– Тут у вас что, музей какой-то? – спросил он у Фаунтлероя, когда его привели в просторное роскошно убранное помещение.
–Н-нет…– ответил тот несколько неуверенно.– Вроде бы это не музей. Дедушка говорит, это всё мои предки.
– Прятки? – изумился мистер Хоббс. – Такая огромная комната – и только чтоб играть в прятки? Для чего же тут столько красивых картин – за ними, что ли, прятаться? А ну как сшибешь что-нибудь со стены?
Усевшись на мягкую скамью, он принялся тревожно осматриваться, и лорду Фаунтлерою пришлось изрядно попотеть, чтобы втолковать ему, что стены увешаны картинами вовсе не для этой цели. Он даже посчитал необходимым призвать на помощь миссис Меллон, которая знала о здешних портретах все, помнила, кто и когда их написал, и вдобавок могла рассказать немало романтических историй про лордов и леди, изображенных на них. Когда мистер Хоббс наконец разобрался и прослушал несколько историй, то был совершенно очарован. Картинная галерея впечатлила его, пожалуй, больше, чем все остальное; он частенько приходил из деревни, где остановился в «Гербе Доринкортов», чтобы с полчаса побродить по комнате, разглядывая нарисованных дам и джентльменов, которые смотрели на него в ответ, и без остановки качая головой.
–И все они были графы!– повторял бакалейщик.– Ну, или кто-нибудь вроде. И он тоже станет графом – и хозяином всего этого!
В глубине души графы и их образ жизни показались ему намного менее отвратительными, чем он ожидал, и можно даже предположить, что его строго республиканские принципы слегка пошатнулись от близкого знакомства с замками, предками и прочим подобным. Так или иначе, однажды он произнес нечто весьма любопытное и неожиданное.
– Я бы и сам не отказался быть одним из этих! – признался он, сделав таким образом значительный шаг к перемирию.
Когда настал день рождения лорда Фаунтлероя, праздник получился поистине великолепным, и маленький лорд повеселился на славу! Каким красивым казался парк, полный людей, одетых в самое яркое и нарядное свое платье. А как трепетали на ветру разноцветные флажки, украшавшие шатры и замковые башенки! Никто, у кого имелась хоть малейшая возможность появиться на празднике, не поленился прийти, ибо все были очень рады, что их маленький лорд Фаунтлерой все же остался маленьким лордом Фаунтлероем и именно он однажды станет властителем этих мест. Каждому хотелось взглянуть на мальчика и его сердобольную красавицу-мать, которая завоевала дружбу стольких местных жителей. Всеобщее мнение о графе тоже стало чуть более лестным, а отношение к нему – более теплым оттого, что малыш так любил его и доверял ему. К тому же теперь он наконец выразил должное уважение матери своего наследника. Поговаривали даже, что он начал привязываться к ней и что под влиянием юного лорда и его матушки граф может со временем превратиться в благонравного пожилого дворянина, что, без всякого сомнения, послужит ко всеобщему счастью и довольству.
Под деревьями, в шатрах, на лужайках – всюду толпились люди! Фермеры и их жены в воскресных нарядах, капорах и шалях; юные девушки и их избранники; дети, увлеченные игрой в догонялки; пожилые дамы в красных плащах, сбившиеся стайками, чтобы посплетничать. А у замка собрались леди и джентльмены, которые тоже явились посмотреть на празднество, поздравить графа и познакомиться с миссис Эррол. Там были леди Лорридейл и сэр Гарри, сэр Томас Эш с дочерьми, мистер Хэвишем, конечно же, а еще обворожительная мисс Вивиан Герберт в чудесном белом платье и с кружевным зонтиком. Вокруг нее, как всегда, вились джентльмены, готовые исполнить любой ее каприз, хотя не вызывало сомнений, что Фаунтлерой занимает ее больше, чем все они вместе взятые. Увидав мисс Вивиан, он подбежал и обвил ее шею руками, а она обняла его в ответ и расцеловала так горячо, словно это ее собственный любимый младший брат.
– Милый маленький лорд Фаунтлерой! – приговаривала она. – Мой милый мальчик! Как я рада! Как я рада!
После этого они отправились прогуляться по парку – ему очень хотелось все вокруг ей показать. Когда он подвел мисс Вивиан туда, где стояли мистер Хоббс и Дик, и объявил: «Вот мой старейший друг мистер Хоббс, а это – Дик, еще один мой старый друг. Я им сказал, какая вы красивая и чтобы они обязательно с вами познакомились, если вы приедете ко мне на день рождения», – она пожала им руки и с очаровательным дружелюбием побеседовала с обоими, расспрашивая об Америке, о том, как они добрались и как им нравится здешняя жизнь. Фаунтлерой стоял рядом, глядя на нее обожающим взглядом, и его щеки пылали от удовольствия, потому что он видел, что мистеру Хоббсу и Дику она пришлась по душе.
– Ну и ну! – после объявил Дик. – Отродясь не видал я девчонки с таким ангельским личиком! Она прямо… прямо ангелок и есть, иначе не скажешь!
Где бы ни проходила мисс Вивиан, все оборачивались и глядели ей вслед – и маленькому лорду Фаунтлерою тоже. Солнце сияло, разноцветные флажки развевал ветер, гости играли в игры и танцевали; торжество продолжалось, час за часом проходили в увеселениях, и маленький лорд просто-напросто светился от счастья. Весь мир казался ему полным прелести.
Счастливым чувствовал себя и еще один человек – пожилой, который, хоть и прожил всю жизнь в почете и роскоши, не слишком-то часто испытывал искреннее счастье. На самом деле, признаюсь, мне кажется, счастлив он был оттого, что сам стал лучше. Он, конечно, не превратился в одночасье в такого хорошего человека, каким считал его Фаунтлерой, но, по крайней мере, научился кого-то любить и уже несколько раз нашел удовольствие в благодеяниях, подсказанных ему невинным добрым сердцем ребенка, – и это стало лишь началом. С каждым днем женщина, которую выбрал в жены его сын, все больше нравилась ему. Люди говорили правду – он начинал привязываться и к ней тоже. Ему нравилось слышать ее ласковый голос и видеть ее ласковое лицо; сидя в своем кресле, он внимательно наблюдал за ней и слушал, как она разговаривает со своим мальчиком. Слыша нежные, полные любви слова, столь непривычные его уху, граф начал понимать, почему мальчишка, который жил в нью-йоркском переулке, знался с торговцами бакалеей и дружил с чистильщиками обуви, был все же так хорошо воспитан и полон благородства, что за него не пришлось краснеть, даже когда судьба превратила его в наследника английского графства и хозяина английского замка.
На самом деле все было очень просто – он всего лишь рос подле доброго и нежного сердца, которое научило его всегда думать только хорошее и заботиться о других. Это, вероятно, мелочь, но это и самое важное на свете. Он ничего не знал о графах и замках, о величии и роскоши, но его всегда любили, потому что он обладал чистой душой и готовностью любить в ответ. Быть таким человеком – все равно что родиться королем.
Весь этот день, глядя, как Седрик прогуливается среди гостей, беседует со знакомыми и с готовностью кланяется в ответ на приветствия, развлекает своих друзей Дика и мистера Хоббса, стоит рядом с матерью или мисс Герберт, слушая их разговор, старый граф Доринкорт был весьма доволен внуком. Но его довольство возросло стократ, когда они прошли в самый большой шатер, где собрались за изысканным легким ужином самые влиятельные арендаторы поместья Доринкорт.
Стали поднимать тосты. Сначала выпили за здоровье графа – до сих пор его имя еще никогда не встречали с таким горячим энтузиазмом, – а потом предложили тост за «маленького лорда Фаунтлероя». И если у кого-то оставалось еще хоть малейшее сомнение, любят ли в народе его милость, оно развеялось в ту же секунду. Какой гром голосов, какой звон бокалов, какие бурные аплодисменты! Эти добродушные люди так привязались к нему, что забыли всякую сдержанность даже в присутствии леди и джентльменов, пожаловавших из замка. Они устроили порядочный гам, а некоторые из пожилых женщин, ласково глядя на малыша, стоявшего между матерью и графом, даже прослезились и зашептали друг другу:
– Благослови его Боже, прелестное дитя!
Маленький лорд Фаунтлерой был в полном восторге. Он улыбался и кланялся, залившись розовым румянцем удовольствия до самых корней своих белокурых волос.
– Это потому что я им нравлюсь, Душенька? – спросил он у матери. – Да, Душенька? Я так рад!
Граф положил ладонь ему на плечо и сказал:
– Фаунтлерой, поблагодари их за доброту.
Мальчик поднял глаза и посмотрел на него, а потом на мать.
– Нужно так сделать? – спросил он с ноткой застенчивости.
Его мать улыбнулась, и мисс Герберт тоже, и они обе кивнули. Так что он сделал маленький шажок вперед, и все взгляды обратились к нему – как же он был очарователен и невинен, какая смелость, какая искренность читались на его лице! Он заговорил так громко, как только мог, и его детский голосок ясно и чисто зазвенел под сводами шатра.
– Я вам всем очень обязан! – сказал он. – И… надеюсь, вам весело на моем дне рождения… потому что мне очень весело… и… я очень рад, что буду графом; сначала я не думал, что мне понравится, но теперь думаю… и я очень люблю этот замок, он такой красивый… и… и… и когда я стану графом, то постараюсь быть таким же хорошим, как дедушка.
Под крики и гром аплодисментов он отступил назад, тихонько вздохнул от облегчения и, вложив ладошку в руку графа, с улыбкой прижался к нему.
И таков был бы финал моей истории, но я не могу не добавить одного любопытного факта, а именно: мистер Хоббс так увлекся жизнью аристократии и так не хотел оставлять своего юного друга, что даже продал свой нью-йоркский магазинчик на углу улицы и обосновался в английской деревне Эрлборо, где под покровительством замка открыл лавочку, снискавшую, естественно, огромный успех. И хотя они с графом так и не сблизились, но, верите ли, этот самый Хоббс со временем приобрел более аристократические привычки, чем даже его сиятельство, каждое утро читал придворные новости и следил за всеми событиями в палате лордов! А примерно через десять лет, когда Дик, завершив свое образование, вознамерился навестить брата в Калифорнии и спросил доброго бакалейщика, не желает ли он вернуться в Америку, тот весьма серьезно покачал головой.