Прежде чем уйти, граф окинул гостиную взглядом.
– Вам нравится дом? – спросил он.
– Очень нравится, – ответила миссис Эррол.
– Какая уютная комната. Могу я прийти сюда снова, чтобы еще поговорить об этом деле?
– Когда пожелаете, милорд.
После этого граф вышел к своей карете и уехал; Томас и Генри сидели на козлах, потеряв дар речи от того, как все обернулось.
13
Конечно же, как только историю лорда Фаунтлероя и злоключения графа Доринкорта обсудила английская пресса, ими заинтересовалась и американская. Сюжет был слишком увлекательный, чтобы упомянуть его лишь вскользь, так что газеты обращались к нему снова и снова. Версий происходящего развелось так много, что в назидательных целях стоило бы собрать все вышедшие статьи и сопоставить их. Мистер Хоббс столько прочел об этом предмете, что совершенно запутался. Одна из газет заявляла, что его юный друг – младенец; другая описывала Седрика молодым человеком, который с отличием учится в Оксфорде и сочиняет стихи на древнегреческом языке; в третьей его обручили с дочкой герцога – юной леди невиданной красоты; четвертая утверждала, что он как раз недавно женился. Единственным, чего нигде не написали, была правда: что Седрик – мальчишка семи с лишним лет с ровными крепкими ножками и копной светлых кудрей. В одном издании вообще заявили, что он вовсе даже не родня графу Доринкорту, а маленький самозванец, который продавал газеты и спал на улицах Нью-Йорка, пока его матушка не заявилась к адвокату, приехавшему в Америку искать наследника графа. Также давались описания нового лорда Фаунтлероя и его матери: в разных газетах она была то цыганкой, то актрисой, то прекрасной уроженкой Испании; но все единогласно заявляли, что граф Доринкорт – ее заклятый враг и ни за что не признает ее сына наследником, если только ему удастся отвертеться, а поскольку в предъявленных ею документах нашелся какой-то мелкий изъян, ожидалось, что последует долгая тяжба, куда более увлекательная, чем всё, что когда-либо до этого происходило в суде. Мистер Хоббс читал газеты, пока у него не начинала кружиться голова, а по вечерам они с Диком обсуждали прочитанное. Теперь им было ясно, сколь важная персона этот граф Доринкорт, каким огромным состоянием он обладает, сколько у него поместий, как величествен и красив замок, в котором он живет; и чем больше они понимали, тем сильнее начинали волноваться.
– Сдается мне, надобно что-то делать, – сказал мистер Хоббс. – Граф не граф, а всего этого просто так упускать негоже.
Вот только они не могли сделать ничего, кроме как написать Седрику письма с изъявлениями дружбы и сочувствия. Этим они занялись, как только узнали новости, и, закончив каждый свое послание, обменялись листками.
Вот что прочел мистер Хоббс в письме Дика:
«Дарагой друг,
я получил твае письмо и мистер Хоббс тоже мы сажалеем о тваём нещастье держись пака можеш и некому не давай сибя правести. На свете пално машеников каторые тибя надурят если не держиш ухо вастро. Но я пишу только штоб сказать я не забыл што ты для меня зделал и если будит тяшко приежай к нам и будим кампанёнами. Дела идут харашо и я о тибе пазабочусь. А если кто захочит тибя абидеть будит иметь дело с професором Диком Типтоном. Пока на этом все,
Дик».
А вот что Дик прочел в письме мистера Хоббса:
«Дорогой сэр,
Получил твое письмо и должен сказать дела выглядят неважно. Мое убеждение таково что все это подстроено и тех кто за этим стоит надобно прижучить. Пишу тебе что бы сказать две вещи. Во первых я этим займусь. Сиди пока тихо, я потолкую с адвокатом и приму все возможные меры. В худшем случае, если ристакраты нас одолеют здесь тебя всегда ждут старый друг и крыша над головой а так же доля в бакалейной торговле когда подрастешь.
Искрене твой,
Сайлас Хоббс».
– Ну что ж, – сказал мистер Хоббс, – пускай даже его не сделают графом, с нами он не пропадет.
– Верно! – согласился Дик. – Уж мы-то от него не отвернемся. Чтоб мне сквозь землю провалиться, если я этого мальца в беде брошу.
На следующее утро Дик порядочно удивил одного из своих клиентов. То был молодой адвокат, едва открывший практику, – нищий, как всякий начинающий адвокат, но смышленый и энергичный, одаренный и острым умом, и добрым нравом. Его скромная обшарпанная контора располагалась неподалеку от угла, на котором трудился Дик, и каждое утро тот начищал ему ботинки – те частенько оказывались худоваты, но у молодого человека всегда находилось для Дика доброе слово или шутка.
Этим утром, опустив ногу на подставку, он развернул иллюстрированную газету – новомодное авантюрное издание с фотографиями знаменитых людей и всякой интересной всячины. Когда второй ботинок был начищен, он как раз закончил их просматривать и протянул газету Дику.
– Вот тебе, Дик, – сказал он, – полистаешь, когда пойдешь в «Дельмоникоc» завтракать. Там есть картинка с английским замком и снохой английского графа. Девушка красивая – вон, глянь, сколько волос, – вот только, кажется, какой-то скандал учинила. Хочешь все узнать про дворян и аристократов, так можешь начать с высокопочтенного графа Доринкорта и леди Фаунтлерой. Эй! Слушай, да что это с тобой такое?
Иллюстрации, о которых он говорил, были расположены на передовице газеты, и Дик уставился на одну из них круглыми глазами, разинув рот. Его худощавое лицо сделалось почти вовсе белым от волнения.
– Что стряслось, Дик? – спросил молодой человек. – Отчего ты так застыл?
У Дика и вправду был такой вид, словно случилось нечто совершенно потрясающее. Он указал на иллюстрацию, подписанную: «Мать претендента на титул (леди Фаунтлерой)». Выше была изображена привлекательная женщина с большими глазами и тяжелыми косами, уложенными вокруг головы.
– Это она! – сказал Дик. – Чтоб меня, да я ее знаю лучше, чем вас!
Молодой адвокат рассмеялся.
– Где же ты с ней познакомился, Дик? – спросил он. – В Ньюпорте? Или когда в прошлый раз в Париж катался?
Но Дику некогда было даже улыбнуться. Он принялся собирать свои щетки и остальной скарб с таким видом, будто у него появилось неотложное дело и работе придется подождать.
– Неважно, – сказал он. – Но я ее знаю! Все, на сегодня сворачиваемся.
Не прошло и пяти минут, как он уже несся по улицам в сторону бакалеи мистера Хоббса. Тот едва поверил собственным глазам, когда поднял взгляд от прилавка и увидел на пороге Дика с газетой в руке. Дик совсем запыхался от бега – так запыхался, что едва мог говорить и, ввалившись в лавку, просто хлопнул газету на прилавок.
– Ну и дела! – воскликнул мистер Хоббс. – Здравствуй! Что это у тебя?
–Поглядите!– пропыхтел Дик.– Поглядите на эту женщину! Вот тут! Вовсе она не ристакратка, ни шиша подобного!– Он презрительно нахмурился.– Жена лорда, еще чего! Пускай меня хоть режут, но это Минна! Минна! Я ее где угодно узнаю, и Бен тоже. Сами у него спросите.
Мистер Хоббс рухнул на стул.
– Я знал, что они все подстроили, – сказал он. – Знал! И потому только, что он американец!
–Подстроили!– с отвращением воскликнул Дик.– Это она подстроила, она самая. Она вечно что-нибудь такое замышляла. И вот что мне в голову пришло, как только я ее увидел. В одной из тех газет, что мы с вами читали, было про то, что у мальчика шрам на подбородке. Осталось сложить два и два – ее и этот самый шрам! Да этот ее малец такой же лорд, как я! Это ж Бенов сынок – а поранила его она, когда тарелкой в меня запустила.
Профессор Дик Типтон всегда был смекалистым пареньком, а необходимость зарабатывать на хлеб на улицах большого города сделала его еще смекалистей. Он научился глядеть в оба глаза и держать ухо востро, и нужно признаться, что эти волнительные и радостные минуты доставили ему несказанное удовольствие. Если бы только маленький лорд Фаунтлерой мог заглянуть тем утром в лавку, он бы, несомненно, заинтересовался, даже если бы там составляли план спасения какого-то другого мальчика, а не его самого.
Мистер Хоббс почти совсем растерялся от навалившейся на них огромной ответственности, а Дик был воодушевлен и полон энтузиазма. Он стал сочинять письмо Бену, вырезал заметку из газеты и вложил в конверт, а мистер Хоббс принялся еще за два послания: одно адресовал Седрику, а другое – самому графу. В разгар написания писем Дику в голову пришла новая мысль.
– Слушайте, – сказал он, – да ведь тот малый, что мне газету отдал, адвокант. Давайте у него спросим, как ловчей поступить. Адвоканты в этом смекают.
Бакалейщик был несказанно впечатлен этим предложением и деловой хваткой Дика.
– Верно! – согласился он. – Тут адвокат как раз пригодится. – И, оставив лавку под присмотром помощника, он торопливо натянул пальто и вместе с Диком отправился в контору в центре города, где они пересказали всю эту романтическую историю мистеру Гаррисону, немало изумив последнего.
Если бы адвокат не был молод и энергичен и не страдал от безделья, возможно, их рассказ не вызвал бы у него с первой минуты особенно живого интереса, поскольку звучал он уж очень дико и странно; но так вышло, что ему страсть как хотелось найти себе занятие, к тому же он лично знал Дика, а тому повезло выбрать для объяснения самые искренние и пронзительные слова.
– Вот что, – добавил мистер Хоббс, – вы скажите, сколько берете в час, и займитесь этим делом хорошенько, а расходы покрою я – Сайлас Хоббс, владелец лавки «Овощи и изысканные бакалейные товары» на углу Бланк-стрит.
– Что ж, – сказал мистер Гаррисон, – если у нас все получится, это изменит не одну жизнь – причем мою почти так же круто, как лорда Фаунтлероя. Так или иначе, вреда не будет, если мы кое-что разнюхаем. Судя по всему, в биографии ребенка имеются белые пятна. Эта женщина сделала несколько противоречивых заявлений о его возрасте, и это вызывает подозрения. Первым делом следует написать брату Дика и поверенному графа Доринкорта.
И в самом деле, еще до захода солнца в двух разных направлениях отправились два письма – одно отчалило из Нью-Йорка в Англию на почтовом пароходе, а другое уехало поездом, везущим письма и пассажиров в Калифорнию. Первое было адресовано Т. Хэвишему, эсквайру, а второе – Бенджамину Типтону.