукой по волосам, нахмурился. – Я мочился кровью в куст возле бара, когда прибыли копы. Застукали меня со спущенными штанами, в буквальном смысле. Я был для них занозой в заднице в течение многих лет, и теперь они заполучили меня.
– Я не понимаю…
– Когда я стал взрослым, мое досье несовершеннолетнего закрыли. Но там, откуда я родом, мочеиспускание в общественном месте может считаться неприличным обнажением.
– Я все еще не понимаю.
– Да черт тебя возьми, Конни! Если ты поссал под деревом, это может трактоваться не как мелкое хулиганство или нарушение общественного порядка, а как сексуальное преступление! И именно так поступили эти придурки: они обвинили меня в нападении, нанесении побоев и непристойном поведении, а также во множестве других глупостей, но прижилось именно обвинение в обнажении. Мне было восемнадцать, я был достаточно взрослым, чтобы меня заклеймили как сексуального преступника.
– Какое отношение Ева имеет ко всему этому?
Джет молчал. Он встал, подошел к куску дерева, который шлифовал, и провел пальцем по гладкому краю. На нем была грязная толстовка, и он вытер древесную пыль рукавом. Его прикосновение было легким, благоговейным. Стал бы такой человек осквернять свою мастерскую насилием? Я не знала. Я больше ничего не знала.
Наконец он сказал:
– Она стерла обвинения из моего досье. Ты это хочешь услышать? Я встретил ее в Мемфисе. Она была там по делам компании, по крайней мере так она сказала. Мы вместе выпили, я немного перебрал и поделился своими горестями. Мне было двадцать пять, я был беден и все еще зол. Она предложила мне сделку.
– Она хотела, чтобы ты разобрался со мной.
Он резко обернулся.
– Это не имеет к тебе никакого отношения! У нее был дом, для которого ей нужен был смотритель. А мне нужна была новая жизнь и немного уединения. Она позволила мне привести в порядок хозяйственные постройки, делать то, что я хочу, заплатила мне хорошую сумму, а взамен…
– Ты продал свою душу.
– Я подписал ее дурацкий контракт. – Он протянул руку и повернул лампочку, поморщившись, когда коснулся горячего стекла. – Через год после того, как я начал, она сказала мне, что очистила мое досье, избавилась от любого публичного упоминания обо мне. Юридические проблемы с законом Меган все еще существуют, никто из нас ничего не мог с этим поделать, но с остальным она справилась.
– Ты обязан ей. А как насчет наличных? – спросила я. – Это охренеть как много для смотрителя!
– Наличных? – Его лицо исказилось. – Ты что, вынюхивала?
– Когда я впервые приехала сюда, я осмотрелась. Я ведь действительный владелец этой собственности.
Его челюсть сжалась.
– Основываясь на правилах, установленных Евой, это моя собственность. Ты вторглась на чужую территорию.
– Посмотри на это с моей точки зрения. Мне дали ветхий дом, при котором был сторож, которого я не могу уволить. Разве ты не хотел бы знать, с кем тебе придется жить? – Я подождала, пока краска не сошла с его лица. – Просто скажи мне, почему у тебя так много наличных. И почему в мастерской пятна крови.
– Кровь? – Он вопросительно посмотрел на меня. – Наличные – да. Кровь – понятия не имею, о чем ты.
Я встала, чувствуя, что меня шатает, и подошла к тому месту, где видела пятна. Я указала, но свет в задней части мастерской был слишком тусклым, чтобы их можно было разглядеть. Я вытащила свой телефон из кармана и включила фонарик, направив его вниз.
– Вот.
Джет присел на корточки, его взгляд был прикован к деревянным доскам.
– Будь я проклят… Никогда этого не замечал. – Он взглянул на меня, его глаза искали мои. – Я не лгу, Конни! Ничего про это не знаю.
– Как ты объяснишь деньги?
– Просто экономия. Мне здесь много не нужно. Вся моя арендная плата и коммунальные услуги оплачиваются. Остаются только еда и деловые расходы. Остальное я откладываю на потом. Плюс доход от продажи моей мебели – вот и все.
Я неохотно кивнула. Он действительно жил скромно, это было очевидно, и если бы он копил деньги на протяжении многих лет, он бы сколотил круглую сумму. Я провела пальцем по пятнам.
– Как ты думаешь, что здесь произошло? – Когда я подняла глаза, Джет смотрел в сторону главного дома. Он казался встревоженным. – Что-то не так?
Все еще сосредоточившись на моем доме, он откликнулся:
– Когда я впервые пришел, Ева сказала мне держаться подальше от главного дома. Она хотела, чтобы все сохранилось таким, каким оно было. Я постоянно задавался вопросом почему, но я был молод, благодарен и боялся, что она уволит меня, поэтому подчинился.
Это я уже и так знала.
– Ты говоришь о чем-то конкретном?
Он пожал плечами.
– Просто, оглядываясь назад, я понимаю, что это была странная просьба. Зачем нанимать смотрителя, чья работа заключается в том, чтобы привести дом в негодность?