Тем вечером, после закрытия лавки, мистер Хоббс и Дик до самой полуночи просидели в задней комнате, увлеченные разговором.
14
Поразительно, как быстро может произойти самое настоящее чудо. Кажется, всего несколько минут полностью переменили судьбу маленького мальчика, который болтал ножками в красных чулках на табурете в лавке мистера Хоббса, и превратили его из простого ребенка, жившего самой обычной жизнью на тихой американской улочке, в английского дворянина, наследника графства и несметных богатств. Точно так же за несколько минут он из дворянина превратился в маленького самозванца без единого гроша за душой, не имевшего никаких прав на роскошь, которой его окружили. И, как это ни удивительно, еще быстрее, чем можно было бы ожидать, ситуация полностью переменилась снова и ему вернули все то, что он рисковал потерять.
События развивались быстро, потому что женщина, называвшая себя леди Фаунтлерой, оказалась в конечном итоге недостаточно умна, чтобы довести до конца собственный вероломный план. Когда мистер Хэвишем стал подробно расспрашивать ее о браке и сыне, она сделала два или три промаха, которые его смутили, а потом, потеряв голову и вспылив, в приступе гнева и лихорадочного возбуждения выдала себя еще сильнее. Все ее ошибки касались ребенка. Брак этой женщины с Бевисом, лордом Фаунтлероем, сомнений не вызывал, так же как их ссора и то, что он откупился от нее, убедив уехать; однако мистеру Хэвишему удалось выяснить, что рассказ о том, где именно в Лондоне мальчик появился на свет, – выдумка. И вот в самый разгар суматохи, вызванной этим открытием, пришло сообщение от молодого адвоката Гаррисона из Нью-Йорка, а также оба письма мистера Хоббса. О, что за вечер выдался, когда пришли эти письма! Как спешно граф с мистером Хэвишемом удалились в библиотеку, чтобы обсудить план дальнейших действий!
– После трех моих первых бесед с нею, – сказал мистер Хэвишем, – у меня уже появились серьезные подозрения. Мне показалось, что ребенок старше, чем она утверждает, к тому же она ошиблась в дате его рождения и стала на ходу придумывать объяснение своей ошибке. Рассказ, изложенный в этих письмах, подтверждает сразу несколько моих догадок. Лучше всего нам сейчас же телеграфировать обоим Типтонам и вызвать их сюда, ничего ей об этом не сообщая, и устроить им внезапную встречу. В конце концов, интриганка из нее никудышная. Уверен, она испугается до безумия и тут же выдаст себя сама.
Так и случилось. Ей ничего не сказали, а мистер Хэвишем, чтобы не вызывать подозрений, продолжал наносить ей визиты и расспрашивать, уверяя, что расследует истинность ее заявлений. Наконец, она стала чувствовать себя настолько уверенно, что совсем воспрянула духом и вернулась к своему обычному нахальству.
Но вот одним погожим утром, когда она сидела в гостиной апартаментов, которые снимала в таверне «Герб Доринкортов», и планировала свое безбедное будущее, ей объявили о визите мистера Хэвишема. Когда он вошел, за ним следовало целых три человека: первым был паренек с худощавым лицом, вторым – крепкий молодой мужчина, а третьим – граф Доринкорт.
Самозванка вскочила на ноги и издала самый настоящий вопль ужаса – он вырвался у нее прежде, чем она успела овладеть собой. Она ведь думала, что эти два новых посетителя остались далеко-далеко, – когда ей вообще случалось о них вспомнить, а бывало это в последние годы нечасто, – и уж вовсе не ожидала однажды встретиться с ними снова. Нужно признаться, что Дик даже слегка ухмыльнулся, увидав ее.
– Эй, привет, Минна! – сказал он.
Дюжий молодой человек – это был Бен – несколько мгновений стоял и молча глядел на нее, застыв на месте.
– Вы ее знаете? – спросил мистер Хэвишем, переводя взгляд с мужа на жену.
– Да, – сказал Бен. – Я знаю ее, а она – меня.
После этого он повернулся к ней спиной и, отойдя к окну, стал глядеть во двор, словно один вид ее вызывал у него омерзение, что соответствовало действительности. Тут самозванка, поняв, что ее застали врасплох и разоблачили, потеряла всякий контроль над собой и впала в ярость, свидетелями которой Бен и Дик бывали уже множество раз. Дик все еще ухмылялся, глядя на нее, слушая ругательства, которыми она их осыпала, и жестокие угрозы, но Бен даже не повернул головы.
– Я поклянусь, что это она, в любом суде, – сказал он мистеру Хэвишему, – и могу привести еще с десяток других свидетелей. Ее отец – уважаемый человек, хоть и из низов. А вот мать была такая же, как она. Мать покойница, но отец жив, и ему хватает порядочности ее стыдиться. Он скажет вам, кто она такая и женаты ли мы. – Тут Бен вдруг стиснул руку в кулак и повернулся к ней. – Где ребенок? – спросил он резко. – Он пойдет со мной! Довольно с него твоих выходок – и с меня тоже!
Только он договорил, как дверь спальни слегка приоткрылась, и в щель заглянул мальчик, видно, привлеченный звуком громких голосов. Он не отличался красотой, но был миловиден, а на подбородке у него виднелся треугольный шрам. Сходство ребенка с отцом казалось очевидным с первого взгляда.
Бен подошел к нему и дрожащей рукой взял маленькую ладошку.
– Да, – сказал он, – за него я тоже поклянусь. Том, – обратился он к малышу, – я твой папа и пришел тебя забрать. Где твоя шапка?
Мальчик указал на стул с лежащей на нем шапочкой; он заметно обрадовался, услышав, что его забирают. Странные происшествия стали для него столь привычным делом, что он даже не удивился, когда незнакомец представился его отцом. Женщина, которая несколько месяцев назад внезапно явилась в дом, где он жил с младенчества, и объявила себя его матерью, настолько ему не нравилась, что он ничуть не возражал против перемены обстановки.
Бен подхватил его шапку и решительно направился к двери.
– Если я вам снова понадоблюсь, – сказал он мистеру Хэвишему, – вы знаете, где меня найти.
Он вышел из комнаты, ведя мальчика за руку и ни разу не оглянувшись на обманщицу. Та бушевала, а граф бесстрастно смотрел на нее сквозь стекла очков, которые молча водрузил на свой аристократический орлиный нос, пока наблюдал эту семейную сцену.
– Ну же, милочка, перестаньте, – сказал мистер Хэвишем. – Нельзя так распаляться. Если не хотите, чтобы вас посадили под замок, придется вам вести себя прилично.
Его голос звучал так по-деловому, что она, почуяв, что безопаснее всего будет убраться с глаз долой, бросила на него один свирепый взгляд, а потом метнулась в соседнюю комнату и с грохотом захлопнула дверь.
– Больше она не станет нам докучать, – сказал мистер Хэвишем.
И он оказался прав, ибо тем же вечером она оставила «Герб Доринкортов», села на поезд в Лондон, и больше ее не видели.
Выйдя из комнаты после этой встречи, граф сразу же спустился к своему экипажу.
– В Корт-Лодж, – сказал он Томасу.
– В Корт-Лодж, – передал Томас кучеру, забираясь на козлы. – И уж не сумлевайся, сейчас будет чегой-то невиданное.
Когда карета остановилась у порога Корт-Лодж, Седрик сидел в гостиной вместе с матерью. Граф вошел, не дожидаясь объявления. Он казался выше на целый дюйм и моложе на много-много лет; глубоко посаженные глаза сверкали.
– Где, – спросил он, – лорд Фаунтлерой?
Миссис Эррол сделала шаг в его сторону. На ее щеках загорелся румянец.
– Лорд Фаунтлерой? – воскликнула она. – В самом деле?
Потянувшись к ней, граф сжал ее ладонь.
– Да, – ответил он, – в самом деле. – Другую руку он положил Седрику на плечо. – Фаунтлерой, – сказал его сиятельство в своей обычной бесцеремонной, властной манере, – спроси свою матушку, когда она готова переехать к нам в замок.
Мальчик бросился к матери и повис у нее на шее.
– Она будет с нами жить! – воскликнул он. – Она будет всегда с нами!
Граф встретился взглядом с миссис Эррол. Его предложение было абсолютно серьезным. Он пришел к заключению, что ему следует подружиться с матерью своего наследника, и, не теряя времени, начал исполнять свой план.
– Вы уверены, что хотите этого? – спросила миссис Эррол со своей привычной ласковой улыбкой.
– Вполне уверен, – прямо ответил он. – Мы всегда этого хотели, только сами не знали об этом. И теперь надеемся, что вы согласитесь.
15
Бен забрал сына и вернулся на ранчо в Калифорнии, но вернулся при весьма благоприятных обстоятельствах. Перед самым отъездом мистер Хэвишем рассказал ему, что граф Доринкорт желает сделать что-нибудь для мальчика, который едва не оказался лордом Фаунтлероем, и потому решил, что неплохо бы вложить средства в собственное ранчо, а Бена назначить управляющим. Это обеспечит ему отличное жалованье и заложит фундамент для будущего благополучия его сына. Поэтому, когда Бен отправился обратно, ему было обещано ранчо, на котором он будет почти хозяином с перспективой вступить в полное владение – что он и сделал через несколько лет. А малыш Том вырос в замечательного молодого человека, преданного и любящего сына; зажили они очень счастливо, дела у них шли самым отменным образом, и Бен без конца повторял, что Том стоил всех тех невзгод, какие ему пришлось пережить.
А вот Дик и мистер Хоббс – который приехал вместе с ними, дабы удостовериться, что приняты все необходимые меры, – не стали так скоро возвращаться домой. С самого начала было решено, что граф возьмет Дика на попечение и проследит, чтобы тот получил хорошее образование. А мистер Хоббс решил, что коль скоро его лавка находится в руках надежного человека, то он может позволить себе остаться до празднества в честь восьмилетия лорда Фаунтлероя. Пригласили всех арендаторов, гостям обещали трапезу, танцы, игры в парке, а вечером – костры и фейерверки.
– Прямо как на Четвертое июля! – говорил лорд Фаунтлерой. – Жалко, что мой день рождения не четвертого, правда? Тогда мы бы могли отмечать сразу оба праздника.
Нужно признать, что поначалу граф и мистер Хоббс не сдружились так, как можно было бы надеяться в интересах британской аристократии. Дело обстояло так, что граф знавал очень мало бакалейщиков, а у мистера Хоббса не хватало опыта близкого общения с графами; поэтому в тех редких случаях, когда они оказывались в обществе друг друга, беседа не клеилась. Также необходимо заметить, что мистер Хоббс несколько растерялся от всего того великолепия, с которым лорд Фаунтлерой посчитал своим долгом его познакомить. Ворота, каменные львы и подъездная аллея выбили его из колеи еще в самом начале, а когда он увидел замок, сады, оранжереи, террасы, павлинов, подвалы, доспехи, парадную лестницу, конюшни и слуг в ливреях, у него просто голова пошла кругом. Но решающим ударом стала картинная галерея.