– Вовсе нет, – сказал мистер Хэвишем. – И у меня есть для вас еще одно сообщение, которое докажет, что это не так.
– Ничего не желаю слышать! – прохрипел граф, запыхавшись от гнева, распаленной гордыни и боли.
Но мистер Хэвишем продолжал:
– Она просит вас проследить, чтобы лорд Фаунтлерой не услышал ничего, что натолкнет его на мысль, будто вы их разлучаете из-за предубеждения против нее. Мальчик очень ее любит, и она убеждена, что это воздвигло бы между вами стену. Она считает, что он этого не поймет, но, возможно, станет бояться вас – как минимум это помешает ему проникнуться к вам теплыми чувствами. Миссис Эррол сказала сыну, что он слишком мал, чтобы понять причину, но узнает ее, когда подрастет. Она хочет, чтобы никакая тень не омрачила ваше знакомство.
Граф откинулся на спинку кресла. Его грозные глубоко посаженные стариковские глаза ярко блеснули под мохнатыми бровями.
– Вот как! – сказал он, по-прежнему тяжело дыша. – Неужели? Выходит, мать ему ничего не сказала?
– Ни единого слова, милорд, – спокойно произнес адвокат. – В этом я могу вас уверить. Ребенок готов считать вас самым добрым и любящим из дедов. Ему не говорили ничего, абсолютно ничего такого, что заставило бы его усомниться в вашем совершенстве. И, поскольку в Нью-Йорке я в мельчайших деталях исполнял ваши инструкции, он видит в вас истинное воплощение щедрости.
– В самом деле?
– Даю вам слово чести, – сказал мистер Хэвишем, – что впечатление лорда Фаунтлероя о вас будет полностью зависеть от вашего поведения. И если вы простите мне эту вольность, осмелюсь высказать предположение, что вы добьетесь с ним большего успеха, если воздержитесь от неодобрительных высказываний о его матери.
– Пф! – воскликнул граф. – Мальчишке всего семь лет!
– Эти семь лет он провел с матерью, – парировал мистер Хэвишем, – и любит ее всей душой.
5
Лишь вечером следующего дня карета с маленьким лордом Фаунтлероем и мистером Хэвишемом отправилась в путь по длинной аллее, ведущей к замку. Граф распорядился, чтобы его внук прибыл к ужину, а еще он по какой-то ему одному известной причине велел, чтобы мальчика прислали в комнату, где он намеревался его принять, одного. Пока экипаж катился по аллее, лорд Фаунтлерой сидел, удобно откинувшись на мягкие подушки, и с чрезвычайным интересом обдумывал предстоящую встречу. На самом деле любопытство в нем вызывало абсолютно все, что ни попадалось на глаза: карета с крупными ухоженными лошадьми, поблескивающая упряжь, высокие кучер и лакей в роскошных ливреях. Особенно его интересовало изображение венца на двери экипажа – он даже завязал знакомство с лакеем, надеясь выяснить, что оно означает.
Когда карета поравнялась с главными воротами парка, Седрик выглянул в окно, чтобы хорошенько рассмотреть огромных каменных львов, украшавших въезд. Ворота открыла дородная румяная женщина, которая вышла из очаровательного маленького домика, увитого плющом. С крыльца сбежали двое детей и остановились, глядя широко распахнутыми круглыми глазами на маленького мальчика в карете, который, в свою очередь, тоже смотрел на них. Их мать с улыбкой сделала реверанс, и дети – две маленькие девочки – по ее знаку тоже неловко присели.
– Она меня знает? – спросил лорд Фаунтлерой. – Кажется, она думает, что знает. – И, сняв черную бархатную шляпу, он улыбнулся ей. – Как поживаете? – дружелюбно спросил он. – Доброго вам вечера!
Казалось, женщину это обрадовало. Улыбка на ее румяном лице стала еще шире, голубые глаза приняли ласковое выражение.
– Благослови Господь вашу милость! – сказала она. – Благослови Господь ваше хорошенькое личико! Удачи и счастья вам, ваша милость! Добро пожаловать!
Лорд Фаунтлерой помахал шляпой и еще раз кивнул, когда карета прокатилась мимо.
– Какая славная женщина, – сказал он. – Кажется, она любит детей. Мне бы хотелось ее навестить и поиграть с ее ребятами. Интересно, хватит их, чтобы составить отряд?
Мистер Хэвишем не стал говорить Седрику, что ему едва ли позволят играть с детьми замкового сторожа, решив, что у него еще будет довольно времени на то, чтобы это осознать.
А карета все катилась и катилась между прекрасными высокими деревьями, которые росли по обе стороны аллеи и, простирая друг к другу свои широкие ветви, обрамляли ее качающейся аркой. Седрик никогда в жизни не видел подобных деревьев – они были такие величественные и статные, и ветки на их толстых стволах начинались очень-очень низко. Он тогда еще не знал, что замок Доринкорт – один из самых красивых во всей Англии; что его парк – один из самых обширных и изысканных, а деревьям и подъездной аллее и вовсе, пожалуй, нет равных. Он знал только, что все здесь очень красивое. Ему нравились высокие деревья с раскидистыми ветвями, которые пронизывало золотыми копьями лучей вечернее солнце. Нравилась совершенная тишина, лежащая вокруг. Ему доставила огромное, невиданное доселе удовольствие красота, которую он то и дело углядывал в просветах под и между низкими ветвями, – величественная и прекрасная ширь парка, по которой были рассыпаны и другие статные деревья – иногда поодиночке, иногда рощицами. Тут и там карета миновала заросли высокого папоротника, а порою земля становилась лазурной от колокольчиков, которые покачивались на легком ветерке. Несколько раз он подпрыгивал от неожиданности и радостно смеялся, когда из кустов выскакивал кролик и поспешно скрывался из виду, сверкая белым хвостиком. Вдруг стайка куропаток с шелестом взмыла в небо и улетела, и Седрик, вскрикнув, захлопал в ладоши.
– Как красиво, правда? – сказал он мистеру Хэвишему. – Я никогда не видал такого прекрасного места. Тут даже лучше, чем в Центральном парке.
Вот только протяженность их путешествия его слегка озадачила.
– А далеко, – спросил он наконец, – от ворот до входной двери?
– Примерно три-четыре мили, – ответил адвокат.
– Надо же так далеко жить от собственных ворот, – удивился его милость.
Каждую минуту что-нибудь новое вызывало у него удивление и восторг. Когда он заметил оленей – одни лежали в траве, другие стояли, с чуть встревоженным видом повернув изящные рогатые головы к аллее, с которой доносился шум колес, – то они его просто-напросто заворожили.
– Сюда что, приезжал цирк? – воскликнул он в восхищении. – Или они всегда тут живут? Чьи они?
– Они живут здесь, – ответил мистер Хэвишем. – Ими владеет граф, ваш дед.
Вскоре после этого впереди показался замок. Он вырос перед ними как из-под земли – гордое и прекрасное сооружение из серого камня. В отсветах многочисленных окон догорали последние сияющие лучи солнца. Крыши щетинились башнями, башенками и парапетами, стены густо поросли плющом, а все обширное пространство вокруг здания занимали террасы, лужайки и клумбы с великолепными цветами.
– В жизни не встречал ничего красивее! – Круглое личико Седрика заливал румянец удовольствия. – Похоже на дворец короля. Я видел один такой в книжке со сказками.
Мальчик заметил, что парадная дверь открыта, а у входа двумя рядами стоят многочисленные слуги и глядят прямо на него. Его удивило, зачем они там стоят; их нарядные ливреи привели его в восхищение. Он не знал, что они явились отдать дань почтения маленькому мальчику, которому однажды будет принадлежать вся эта роскошь: прекрасный замок, похожий на дворец из сказки, роскошный парк, величественные старые деревья, поросшие папоротником и колокольчиками низины, где резвятся зайцы и кролики, пятнистые большеглазые олени, вольготно расположившиеся в высокой траве. Всего лишь пару недель назад он беседовал с мистером Хоббсом меж бочек с картофелем и банок с консервированными персиками, болтая ножками на высоком табурете; и он едва ли мог понять, что самым тесным образом связан с окружающим его ныне великолепием. Во главе ряда слуг стояла пожилая женщина в строгом платье из дорогого черного шелка, ее седые волосы были убраны под чепец. Ступив за порог, Седрик оказался прямо рядом с ней и по ее взгляду понял, что она собирается с ним заговорить. Мистер Хэвишем, державший его за руку, мгновение помедлил.
– Это лорд Фаунтлерой, миссис Меллон, – сказал он. – Лорд Фаунтлерой, это миссис Меллон, экономка.
Седрик, просияв, подал ей руку.
– Это вы послали нам кошку? – спросил он. – Я вам весьма обязан, мэм.
На красивом лице пожилой экономки отразилось то же удовольствие, с каким глядела на него жена сторожа.
– Я узнаю его милость где угодно, – сказала она мистеру Хэвишему. – У него лицо и манеры капитана. Ах, сэр, право, сегодня великий день.
Седрик не понял, почему день великий, и с любопытством посмотрел на миссис Меллон. На миг ему показалось, что в глазах у нее стоят слезы, и все-таки было понятно, что она не грустит. Экономка опустила на него взгляд и улыбнулась.
– От этой кошки здесь остались два хорошеньких котенка, – сказала она, – их принесут в детскую вашей милости.
Мистер Хэвишем, понизив голос, сказал ей несколько слов.
– В библиотеке, сэр, – ответила миссис Меллон. – Его милость велено отвести туда одного.
Через несколько минут высоченный лакей в ливрее, проводив Седрика до библиотеки, распахнул дверь и весьма торжественным тоном объявил: «Лорд Фаунтлерой, милорд». Пусть он был лишь лакеем, но чувствовал, что происходит нечто очень важное – наследник Доринкортов вернулся домой, к своим землям и владениям, и его привели на аудиенцию к старому графу, власть и титул которого однажды перейдут к нему.
Седрик переступил порог комнаты. Та оказалась очень просторной и роскошно убранной: массивная резная мебель, нескончаемые полки с книгами. Обстановка была такой темной, гардины – такими тяжелыми, витражные окна утоплены так глубоко, а противоположные стены находились на таком огромном расстоянии друг от друга, что комната в последних отсветах закатившегося солнца производила несколько мрачное впечатление. Поначалу мальчик подумал, что в ней никого нет, но вскоре увидел, что у огня, разожженного в широком камине, стоит большое мягкое кресло и в этом кресле кто-то сидит – кто-то, кто не сразу обернулся посмотреть на него.