Седрик с грустью покачал головой.
– Мне будет очень жаль расстаться с мистером Хоббсом, – сказал он. – Боюсь, он будет скучать по мне, а я – по нему. Я по всем буду скучать.
Когда на следующий день снова явился мистер Хэвишем – поверенный графа Доринкорта, приехавший по его приказу забрать лорда Фаунтлероя в Англию, – Седрик узнал от него множество всяких вещей. Но почему-то его совсем не утешило, что он будет очень богатым, когда вырастет, что у него повсюду будут замки, роскошные парки и глубокие шахты, величественные поместья и земельные владения. Он думал о своем друге мистере Хоббсе и вскоре после завтрака отправился в лавку повидать его, объятый тревогой.
Он застал бакалейщика за чтением утренней газеты и подошел с весьма серьезным видом. Ему искренне казалось, что мистер Хоббс будет потрясен тем, какая судьба его постигла, и всю дорогу до лавки он размышлял, как наилучшим образом сообщить эту новость.
– Здравствуй-здравствуй! – сказал мистер Хоббс. – Утречко!
– Доброе утро, – ответил Седрик.
Он не стал, как обычно, забираться на высокий табурет, а присел на ящик с крекерами, обхватив рукой коленку, и несколько мгновений сидел так тихо, что мистер Хоббс наконец вопросительно посмотрел на него поверх газеты.
– Здравствуй! – повторил он.
Седрик собрал в кулак все свои душевные силы.
– Мистер Хоббс, – сказал он, – помните, про что мы с вами разговаривали вчера утром?
– Хм, – ответил мистер Хоббс, – по-моему, про Англию.
– Да, – сказал Седрик, – но вот в ту самую минутку, когда за мной пришла Мэри, – помните?
Мистер Хоббс потер ладонью затылок.
–Как будто про королеву Викторию и ристакратов.
– Да, – с некоторым колебанием подтвердил Седрик, – и про… про графов, помните?
– Было дело, – отозвался мистер Хоббс, – и их помянули добрым словцом, а как же!
Седрик залился краской до самой кудрявой челки. С ним никогда в жизни еще не происходило ничего настолько неловкого. Он даже слегка побаивался, что и мистеру Хоббсу тоже станет немножечко неловко.
– Вы сказали, – продолжил он, – что не пустили бы никаких графов сидеть на ваших бочках.
– Сказал! – горячо подтвердил мистер Хоббс. – И верно! Пускай только попробуют – я им покажу!
– Мистер Хоббс, – сказал Седрик, – один из них сидит сейчас на этом ящике!
Бакалейщик едва не подскочил со стула.
– Что? – воскликнул он.
–Да,– заявил Седрик с приличествующей случаю скромностью,– я – один из них… или стану, когда вырасту. Не хочу вас обманывать.
У мистера Хоббса сделался встревоженный вид. Он резко встал и пошел посмотреть на градусник.
– Да это ртуть тебе в голову дала! – воскликнул он и, обернувшись, вгляделся в лицо своего юного друга. – День и вправду жаркий! Не дурно ли тебе? Не болит ли чего? Когда у тебя это началось?
Он положил широкую ладонь мальчику на голову, отчего тому стало еще стыднее.
– Спасибо, – сказал Седрик, – но мне не дурно. И с головой тоже все хорошо. Мне очень жаль, но это правда, мистер Хоббс. Вот зачем Мэри вчера позвала меня домой. Маме все рассказал мистер Хэвишем, а он адвокат.
Мистер Хоббс упал обратно на стул и промокнул лоб носовым платком.
–У кого-то из нас двоих точно солнечный удар! – воскликнул он.
– Вовсе нет, – возразил Седрик. – Придется нам с этим смириться, мистер Хоббс. Мистер Хэвишем приехал из самой Англии, чтобы нам рассказать. Его послал мой дедушка.
Мистер Хоббс ошеломленно уставился в искреннее, серьезное личико своего собеседника.
– Кто же он, твой дед?
Седрик засунул руку в карман и осторожно вынул листок бумаги, на котором что-то было выведено его собственным округлым неровным почерком.
– Мне трудно запомнить, поэтому я тут написал, – сказал он, а потом медленно зачитал вслух: – «Джон Артур Молиньё Эррол, граф Доринкорт». Так его зовут, и живет он в замке, даже в двух или трех замках, кажется. А мой покойный папа – его младший сын. И мне не пришлось бы становиться лордом и графом, будь мой папа жив, а папе бы не пришлось, если бы были живы два его старших брата. Но они все умерли, и не осталось никого, кроме меня, – ни одного мальчика, – поэтому мне придется стать графом. И дедушка послал за мной, чтобы я приехал в Англию.
Мистеру Хоббсу с каждым словом становилось все жарче и жарче. Тяжело дыша, он утирал платком лоб и лысину. До него начало доходить, что случилось нечто необычайное, но, когда он глядел на маленького мальчика, с невинным видом сидящего на ящике из-под крекеров, и видел, что тот ничуть не изменился, а остался в точности таким же, как вчера, – просто симпатичным, веселым, храбрым малышом в голубом костюмчике с красной лентой на шее, – у него в голове никак не мог уложиться смысл всех этих речей о дворянстве. Еще больше его поразила бесхитростная простота, с которой Седрик рассказал эту новость, очевидно не понимая всего ее грандиозного значения.
– Ка… как, ты сказал, тебя зовут? – спросил мистер Хоббс.
– Седрик Эррол, лорд Фаунтлерой, – ответил Седрик. – Так меня назвал мистер Хэвишем. Когда я вошел в комнату, он сказал: «Вот он – маленький лорд Фаунтлерой!»
– Да уж, – сказал мистер Хоббс, – чтоб мне… лопнуть!
Так он выражался всякий раз, когда его что-нибудь особенно изумляло или впечатляло, и в такой ошеломительный момент ему не пришло в голову ничего другого.
Седрику это восклицание показалось весьма подходящим. Он так сильно уважал и любил мистера Хоббса, что восхищался абсолютно всем, что слетало с уст бакалейщика. У него было еще слишком мало опыта общения с другими людьми, чтобы понять, что иногда тот использует несколько необычные выражения. Он знал, конечно, что мистер Хоббс разговаривает не так, как его мама, но ведь его мама – леди, а он смутно подозревал, что леди во всем отличаются от джентльменов.
Седрик с тоской поглядел на мистера Хоббса.
– Англия ведь очень-очень далеко, да? – спросил он.
– На том краю Атлантического океана, – ответил бакалейщик.
– Это ужасней всего, – признался Седрик. – Мы с вами, наверное, еще долго не увидимся. Мне не нравится об этом думать, мистер Хоббс.
– Даже лучшим друзьям приходится разлучаться, – заметил бакалейщик.
– Что ж, – сказал Седрик, – мы с вами дружим уже долгие годы, ведь так?
– С самого твоего рожденья. Тебе, верно, двух месяцев от роду не было, когда ты первый раз на нашей улице появился.
– Эх, – вздохнул Седрик, – я тогда даже не думал, что придется становиться графом!
– Как считаешь, – спросил мистер Хоббс, – увильнуть никак не выйдет?
– Боюсь, что нет, – ответил Седрик. – Мама говорит, что этого хотел бы папа. Но если уж мне придется стать графом, одно я сделать могу – попытаюсь быть хорошим графом. Я не буду становиться тираном. И если вдруг когда-нибудь начнется новая война с Америкой, обязательно попробую ее остановить.
Беседа вышла долгой и серьезной. Оправившись от первого потрясения, мистер Хоббс повел себя вовсе не так сурово, как можно было бы ожидать, он постарался смириться с положением вещей и задал великое множество вопросов. Седрик сумел ответить лишь на малую часть, и в конце концов бакалейщик принялся разъяснять их себе сам, а поскольку к теме графов, маркизов и дворянских владений он относился с известным жаром, многие из его объяснений наверняка поразили бы мистера Хэвишема, случись этому пожилому джентльмену их услышать.
Однако мистеру Хэвишему и без того хватало причин удивляться. Всю свою жизнь он провел в Англии и не привык к американцам и американским обычаям. В деловых отношениях с графом Доринкортом он состоял почти сорок лет и знал все о его роскошных поместьях, богатстве и влиянии, а потому питал собственный холодный деловой интерес к маленькому мальчику, который в будущем должен стать наследником и владельцем всего этого – следующим графом Доринкортом. Ему было известно все о том, как разочаровали графа старшие сыновья, как прогневал его американский брак капитана Седрика и как старик до сих пор ненавидел бедную юную вдову. Он упоминал о ней лишь в самых едких и жестоких выражениях и убедил себя, что она обычная простолюдинка, которая заманила его сына в свои сети, прознав о его благородном происхождении. Сам пожилой адвокат вполне допускал, что это действительно так. За свои годы он повидал великое множество жадных, корыстных людей и об американцах придерживался нелестного мнения. Когда коляска привезла его на захудалую улочку и остановилась у порога дешевого маленького домика, он испытал искреннее потрясение. Просто-напросто страшно было представить, что будущему хозяину замков Доринкорт, Уиндхем-Тауэрс, Чорлуорт и множества других великолепных поместий выпало родиться и вырасти в столь невзрачном жилище по соседству с бакалейной лавкой. Он спросил себя, каким тот окажется ребенком и каков характер его матери. Ему, честно сказать, вовсе не хотелось с ними знакомиться. Он гордился благородным семейством, которому столь долгое время оказывал юридические услуги, и ему было бы в высшей степени досадно помогать женщине вульгарной и охочей до денег, лишенной всякого почтения к родине покойного мужа и чистоте его родового имени. Мистер Хэвишем очень уважал это древнее и влиятельное имя, пусть и был всего лишь невозмутимым, проницательным, деловитым пожилым адвокатом.
Когда Мэри провела его в маленькую тесную гостиную, он огляделся весьма критически. Комната была обставлена просто, но по-домашнему уютно. На стенах он не увидел ни пошлых узорчатых обоев, ни дешевых вульгарных картин; все немногочисленные украшения отличались хорошим вкусом, и большую часть этих милых вещиц, судя по всему, создали женские руки.
«Пока что совсем неплохо,– сказал он себе,– но, возможно, в здешней обстановке верховодил вкус капитана». Однако, когда вошла хозяйка дома, он начал думать, что она и сама вполне могла обладать хорошим вкусом. Не будь он таким сдержанным и чопорным пожилым джентльменом, он бы, пожалуй, вздрогнул, увидев ее. В своем простом черном платье, ладно скроенном по стройной фигуре, миссис Эррол походила на молодую девушку, а вовсе не на мать семилетнего ребенка. Лицо у нее было красивое, юное и печальное, большие карие глаза глядели невинно и мягко, а в глубине их пряталась грусть, которая так и не исчезла до конца с тех пор, как скончался ее муж. Седрик привык к этой грусти; он видел, как она исчезает, лишь иногда – когда играл или болтал с мамой и вворачивал какое-нибудь старомодное выражение или длинное словцо, почерпнутое из газеты или разговоров с мистером Хоббсом. Он любил длинные слова и всегда радовался, когда удавалось ее рассмешить, хоть и не понимал, что в них смешного,– ему-то они казались весьма серьезными. Жизненный опыт научил адвоката моментально оценивать характер людей, и, едва увидев мать Седрика, он понял, что старый граф очень ошибался, считая ее женщиной вульгарной и алчной. Мистер Хэвишем никогда не был женат и даже ни разу не влюблялся, но у него не возникло никаких сомнений, что эта юная красавица с ласковым голосом и грустным взглядом вышла за капитана Эррола лишь потому, что любила его всем своим пылким сердцем, и ни единожды не подумала о том, как выгодно быть женой графского сына. Поняв, что она не доставит ему никаких затруднений, он начал надеяться, что, возможно, и маленький лорд Фаунтлерой в конечном итоге не станет таким уж тяжким испытанием для своего благородного семейства. Капитан был хорош собой, молодая мать оказалась очаровательна, так что и на мальчика, пожалуй, тоже будет приятно посмотреть.