у и ласковому ребенку он становится человеком. В самом деле, мальчик его обожает – виснет на кресле, опирается ему на колено. Его собственным детям скорее пришло бы в голову ластиться к тигру.
На другой же день она отправилась с визитом к миссис Эррол, а по возвращении заявила брату:
– Молиньё, я в жизни не видела такой чудесной молодой женщины! Голос у нее что серебряный колокольчик, и тебе следует поблагодарить ее за то, какого сына она вырастила. Она дала ему куда больше, чем просто красоту, и ты совершил огромную ошибку, не попросив ее поселиться здесь и заняться тобой. Я собираюсь пригласить ее в Лорридейл.
– Она не оставит мальчика, – заметил граф.
– Значит, приглашу и его, – рассмеявшись, ответила леди Лорридейл.
Но она знала, что Фаунтлероя ей не уступят, и с каждым днем все яснее видела, как сблизились дед с внуком. Все амбиции, вся надежда и любовь гордого мрачного старика сосредоточились на ребенке, а добрый и невинный мальчик отвечал на его заботу безраздельным доверием и искренностью.
А еще она знала, что главным поводом для пышного званого вечера было тайное желание графа похвастаться своим внуком и наследником перед всем светом, показать людям, что мальчик, о котором ходило столько толков и пересудов, еще более совершенен, чем утверждала молва.
–Бевис и Морис так горько его разочаровали,– сказала она мужу.– Об этом знали все. Он совершенно их не выносил. Зато теперь ему есть кем гордиться.
Пожалуй, среди принявших приглашение не было никого, кто не питал бы хоть легкого интереса к маленькому лорду Фаунтлерою и не гадал, покажут ли его собравшимся. И его, конечно же, показали.
– У мальчишки хорошие манеры, – сказал граф. – Он не станет никому докучать. Как правило, дети либо тупы, либо надоедливы – или, как в случае моих сыновей, и то и другое сразу, – но он умеет внятно отвечать, когда с ним разговаривают, и молчать, когда обращаются не к нему. Он никогда не бывает бестактен.
Впрочем, молчать Седрику оказалось почти некогда. Каждый гость находил что ему сказать. Всем хотелось разговорить мальчика. Дамы ласкали его и задавали вопросы, мужчины тоже расспрашивали, шутили с ним, прямо как пассажиры на пароходе, когда он плыл через океан. Фаунтлерой не совсем понимал, почему они смеются его ответам, но не обижался, поскольку уже привык видеть, что его вполне серьезные речи почему-то всегда веселят людей. Вечер показался ему просто замечательным. Роскошно убранные комнаты сияли от множества свечей, благоухали цветы, всюду были веселые джентльмены и нарядные дамы в чудесных красивых платьях, с блестящими украшениями в волосах и на шеях. Одна молодая леди, которая, как он услышал, только что приехала из Лондона, где проводила «сезон», так его очаровала, что он глаз не мог от нее отвести. Высокого роста, с гордо поднятой холеной головкой, увенчанной мягкими темными локонами, она была одета в красивое белое платье, а на шее носила жемчужные бусы. Ее большие глаза походили цветом на лепесток фиалки, а щеки и губы – на розу. Подле этой девушки творилось что-то невероятное. Вокруг нее стояла целая толпа джентльменов, и каждый спешил ей угодить, и Фаунтлерой подумал, что она, наверное, какая-нибудь принцесса. Он так заинтересовался, что, сам не заметив, подходил все ближе и ближе, пока девушка наконец не повернулась и не заговорила с ним.
– Подите сюда, лорд Фаунтлерой, – с улыбкой позвала она, – и скажите мне, почему вы так на меня смотрите.
– Я просто думал, какая вы красивая, – ответил юный лорд.
Тут все джентльмены, не скрываясь, захохотали, и юная леди тоже рассмеялась, а нежно-розовый румянец на ее щеках стал чуть ярче.
– Ах, Фаунтлерой, – сказал один из джентльменов, смеявшийся особенно сердечно, – пользуйтесь возможностью! Когда станете старше, у вас уже недостанет смелости говорить такое.
–Но как же удержаться?– мило удивился Седрик.– Вы бы удержались? Разве вам она не кажется очень красивой?
– Нам не позволено говорить, что мы думаем, – ответил джентльмен, а остальные снова разразились хохотом.
Красивая юная леди – звали ее мисс Вивиан Герберт – взяла Седрика за руку и притянула к себе, улыбаясь еще очаровательней, чем прежде, если это возможно.
– Пусть лорд Фаунтлерой говорит, что думает, – сказала она, – мне очень приятны его слова. Я уверена в их искренности. – И она поцеловала его в щеку.
–Я думаю, что в жизни не видел такой красивой леди, как вы,– сказал Фаунтлерой, глядя на нее с невинным восхищением,– если не считать Душеньки. Если честно, я не могу себе представить, чтобы кто-то был красивее Душеньки. Она самая красивая на свете.
– Не сомневаюсь в этом, – сказала мисс Вивиан Герберт и, смеясь, еще раз поцеловала его в щеку.
Она продержала его рядом с собой большую часть вечера, и в группе, центром которой они были, царило оживленное веселье. Он не знал, как это получилось, но вскоре уже рассказывал им об Америке, о процессиях республиканцев, о мистере Хоббсе и Дике, а под конец с гордостью вынул из кармана прощальный подарок Дика – красный шелковый носовой платок.
– Я его сегодня положил в карман, потому что званый вечер, – объяснил он. – Я подумал, Дику было бы приятно, что я взял его подарок на званый вечер.
Огромный квадрат пылающе-красной ткани с фиолетовыми узорами выглядел в его руках очень забавно, но глаза Седрика светились такой искренностью и теплотой, что слушателям почти не хотелось смеяться.
– Понимаете, – объяснял мальчик, – он мне очень нравится оттого, что Дик – мой друг.
И хоть с ним так много разговаривали, Седрик, как и предсказывал граф, никому не докучал. Он умел молчать и слушать, когда говорили другие, и потому никто не нашел его рассказов утомительными. Не на одном лице появлялась легкая улыбка, когда он подходил к креслу деда или садился на табурет рядом, наблюдая и впитывая каждое его слово с самым увлеченным интересом. Один раз он встал так близко к подлокотнику, что прижался щекой к плечу графа, и его сиятельство, заметив улыбки вокруг, и сам легонько улыбнулся. Он читал мысли всех этих людей, и ему было втайне отрадно доказать им, как он сдружился с этим мальчиком, ведь они, пожалуй, ожидали, что тот разделит их нелестное мнение о старике.
Предполагалось, что ближе к вечеру приедет мистер Хэвишем, но он опаздывал, что было весьма странно. За долгие годы визитов в замок Доринкорт такого с ним никогда еще не случалось. Он задержался настолько, что к моменту его приезда гости уже собирались вставать и идти в обеденный зал, а когда подошел к хозяину вечера, тот взглянул на него с изумлением: адвокат выглядел так, словно его всю дорогу что-то подгоняло. Сухое и жилистое лицо старика покрывала самая настоящая бледность.
– Меня задержало, – тихо сообщил он графу, – необычайное происшествие.
Волноваться было для рассудительного пожилого адвоката столь же нехарактерно, как и опаздывать, но ему явно что-то не давало покоя. За ужином он почти ничего не ел и каждый раз, когда к нему кто-то обращался, вздрагивал так, словно его мысли находились где-то очень далеко. За десертом, когда к ним присоединился Фаунтлерой, мистер Хэвишем несколько раз бросал на него нервные и тревожные взгляды. Мальчику, от которого это не укрылось, оставалось лишь гадать, что произошло. Находясь в теплых дружеских отношениях, они обычно обменивались улыбками, но этим вечером адвокату, казалось, совсем не хотелось улыбаться.
На самом деле он позабыл обо всем, кроме удивительной и печальной новости, которую ему предстояло сообщить графу до исхода вечера, – он знал, что она явится для него ужасным потрясением и в корне изменит их жизни. Оглядывая роскошные комнаты и сиятельное общество – людей, которые собрались здесь, как он знал, больше из любопытства поглядеть на белокурого графского внука, чем по какой-либо еще причине, – глядя на гордого старика и маленького лорда Фаунтлероя, с улыбкой стоящего рядом с ним, мистер Хэвишем, этот закаленный в семейных делах пожилой адвокат, испытывал самые настоящие душевные муки. Какой это будет удар!
Он почти не заметил, чем кончился долгий и роскошный ужин, потому что все это время просидел словно во сне и лишь несколько раз замечал озадаченные взгляды графа.
Но наконец трапеза подошла к концу, и джентльмены присоединились к дамам в гостиной. Они нашли Фаунтлероя на диване подле мисс Вивиан Герберт – прославленной красавицы минувшего лондонского сезона; парочка разглядывала какие-то картинки, и, когда открылась дверь, мальчик как раз благодарил свою собеседницу.
– Спасибо вам за вашу доброту! – говорил он. – Я еще никогда не бывал на званом вечере, а это так интересно!
В самом деле, он так хорошенько повеселился, что, когда джентльмены снова собрались вокруг мисс Герберт и завели с нею беседу, его веки начали сами собой опускаться, хоть он и пытался слушать, о чем рядом хохочут. Опускались они до тех пор, пока два или три раза не сомкнулись полностью – лишь при звуке красивого тихого смеха мисс Герберт он встряхивался и снова на пару мгновений открывал глаза. Седрик вовсе не собирался засыпать, но у него за спиной оказалась большая желтая атласная подушка, и, откинув на нее голову, он через какое-то время сомкнул веки окончательно и не проснулся даже тогда, когда через довольно долгое время кто-то легонько поцеловал его в щеку. Это была мисс Вивиан Герберт – она собиралась уезжать и на прощание тихо сказала ему:
– Доброй ночи, маленький лорд Фаунтлерой. Сладких снов.
И утром он не вспомнил, что попытался тогда открыть глаза и сонно пробормотал:
– Доброй ночи… я так… рад… что вас увидел… вы такая… красивая…
Ему только смутно припомнилось, что со стороны джентльменов опять послышался смех, хоть он и не понял, чему они смеются.
Как только комнату покинул последний гость, мистер Хэвишем отвернулся от очага и, подойдя к дивану, с высоты своего роста посмотрел на спящего. Маленький лорд Фаунтлерой вальяжно раскинулся во сне: положил одну ногу на другую и свесил ее с дивана, вытянул руку над головой; его умиротворенное лицо заливал теплый румянец, а копна светлых кудрей рассыпалась по атласу подушки. Зрелище было столь умильное, что не хотелось отводить взгляда. Глядя на него, мистер Хэвишем поднял руку и досадливо потер гладко выбритый подбородок.