Он часто рассказывал мистеру Хоббсу истории о ней и о своем брате Бене, который с тех пор, как уехал на запад, пару раз ему написал. Бену не везло, и поначалу он кочевал с места на место, но вот наконец осел на ранчо в Калифорнии, где и работал в ту пору, как Дик познакомился с мистером Хоббсом.
– Эта девчонка, – признался Дик однажды, – всю душу ему вымотала. Мне иногда прямо жалко его становилось.
Они вдвоем сидели на пороге лавки, и мистер Хоббс набивал трубку табаком.
–Не следовало ему жениться,– сказал он важным тоном, поднимаясь, чтобы взять спичку.– Эти женщины… Сам я никогда не видел в них толку.– Вытянув спичку из коробка, он бросил взгляд на прилавок и замер.– Ну и дела!– сказал мистер Хоббс.– Тут же письмо! Я его не заметил. Почтальон, видать, положил, когда меня не было, или под газетой потерялось.– Подняв конверт, он принялся внимательно его разглядывать и вдруг воскликнул: – Это от него! От него и есть! – Бакалейщик вовсе позабыл о трубке, в крайнем волнении вернулся к своему стулу и достал перочинный ножик, чтобы открыть конверт. – Интересно, какие на этот раз новости.
Развернув листок, он прочел следующее:
«Замок Доринкорт
Мой дорогой мистер Хоббс!
Пишу вам в большой спешке потомучто мне надо вам расказать что-то интиресное я знаю вы очень удевитесь мой дорогой друг когда я вам раскажу. Это всё ошибка и я не лорд и мне не надо быть графом одна леди была женой моево дяди бевиса который умер и у неё есть сын и это он лорд фаунтлерой потомучто так принято в Англии чтобы графом был сын старшего сына если все остальные умерли в смысле если ево отец и дед умерли мой дедушка не умер но дядя бевис умер и поэтому ево сын лорд Фаунтлерой а не я потомучто мой папа младшый сын и меня зовут Седрик Эррол как раньше когда я был в Нью Йорке и всё отдадут тому другому мальчику я сначала думал мне придется отдать ему своево пони и телешку но дедушка сказал не надо дедушка очень растроился и я думаю эта дама ему не нравится но наверно он думает что мы с душенькой растроились потомучто я не буду графом мне теперь больше хочется быть графом чем раньше потомучто замок очень красивый и я всех тут так люблю и когда ты богатый очень много всево можно делать я теперь не богатый потомучто когда твой папа младшый сын он не очень богатый мне надо будет выучится работать чтобы заботится о душеньке я спрашивал уилкинса как ухаживать за лошадками может я стану конюхом или кучером. Та леди привезла мальчика в замок и еще мистер Хэвишем с ней говорил кажется она была сердитая она очень громко разговаривала и мой дедушка тоже сердится я некогда еще ево не видел сердитым жалко что она так всех разозлила я сразу подумал расказать вам с Диком потому что вам будет интиресно пока на этом всё с любовью
ваш старый друг
Седрик Эррол (не лорд Фаунтлерой)».
Мистер Хоббс, уронив письмо на колени, откинулся на спинку стула. Перочинный ножик выскользнул из его руки на пол, а за ним последовал и конверт.
– Ну и дела! – воскликнул он. – Да я же лопну!
Он был настолько ошарашен, что даже ошибся в своей излюбленной присказке. Он всегда говорил «да чтоб мне лопнуть», а в этот раз сказал «я же лопну». Возможно, в этот раз бакалейщик и вправду испугался, что лопнет. Трудно сказать наверняка.
– Вот те на, – сказал Дик. – Выходит, дело дрянь?
– Дрянь! – фыркнул мистер Хоббс. – Я убежден, что все это интриги британских ристакратов – они пытаются лишить его прав, потому как он американец. Они с самой революции зуб на нас точат, вот и решили на нем отыграться. Я же говорил, что там опасно, и видишь, что получилось! Не удивлюсь, если все тамошнее правительство сговорилось, чтобы отобрать у него то, что ему полагается по закону.
Мистер Хоббс был крайне раздосадован. Поначалу он не одобрял перемены в положении Седрика, но в последнее время начал примиряться с ней и, получив от мальчика письмо, может статься, даже втайне испытал некоторую гордость от того, как высоко забрался его маленький друг. Пусть он придерживался не особенно лестного мнения о графах, но знал, что даже в Америке иметь большие деньги весьма приятно и, если титул приносит с собой богатство и роскошь, его потеря – это серьезный удар.
– Его пытаются обокрасть, – сказал он, – вот что это все значит, и богачам следовало бы встать на его защиту!
За обсуждением новостей бакалейщик продержал Дика у себя допоздна, а когда парень отправился домой, проводил его до угла улицы. На обратном пути он остановился напротив пустующего дома и какое-то время молча стоял, глядя на объявление «Сдается» и куря трубку в полнейшем душевном смятении.
12
Со званого вечера минуло лишь несколько дней, а почти все в Англии, кто хоть изредка заглядывал в газеты, уже знали о романтических событиях, приключившихся в Доринкорте. Рассказанная во всех подробностях история становилась весьма занимательной: маленький мальчик из Америки, которого привезли в Англию, дабы вырастить лордом Фаунтлероем, – по слухам, красивейший и милейший ребенок, немедленно влюбивший в себя местных жителей; старый граф, его дед, который очень гордился своим наследником; очаровательная юная мать, так и не получившая прощения за то, что обвенчалась с капитаном Эрролом; а также неожиданный брак Бевиса, покойного лорда Фаунтлероя, и его таинственная супруга, о которой никто ничего не знал и которая внезапно объявилась вместе со своим сыном, заявляя, что это он настоящий лорд Фаунтлерой и должен получить то, что ему причитается. Все это оживленно обсуждалось и в беседах, и в переписке – шумиха поднялась просто невиданная. А после вдобавок разошелся слух, что граф Доринкорт огорчен таким поворотом событий и, пожалуй, будет оспаривать ее притязания перед лицом закона, что может вылиться в весьма увлекательную судебную тяжбу.
Графство, на землях которого находилась Эрлборо, еще никогда не знавало такого оживления. Всякий базарный день народ, сбиваясь в стайки, судил да рядил, что будет дальше; фермерские жены приглашали друг друга на чай, чтобы рассказать все, что думают, а также все, что, как они думают, думают об этом другие. Из уст в уста ходили захватывающие истории о бешенстве графа, его решительном отказе признавать нового лорда Фаунтлероя и о ненависти к женщине, сделавшей это возмутительное заявление. Но, конечно же, больше всех знала миссис Диббл – и потому пользовалась у местных жителей огромной популярностью.
– Да, плохо дело, – говорила она. – Если спросите моего мнения, мэм, я вам скажу, что это кара Господня ему за то, как он обращался с бедняжкой вдовой, и за то, что разлучил ее с ребеночком, потому как он сам его полюбил, привык к нему и так им гордился, что теперь едва не лишился рассудка от расстройства. К тому же эта новая ну никак не леди, а матушка его милости – самая настоящая леди. Та – наглая, чернявая, и мистер Томас говорит, что ни один джентльмен в ливрее не унизился бы до того, чтоб выполнять ее приказы; и, коли они ее пустят на порог, говорит, он тут же и уволится. А уж мальчонка новый не идет с прежним ни в какое сравнение. И одни небеса знают, что из всего этого выйдет и чем кончится, – когда Джейн явилась с новостями, у меня едва ноги не подкосились, ей-богу.
Лихорадочное оживление царило и по всему замку: в библиотеке, где держали совет граф и мистер Хэвишем; в людской, где мистер Томас, дворецкий, а также другие слуги и служанки охали и сплетничали целыми днями напролет; на конюшне, где Уилкинс в весьма подавленном настроении исполнял свои обязанности, с особенным тщанием вычесывая каракового пони и горестно признаваясь кучеру, что «в жизни еще не учил верховой езде юного джентльмена, который бы шустрее все схватывал, да притом такого бойкого. Эх, ездить за ним было одно удовольствие».
В самом центре всех этих волнений лишь один человек оставался совершенно спокойным и безмятежным. Этим человеком был маленький лорд Фаунтлерой, который, как утверждали слухи, оказался вовсе не лордом Фаунтлероем. Верно, поначалу, когда ему только объяснили положение вещей, он слегка встревожился и призадумался, но причина этому крылась отнюдь не в уязвленных амбициях. Пока граф рассказывал, что случилось, он сидел на табурете, обхватив руками коленку, как часто делал, когда слушал что-нибудь интересное; и к тому времени, как рассказ был окончен, вид у него сделался крайне серьезный.
– Мне от этого очень странно, – признался он. – Как-то очень… странно!
Граф в молчании смотрел на мальчика. Он тоже ощущал себя странно – страннее, чем когда-либо за всю свою жизнь. И еще более неприятно стало оттого, какое обеспокоенное выражение появилось на лице ребенка, обычно столь веселом.
– У Душеньки заберут дом… и коляску? – тревожным, неуверенным тоном спросил Седрик.
–Нет! – заявил граф решительно и даже на удивление громко. – Они ничего не смогут у нее забрать.
– О! – с явным облегчением воскликнул малыш. – Не смогут? – Когда он поднял взгляд на деда, в его больших ласковых глазах сквозила тоска. – А этот другой мальчик, – сказал он, и голос его дрогнул, – он теперь будет… вашим внуком… вместо меня… да?
–Нет! – повторил граф, причем так громко и яростно, что Седрик вздрогнул.
– Нет? – с изумлением воскликнул он. – Не будет? Я думал… – Он вдруг вскочил с табурета. – Я останусь вашим внуком, даже если не буду графом? – спросил он. – Останусь вашим мальчиком, как раньше? – И его раскрасневшееся лицо загорелось радостью.
Ох, каким взглядом оглядел его граф с ног до головы! Как нахмурились его косматые брови, как странно блеснули из-под них глубоко посаженные глаза… очень-очень странно!
– Мальчик мой! – воскликнул он, и, если поверите, даже сам его голос звучал странно – хрипло и слегка надломленно. Он почти дрожал, чего совсем не ожидаешь от графского голоса, хоть слова звучали как никогда решительно и непреклонно. – Да, ты останешься моим внуком, останешься моим дорогим мальчиком, пока я жив, – и видят небеса, иногда мне кажется, у меня никогда еще не было никого роднее тебя.