Седрик залился румянцем до самых корней волос – румянцем облегчения и удовольствия. Засунув обе руки глубоко в карманы, он поглядел в глаза своему благородному родичу.
– Правда? – сказал он. – Ну, тогда про графа мне вообще все равно. Неважно, если я не буду графом. Я подумал… понимаете, я подумал, что тот, кто будет графом, будет и вашим внуком, а я… а я уже не буду. Мне поэтому стало так грустно.
Граф положил руку ему на плечо и привлек к себе.
– Они не отберут у тебя ничего, что я смогу уберечь, – пообещал он, с усилием сделав вдох. – Я еще не уверен, что они вообще смогут что-то у тебя отобрать. Ты создан для этого титула и… быть может, еще получишь его. Но, что бы ни случилось, у тебя будет все, что я сумею тебе дать, все! – В его лице и голосе сквозила такая решимость, что казалось, словно он обращается вовсе не к ребенку, а дает обещание самому себе. Возможно, так и было.
До сих пор граф не понимал, как глубоко укоренились в нем любовь к мальчику и гордость за него. Он никогда еще не видел его достоинств, силы и красоты так ясно, как видел их сейчас. Для его упрямого характера было невозможно – даже немыслимо – отказаться теперь от того, чего он желал всем сердцем. И он решил, что не отступится без ожесточенной борьбы.
Через несколько дней после визита к мистеру Хэвишему женщина, называвшая себя леди Фаунтлерой, заявилась в замок и привезла с собой сына. Ее отослали прочь. Открывший дверь лакей сообщил, что граф отказывается ее принимать; общаться с нею будет его адвокат. Передал это послание Томас, а после охотно поделился своим впечатлением со слугами в людской. Он надеется, сказал он, что довольно лет проносил ливрею в благородных домах, чтоб с одного взгляда узнавать леди, и ежели эта – леди, стало быть, он ничегошеньки не понимает в женщинах.
– А вот хозяйка Корт-Лодж, – добавил Томас с достоинством, – она из верного теста, пусть и американка, это вам любой джентльмен с полувзгляда подтвердит. Я так Генри и сказал, когда мы первый раз туда наведались.
Посетительница уехала. На ее привлекательном, но грубоватом лице застыло выражение испуга, смешанного с гневом. Мистер Хэвишем во время своих бесед с нею заметил, что, хоть она отличалась пылким характером и резкой, наглой манерой вести себя, ей не хватало ни ума, ни храбрости, какие требовались для этого дела: иногда казалось, что необходимость исполнять собственный план застала ее врасплох. Она словно не ожидала, что столкнется с таким сопротивлением.
– Совершенно очевидно, – поделился адвокат с миссис Эррол, – что это женщина из самых низов общества. У нее нет ни образования, ни профессии, ни привычки разговаривать на равных с такими людьми, как мы. Она не представляет, что делать. Визит в замок сильно ее припугнул. Граф отказался ее принять, но я посоветовал ему поехать со мной в «Герб Доринкортов» – там она остановилась. Когда он появился в комнате, ее лицо побелело – впрочем, она тут же взъярилась и принялась изрыгать угрозы вперемежку с требованиями.
Дело было в том, что граф вошел в гостиную этой женщины с величавым видом почтенного влиятельного аристократа и, не снисходя до разговора, просто уставился на нее в упор из-под своих кустистых бровей. Безмолвно оглядывая ее с головы до ног, словно какую-то отвратительную диковинку, он позволил ей кричать и требовать, пока она не утомилась, а потом произнес:
– Вы утверждаете, что вы – супруга моего старшего сына. Если это правда и если ваши доказательства окажутся неоспоримыми, закон на вашей стороне. В таком случае ваш сын станет лордом Фаунтлероем. Можете не сомневаться, что мы докопаемся в этом деле до самого дна. Если ваши притязания подтвердятся, вам будет назначено содержание. Но, пока я жив, я не желаю видеть ни вас, ни этого ребенка. После моей смерти, к сожалению, замок успеет на вас насмотреться. Если окажется, что мой сын Бевис действительно выбрал такую женщину, как вы, я ничуть этому не удивлюсь. – После он повернулся к ней спиной и вышел из комнаты с таким же достоинством, как и вошел.
Вскоре после этого матери Седрика, которая сидела в своей маленькой утренней гостиной и писала письмо, доложили о приезде посетителя. Горничная, пришедшая с этим сообщением, выглядела несколько взволнованной – на самом деле глаза у нее округлились от изумления; девушка была юна, служила в доме совсем недавно и потому глядела на хозяйку с сочувствием и тревогой.
– Это сам граф, мэм! – Ее голос дрожал от благоговейного страха.
Когда миссис Эррол вошла в большую гостиную, на тигриной шкуре у камина стоял очень высокий, царственного вида старик. На красивом суровом лице с орлиным носом и длинными седыми усами застыло упрямое выражение.
– Миссис Эррол, я полагаю? – спросил он.
– Миссис Эррол, – ответила она.
– Я – граф Доринкорт.
Мгновение он помедлил, почти бессознательно, встретив взгляд ее поднятых глаз. Они так походили на большие ласковые и невинные глаза, которые в последние месяцы каждый день смотрели на него снизу вверх, что в груди его зашевелилось какое-то интересное чувство.
– Мальчик очень похож на вас, – добавил он отрывисто.
– Мне часто это говорят, милорд, – отозвалась она. – Но мне нравится думать, что он похож и на своего отца.
Как и рассказывала леди Лорридейл, голос у нее был очень звучный, а манера держать себя – простая и полная достоинства. Казалось, его внезапный визит ничуть не нарушил ее душевного равновесия.
– Да, – сказал граф, – он похож и… на моего сына… тоже. – Подняв руку, старик ожесточенно затеребил свой длинный белый ус. – Вы знаете, – спросил он, – зачем я сюда приехал?
– Я виделась с мистером Хэвишемом, – начала миссис Эррол, – и он рассказал мне о заявлении, которое сделала…
– Я приехал сказать вам, что правдивость ее слов проверят и оспорят, если это возможно. Приехал сказать, что мальчика будет защищать все могущество закона. Его права…
–Он не возьмет ничего, что не принадлежит ему по праву, – тихим голосом прервала она графа, – даже если закон может ему это дать.
– К сожалению, не может, – сказал он. – А следовало бы. Эта возмутительная женщина и ее ребенок…
– Возможно, она любит его не меньше, чем я люблю Седрика, милорд, – сказала юная вдова. – И если она вправду обвенчана с вашим старшим сыном – значит, лорд Фаунтлерой – ее сын, а не мой.
Она боялась его не больше, чем Седрик, и глядела точно так же, как глядел бы он; старику, всю свою жизнь прожившему тираном, это было втайне приятно. Люди так редко осмеливались возражать ему, что ее прямота казалась невиданным, изысканным развлечением.
– Полагаю, – сказал он, слегка нахмурясь, – вы предпочли бы, чтобы он не стал графом Доринкортом.
Нежные белые щеки миссис Эррол залились краской.
– Быть графом Доринкортом – большая честь, милорд, я это знаю, но мне важнее всего, чтобы он оставался таким же, как его отец, – храбрым, справедливым и честным.
– В отличие от своего деда, хм? – язвительно заметил его сиятельство.
– Я не имела удовольствия познакомиться с его дедом, – ответила миссис Эррол, – но знаю, что мой сын уверен… – Она помедлила секунду, молча глядя ему в глаза, а потом добавила: – Я знаю, что Седрик вас любит.
– А любил бы он меня, – сухо спросил граф, – если б вы рассказали ему, почему я не принял вас в замке?
– Нет, – ответила она, – едва ли. Поэтому я и не хотела ему говорить.
– Что ж, – резковато заметил милорд, – на свете мало женщин, которые поступили бы так, как вы. – Внезапно он принялся мерить комнату шагами и еще более яростно затеребил свои длинные усы. – Да, он любит меня. А я люблю его. Не могу вспомнить, чтобы еще что-то любил в этой жизни. Я люблю его. Он понравился мне с самой первой минуты. Я уже стар, этот свет мне давно осточертел. Он подарил мне причину жить дальше. Я горжусь им. Мне было радостно думать, что однажды он займет мое место и станет главой рода. – Граф снова подошел к миссис Эррол и встал рядом с нею. – Я в отчаянии, – признался он. – В отчаянии!
Глядя на него, сомневаться в этом не приходилось. Даже гордость не помогала ему унять дрожь в голосе и ладонях. На мгновение ей почти показалось, что в глубоко посаженных горящих глазах старика стоят слезы.
– Должно быть, это от отчаяния я явился к вам, – сказал он, глядя на нее с высоты своего роста пронзительным взглядом. – Раньше я вас ненавидел. Я завидовал вам. Этот отвратительный, позорный удар судьбы все переменил. Увидев гнусную женщину, которая называет себя женой моего сына Бевиса, я почувствовал, что посмотреть на вас будет для меня утешением. Я был упертым старым дураком и, полагаю, обошелся с вами дурно. Вы похожи на Седрика, а он – самое важное, что есть в моей жизни. Я в отчаянии и пришел к вам просто потому, что вы похожи на него, вы дороги ему, а он дорог мне. Ради мальчика – будьте ко мне снисходительны, если сможете.
Все это граф произнес своим неизменно резким, почти грубым тоном, но почему-то он сейчас казался таким сломленным, что миссис Эррол была тронута до глубины души. Она поднялась и слегка пододвинула к нему кресло.
– Мне бы хотелось, чтоб вы сели, – сказала она тихим, ласковым, полным сочувствия голосом. – Волнения очень утомили вас, а вам сейчас нужны все ваши силы.
Чувствовать себя предметом столь простодушной и нежной заботы было графу так же в новинку, как слышать возражения. Это снова напомнило ему о Седрике, и он послушно исполнил ее просьбу. Может статься, разочарование и муки послужили ему хорошим уроком – иначе он, пожалуй, продолжил бы ненавидеть миссис Эррол, но сейчас ему казалось, что один ее вид облегчает его страдания. Почти любое зрелище показалось бы приятным по сравнению с леди Фаунтлерой, а женщина перед ним была очаровательна, голос ее сладок, в каждом слове и движении сквозило достоинство. Очень скоро тихое волшебство ее влияния развеяло его мрачность, и он снова начал говорить.
– Что бы ни случилось, – пообещал он, – мальчик будет обеспечен. Он ни в чем не станет нуждаться ни сейчас, ни в будущем.