– Где вы ее взяли? – спросил он.
– Приятель подарил, – ответил Дик, – малец один. И щетки эти – тоже его подарок. Мировой малец, просто золото. В Англии теперь живет. Он из этих, из лордов.
– Лордов… лордов… – задумчиво и неторопливо произнес мистер Хоббс, – лорд Фаунтлерой… будущий граф Доринкорт?
Дик едва не выронил щетку.
– Он самый, начальник! – воскликнул он. – А вы, что ли, его знаете?
–Я знал его,– ответил мистер Хоббс, вытирая испарину со лба,– с самого его рождения. Мы всю жизнь дружили… вот как я его знал.– Он весьма разволновался; вытащив из кармана шикарные золотые часы, открыл их и показал Дику гравировку.– «Пусть другу про меня всегда напоминает этот дар»,– процитировал бакалейщик.– «Я не хочу, чтоб вы меня забыли» – это он сам так сказал, а я б его помнил,– продолжал он,– даже если б он ничего мне не подарил и испарился без следа. Никто бы не забыл этакого друга.
– И я отродясь не встречал такого мирового парнишки, – признался Дик. – Да еще такого задорного! И откуда в нем столько задора! Очень он мне нравился, честное слово, мы с самого начала сдружились и… стали добрыми приятелями. Я выудил его мячик из-под колес экипажа, и он этого не позабыл; то и дело приходил сюда, то с матушкой, то с нянькой. Окликал меня: «Эй, привет, Дик!» – да так озорно, будто в нем шесть футов росту, хотя поначалу едва доходил мне до пояса и еще носил платьица. Веселый малый – когда дела не ладились, приятно было с ним поболтать.
–Это верно,– согласился мистер Хоббс.– Какое расточительство – делать графом такого молодца. Ему же самое место в бакалейной торговле – или в галантерее. Самое место! – И он с еще более глубоким, чем раньше, сожалением покачал головой.
Как выяснилось, им столько всего хочется сказать друг другу, что за один раз они никак не управятся, поэтому было решено, что завтра вечером Дик явится с визитом в лавку и составит мистеру Хоббсу компанию. Дика такая перспектива весьма порадовала. Он почти всю жизнь беспризорничал, но никогда не опускался до дурных дел и втайне мечтал, что однажды сможет вести более достойное существование. С тех пор как у него появилось собственное дело, он зарабатывал довольно, чтобы иметь крышу над головой и не жить на улице, и даже начал надеяться, что со временем заберется еще выше. Поэтому приглашение в гости к такому солидному, респектабельному человеку, владельцу не только лавки, а даже и фургона с лошадью, показалось ему событием замечательным и важным.
–Тебе что-нибудь известно о графах и замках?– спросил его мистер Хоббс.– Я бы желал этот предмет изучить скурпулезно.
– В «Пенни стори газетт» есть про них рассказ, – ответил Дик. – Называется «Преступный венец, или Месть графини Мэй». Мировая штука! Мы с ребятами по очереди читаем.
–Принеси с собой,– сказал мистер Хоббс.– Я заплачу. Принеси все, что найдешь про графов. Если графов не будет, сойдут маркизы или герциги – хотя он ни про каких герцигов и маркизов не упоминал. Про венцы речь была, мельком, но мне они нигде не попадались. Да и откуда им здесь у нас взяться.
– Если где и есть, то в магазине у Тиффани, – предположил Дик. – Но не ручаюсь, что я бы узнал венец, хоть бы мне его под нос сунули.
Мистер Хоббс не стал признаваться, что и он не узнал бы, а просто задумчиво покачал головой.
– Полагаю, спрос на них тут невелик, – сказал бакалейщик, и на этом они переменили тему.
Так было положено начало сердечной дружбе. Когда Дик явился в лавку, мистер Хоббс принял его весьма радушно, предложил стул возле двери – рядом с бочкой яблок, – а когда его молодой посетитель уселся, указал на них рукой, в которой держал трубку:
– Угощайся.
Он проглядел журналы, а после они занялись чтением и побеседовали о британской аристократии; мистер Хоббс то и дело глубоко затягивался трубкой и качал головой, причем особенно выразительно – указав на высокий табурет с отметинами на ножках.
– Это от него осталось, – со значением пояснил он, – следы от его каблуков. Я часами на них смотрю. Вот ведь какие бывают превратности судьбы! Будто только вчера он сидел тут, ел крекеры из ящика и яблоки из бочки да выбрасывал огрызки на улицу; а нынче стал лордом и живет в замке. Это следы лорда – однажды они станут следами графа. Случается, подумаю об этом, так и говорю себе: «Ну и дела, да чтоб мне лопнуть!»
Казалось, эти воспоминания и общество Дика принесли ему огромное облегчение. Прежде чем Дик отправился домой, они поужинали в тесной задней комнатке крекерами, сыром, сардинами и другими консервами, продававшимися в лавке; мистер Хоббс торжественно открыл две бутылки имбирного эля и, разлив напиток, предложил тост.
–За него! – сказал он, поднимая свой стакан. – Пускай он всем им там преподаст урок – и графам, и маркизам, и герцигам, и всем остальным!
После этого вечера они стали частенько встречаться, и мистер Хоббс уже не чувствовал себя так одиноко и потерянно. Они читали «Пенни стори газетт», а также множество других любопытных источников, и набирались о привычках аристократов и дворянства таких знаний, которые весьма удивили бы представителей этих ненавистных классов, если бы им случилось о них услышать.
Однажды мистер Хоббс совершил паломничество в центр города с единственной целью посетить книжный магазин и расширить свою библиотеку. Перегнувшись через прилавок, он решительно заявил продавцу:
– Мне нужна книга про графов.
– Что? – удивился тот.
– Книга, – повторил бакалейщик, – про графов.
– Боюсь, – со странным выражением лица ответил молодой человек, – что у нас ничего подобного нет.
– Нет? – растерянно переспросил мистер Хоббс. – Ну, тогда про маркизов… или герцигов.
– Я о таких книгах не слышал.
Мистер Хоббс, весьма озадачившись, опустил взгляд в пол… потом снова поднял.
– И про графов женского полу тоже нет? – спросил он.
– Боюсь, что нет, – с улыбкой ответил продавец.
– Эх! – вздохнул мистер Хоббс. – Чтоб мне лопнуть…
Он уже собирался уходить, но с порога его окликнули и спросили, не устроит ли его история, в которой главные действующие лица – дворяне. Мистер Хоббс ответил, что устроит – раз уж у них нет тома, целиком посвященного одним только графам. Так что ему продали книгу под названием «Лондонский Тауэр» авторства мистера Гаррисона Эйнсворта, и мистер Хоббс отправился с нею домой.
Когда пришел Дик, они принялись за чтение. Книга оказалась замечательной и крайне захватывающей, действие происходило во времена правления знаменитой английской королевы Марии, которую в народе называли Кровавой Мэри. Мистер Хоббс, узнав о деяниях Мэри и ее привычке отрубать людям головы, а также пытать их и сжигать на кострах, очень сильно разволновался. Вынув трубку изо рта, он некоторое время молча глядел на Дика и в конце концов был вынужден промокнуть выступившую на лбу влагу красным носовым платком.
– Он в опасности! – воскликнул бакалейщик. – В опасности! Если там женщины сидят на тронах и раздают такие приказы, кто же знает, что с ним делается в эту самую минуту! Он в страшной опасности! А ну как рассердишь такую – это ж всем вокруг не поздоровится!
– Ну, – сказал Дик, хоть у него самого вид был несколько встревоженный, – если люди не брешут, нынче там не эта дамочка заправляет. Эту, что в книжке, Мэри кличут, а у них, я слыхал, какая-то Виктори.
– Ты прав, – согласился мистер Хоббс, все еще промокая лоб, – ты прав. Да и в газетах ничего не слышно ни про какие дыбы, тиски и сжигания заживо… и все ж таки не доверяю я этим чудакам, небезопасно ему с ними. Говорят, у них там даже Четвертое июля не празднуют!
Несколько дней его снедала тайная тревога, и, лишь получив письмо от Фаунтлероя и прочтя его несколько раз – и себе самому, и Дику, – а также прочтя письмо, которое получил примерно в то же время Дик, он смог вновь обрести душевное равновесие.
Письма доставили им несказанную радость. Они читали и перечитывали их, обсуждали друг с другом, наслаждались каждым словом. Над ответами оба корпели несколько дней и прочли их почти столько же раз, сколько письма, полученные от Седрика.
Для Дика написать ответ оказалось нелегкой задачей. Все свои знания о чтении и письме он почерпнул за те несколько месяцев, что жил со старшим братом и ходил в вечернюю школу, но, будучи парнем смышленым, он выжал из этой недолгой поры все, что мог, а после старался замечать, как пишутся слова в газетах, и тренировался писать кусочками мела на тротуарах, стенах и изгородях. Он рассказал мистеру Хоббсу все о своей жизни и своем старшем брате, который заботился о нем после смерти матери, когда Дик был еще совсем мал. Отец их скончался еще раньше. Брата звали Бен, и он, как мог, пособлял Дику, пока тот не выучился продавать газеты и бегать с поручениями. Они жили вместе, и Бен, повзрослев, сумел найти приличное место в одном магазине.
–А потом,– с отвращением воскликнул Дик,– чтоб мне пусто было, взял и женился на одной девчонке! Одурел от любви так, что ничего в башке не осталось! Поженились они, значит, и устроили гнездышко в двух задних комнатах. Девчонка оказалась будь здоров, настоящая тигрица. Когда сердилась, все вокруг разносила в пух и прах, а сердилась она без конца. Малой у них родился, весь в нее пошел – день и ночь орал! И кому с ним нянькаться приходилось? Мне! Всякий раз, когда он вопил, она в меня начинала вещами бросаться. Один раз тарелкой запустила да попала прямиком в него – порезала ему подбородок. Доктор сказал, отметина на всю жизнь останется. Хороша мамка! Жуть! Эх, но мы все-таки хорошо жили – я, Бен да малой. Она сердилась на Бена, что платят ему мало, и в конце концов он уехал с каким-то типом на запад – скот на ранчо разводить. Не прошло недели, и вот как-то вечером я газеты распродал, прихожу – в квартире заперто, комнаты пустые, а хозяйка домовая говорит: уехала Минна, и след ее простыл. Из соседей кто-то шептался, мол, махнула через океан служить нянькой при какой-то даме, у которой свой младенчик есть. Ни словечка я с тех пор от нее не слышал – и Бен тоже. Будь я на его месте, не очень-то горевал бы – да он, честно сказать, и не убивался. Вот только поначалу крепко ее любил. Говорю, ходил совсем одуревший. К тому же она красотка была, если принарядится да перестанет орать: глазищи черные, коса тоже черная толщиной с руку, длинная – аж до колен. Она ее заплетала и вокруг головы заворачивала. И взгляд прямо горящий! Народ говорил, она наполовину итальянка – то ли отец ее, то ли мать тамошние, потому и она такая уродилась. Это ихняя кровь, говорю вам!