– Вы помните, – спросил как-то Седрик, поднимая голову от книги, которую читал на ковре, – помните, как я вам сказал в первый вечер, что мы поладим? Мне кажется, крепче подружиться, чем вы и я, вовсе невозможно, правда?
– Согласен, мы и вправду неплохо уживаемся, – ответил его сиятельство. – Поди-ка сюда.
Фаунтлерой торопливо поднялся на ноги и подошел к нему.
– Есть еще что-нибудь такое, чего тебе хочется? – спросил граф. – Чего тебе не хватает?
Малыш посмотрел на деда, и в его карих глазах мелькнула тоска.
– Только одного, – ответил он.
– Чего же?
Мгновение Фаунтлерой молчал. Он ведь неспроста так долго обдумывал эту проблему.
– Так чего? – повторил милорд.
И тогда Седрик ответил:
– Душеньки.
Старый граф слегка поморщился.
– Но ведь ты видишь ее почти каждый день, – сказал он. – Разве этого мало?
– Раньше я все время ее видел, – объяснил Фаунтлерой. – Она целовала меня на ночь, когда я шел спать, а утром всегда была рядом, и мы могли все друг другу рассказывать, и нам не надо было ждать.
Несколько секунд старик и мальчик молча глядели друг другу в глаза. Потом граф нахмурился.
–Ты никогда не забываешь о своей матери? – спросил он.
–Нет,– ответил Фаунтлерой,– никогда, а она никогда не забывает про меня. Понимаете, я бы и про вас не забыл, если бы не жил с вами. Я бы даже еще больше про вас думал.
– Честное слово, – проговорил граф, поглядев на него еще мгновение, – пожалуй, так бы и было!
Слушая, как мальчик говорит о своей матери, он еще больше мучился ревностью, чем раньше, – а все потому, что теперь граф любил его еще сильнее.
Но вскоре иные муки, куда более страшные, на время почти заставили его забыть, что он вообще ненавидел жену своего сына. Причиною им стало одно странное неожиданное происшествие. Однажды вечером, почти перед самым завершением строительства в Эрлс-Корт, граф Доринкорт устроил пышный званый вечер. Замок уже очень долго не видал такого празднества. Несколькими днями ранее туда даже прибыли с визитом сэр Гарри и леди Лорридейл, приходившаяся графу единственной сестрой. Этот факт вызвал в деревне большое оживление, и колокольчик в лавке миссис Диббл снова принялся трезвонить как сумасшедший, поскольку все знали, что за все время своего замужества леди Лорридейл навещала замок Доринкорт лишь один раз – тридцать пять лет тому назад.
Это была красивая пожилая дама с ямочками на круглых розовых щеках и белоснежными кудрями, с добрым сердцем, но она придерживалась о брате не лучшего мнения, чем весь остальной мир, и поскольку сама обладала сильной волей и не стеснялась прямо высказывать, что думает, то после нескольких горячих ссор еще в молодости порвала все связи с его сиятельством. За те годы, что они не виделись, до нее доходило немало печальных слухов. Она слышала о пренебрежительном отношении графа к собственной жене и о ее смерти; о его безразличии к своим детям; о том, что двое старших оказались слабохарактерными и развратными посредственностями, что из них не вышло ничего путного и они лишь пятнали фамильную честь. Этих старших сыновей, Бевиса и Мориса, она никогда не видела, но однажды в Лорридейл-Парк приехал высокий, статный, красивый юноша лет восемнадцати, который представился ее племянником Седриком Эрролом и заявил, что проезжал поблизости и решил навестить ее, желая взглянуть на тетю Констанцию, о которой слышал от своей матери. Доброе сердце леди Лорридейл совершенно растаяло при виде молодого человека; она продержала его у себя неделю, всячески обласкав, и осталась в совершенном восхищении. Он был так любезен, весел и полон жизни, что она лелеяла надежду в будущем часто видеться с ним; но судьба распорядилась иначе, ибо, когда он вернулся в Доринкорт, граф был в дурном расположении духа и запретил ему переступать порог имения сестры. Но леди Лорридейл сохранила о нем нежные воспоминания, и хотя ее встревожила его скоропалительная женитьба в Америке, но она очень разгневалась, услышав, что отец отказался от него и никто не знает, где и как он живет. Наконец, поползли слухи о его смерти, потом погиб Бевис, сброшенный лошадью, а Морис умер в Риме от лихорадки; а вскоре распространилась история о ребенке-американце, которого собирались найти и привезти домой, дабы сделать лордом Фаунтлероем.
– И закончит он, должно быть, так же плачевно, как остальные, – сказала она своему мужу, – разве что его матери достанет добродетели и силы характера, чтобы уберечь его.
Весть о том, что Седрика разлучили с матерью, вызвала у нее такое возмущение, что она едва могла найти слова, чтобы его выразить.
– Это бесчестно, Гарри! – ярилась леди Лорридейл. – Ребенка в таком возрасте забрали у матери и заставили быть компаньоном такого человека, как мой брат! Он либо изведет малыша, либо избалует его так, что превратит в чудовище. Если бы я думала, что смогу чем-то помочь, если напишу…
– Не сможешь, Констанция, – сказал сэр Гарри.
– Скорее всего, не смогу. Я слишком хорошо знаю его сиятельство графа Доринкорта… И все же это возмутительно.
Маленького лорда Фаунтлероя знали не только бедняки и фермеры, прослышали о нем и другие. О мальчике так много судачили, столько ходило рассказов о нем – о его красоте, славном характере, популярности среди народа и все растущем влиянии на графа, – что слухи расползлись по всем дворянским домам в округе и сделали его предметом разговоров не одного английского графства. О нем говорили за обедом, женщины жалели его юную мать и гадали, так ли он хорош собой, как утверждает молва, а мужчины, знакомые с графом и его привычками, от души смеялись над историями о вере мальчика в добросердечие деда. Как-то раз сэр Томас Эш из Эшоу-Холла, оказавшись по делам в Эрлборо, встретил графа с внуком на конной прогулке и остановился пожать милорду руку и поздравить его с поправившимся здоровьем и победой над подагрой.
– Представляете, – говорил он после, рассказывая о встрече, – старик распушился от гордости, будто индюк, да я, честно сказать, и не удивлен, потому что в жизни не видел более красивого и статного мальчика, чем его внук! Стройный, как копье, и на своем пони сидит так прямо, будто маленький рыцарь!
Постепенно, через знакомых, слухи о Седрике дошли и до леди Лорридейл; она услышала и о Хиггинсе, и о хромом мальчике, и о лачугах в Эрлс-Корт, и еще о множестве других вещей – и в конце концов горячо захотела познакомиться с малышом. Как раз когда она размышляла, каким же образом это можно устроить, к ее полнейшему изумлению, от брата пришло письмо с приглашением ей и ее мужу посетить замок Доринкорт.
– Поразительно! – воскликнула она. – Я слышала, что этот ребенок творит чудеса, и теперь начинаю в это верить. Говорят, мой брат его обожает и едва отпускает от себя. И так им гордится! Он, видимо, хочет похвалиться им перед нами. – И она тут же приняла приглашение.
К тому времени, как они с сэром Гарри добрались в Доринкорт, уже вечерело, и, прежде чем отправиться на встречу с братом, леди Лорридейл поднялась к себе в комнату. Одевшись к ужину, она прошла в гостиную и сразу же заметила у камина высокий горделивый силуэт графа. Рядом с ним стоял маленький мальчик в черном бархатном костюмчике с широким воротником из роскошного кружева с зубцами – его круглое светлое личико было так очаровательно, а прекрасные карие глаза, обратившиеся к ней, светились такой невинностью, что она едва не вскрикнула от неожиданности и восхищения.
Пожимая графу руку, сестра назвала его именем, которого не произносила с самого девичества.
– Что же, Молиньё! Это он?
– Да, Констанция, – ответил граф, – это мой внук. Фаунтлерой, это леди Лорридейл, твоя двоюродная бабка.
– Как поживаете, леди бабушка? – сказал Фаунтлерой.
Леди Лорридейл положила руки ему на плечи и, поглядев несколько мгновений в запрокинутое лицо мальчика, ласково поцеловала его.
– Называй меня бабушкой Констанцией, – сказала она. – Я любила твоего бедного папу, и ты очень на него похож.
– Мне нравится, когда мне говорят, что я на него похож, – ответил Фаунтлерой, – потому что его, кажется, все любили – прямо как Душеньку… бабушка Констанция, – добавил он, секунду помедлив.
Леди Лорридейл была в восторге. Нагнувшись, она поцеловала его снова, и с того момента они стали добрыми приятелями.
– В самом деле, Молиньё, – сказала она позже, когда они с графом отошли поговорить наедине, – на лучшее нельзя было и надеяться!
– Пожалуй, что так, – сухо ответил его сиятельство. – Мальчишка отменный. Мы с ним большие друзья. Он считает меня любезнейшим добросердечным филантропом. Признаюсь тебе, Констанция, – иначе ты все равно увидишь сама, – меня несколько тревожит, что рядом с ним я превращаюсь в совершенного старого дурака.
– А что о тебе думает его мать? – со своей обыкновенной прямотой спросила леди Лорридейл.
– Я ее не спрашивал, – ответил граф, слегка нахмурившись.
– Что ж, Молиньё, – сказала его сестра, – буду откровенна с тобой с самого начала. Я не одобряю твоего решения и собираюсь как можно скорее навестить миссис Эррол, так что, если ты хочешь со мной поругаться, лучше предупреди сразу. Все, что я слышала об этом юном создании, подсказывает мне, что ее сын своими достоинствами обязан ей. Даже в Лорридейл-Парк дошли слухи, что бедняки из числа твоих арендаторов ее обожают.
–Они обожают его, – сказал граф, кивая в сторону Фаунтлероя. – Что до миссис Эррол, ты заметишь, что она хороша собой. Я в некоторой степени обязан ей за то, что она передала мальчику часть своей красоты, и ты вольна нанести ей визит, если тебе хочется. Я лишь прошу, чтобы она оставалась в Корт-Лодж, и не уговаривай меня к ней ездить. – И он снова едва заметно нахмурился.
– Но он уже не ненавидит ее так сильно, как раньше, это мне ясно как день, – рассказывала она после сэру Гарри. – И сам он во многом изменился. Каким бы это ни казалось невероятным, Гарри, по моему мнению, от искренней любви к этому невинном