у новой одежды и новых щеток, чтобы он мог начать с чистого листа. Он говорит, что просто хочет начать с чистого листа.
Невозможно было представить себе ничего более искреннего и невинного, чем эта милая история, в которую мальчик то и дело с самой простодушной серьезностью вставлял словечки и выражения своего друга Дика. Казалось, у него не возникает и тени сомнения, что его пожилому собеседнику она будет столь же интересна, как ему самому. Вообще-то мистеру Хэвишему и вправду становилось все любопытней и любопытней, но его интересовали главным образом не Дик и торговка яблоками, а этот добрый маленький лорд, голова которого под гнездом золотых локонов так полнилась добросердечными планами помощи своим друзьям, что он, казалось, совершенно забыл о себе.
– Но что же… – попытался адвокат еще раз, – что бы ты купил себе самому, если бы разбогател?
– Ой, много всего! – торопливо ответил лорд Фаунтлерой. – Но сначала я бы дал Мэри денег для Бриджет – это ее сестра; у нее двенадцать детей, а муж без работы. Она приходит к нам и плачет, а Душенька дает ей всякие вещи в корзинке, и тогда она опять начинает плакать и говорит: «Благослови вас Господь, моя красавица!» А еще, я думаю, было бы славно подарить мистеру Хоббсу золотые часы на память обо мне, а еще пенковую трубку. А еще я бы хотел собрать отряд.
– Отряд? – изумился мистер Хэвишем.
– Как на марше республиканцев, – пояснил Седрик, все больше воодушевляясь. – Я бы раздал всем нашим мальчикам факелы и мундиры и себе тоже взял. И мы бы маршировали и выполняли разные команды. Вот что я хотел бы для себя, если бы разбогател.
Тут открылась дверь, и в гостиную вошла миссис Эррол.
– Простите, что была вынуждена так надолго вас оставить, – сказала она мистеру Хэвишему, – но ко мне пришла одна бедная женщина, у которой случилось большое горе.
– Этот юный джентльмен, – сказал мистер Хэвишем, – рассказывал мне о своих друзьях и о том, что сделал бы для них, будь он богат.
– Бриджет тоже его подруга. Это с ней я разговаривала на кухне. У нее ужасное несчастье – муж болен ревматической лихорадкой.
Седрик соскользнул со своего большого кресла.
– Пойду повидаюсь с ней, – сказал он, – спрошу, как он себя чувствует. Он очень хороший, когда не болеет. Я ему обязан – как-то раз он вырезал мне из дерева сабельку. У него талант.
Мальчик выбежал из комнаты, и мистер Хэвишем тоже поднялся на ноги. Было видно, что у него что-то на уме. Мгновение он колебался, но наконец заговорил, сверху вниз глядя на миссис Эррол:
– Перед тем как покинуть замок Доринкорт, я побеседовал с графом, и он дал мне кое-какие указания. Он желает, чтобы его внук радовался перспективе своей жизни в Англии и будущему знакомству с ним. Мне поручено внушить его милости, что эта жизненная перемена принесет ему богатство и удовольствия, приятные любому ребенку; если он выскажет какие-то пожелания, я должен их исполнить и сказать, что это сделал для него дед. Я понимаю, что граф ожидал вовсе не этого, но, коль скоро лорд Фаунтлерой хочет помочь этой бедной женщине, уверен, граф будет недоволен, если его желание останется неисполненным.
Снова, как в прошлый раз, он не стал повторять в точности слов самого графа. На самом деле его сиятельство сказал:
– Втолкуйте мальчишке, что я подарю ему все, чего он захочет. Пусть он поймет, каково быть внуком графа Доринкорта. Покупайте все подряд – что бы ему ни понравилось; набейте его карманы деньгами и скажите, что это сделал его дед.
Графом двигало далеко не бескорыстие, и, имей он дело с натурой менее чуткой и добросердечной, чем маленький лорд Фаунтлерой, такое обращение могло бы нанести непоправимый вред. Мать же Седрика была слишком добра, чтобы заподозрить подвох. Она подумала, что одинокий и несчастный старик, все дети которого погибли, всего лишь хочет проявить доброту к ее малышу, завоевать его любовь и доверие. Ее весьма порадовала возможность помочь Бриджет, и еще большую радость принесла мысль о том, что удивительное богатство, которое свалилось на ее мальчика, подарило ему шанс делать добро тем, кто острее всего в этом нуждается. На очаровательном юном лице миссис Эррол вспыхнул горячий румянец.
– О! – воскликнула она. – Граф так добр! Седрик очень обрадуется. Он всегда любил Бриджет и Майкла. Они весьма достойные люди. Я часто сожалею, что так мало могу для них сделать. Майкл очень трудолюбив, когда здоров, но он болеет уже очень давно – ему нужны дорогие лекарства, теплая одежда и хорошее питание. Они с Бриджет не потратят зря ни цента из того, что вы им пожалуете.
Мистер Хэвишем сунул худую ладонь в карман сюртука и вытащил оттуда объемистый бумажник. На его обычно сосредоточенном лице застыло загадочное выражение. По правде говоря, он задумался о том, что сказал бы граф Доринкорт, узнай он, какой стала первая исполненная просьба его внука. Ему трудно было представить, что подумал бы об этом сварливый, избалованный, эгоистичный старый дворянин.
– Не знаю, вполне ли вы осознаете, – сказал он, – что граф Доринкорт чрезвычайно богат. Он может позволить себе абсолютно любой каприз. Думаю, ему было бы приятно знать, что мы не откажем лорду Фаунтлерою в его прихоти. Если вы позовете мальчика, я дам ему пять фунтов для этих людей – разумеется, с вашего разрешения.
– Это же двадцать пять долларов! Они им покажутся целым состоянием. Я едва верю, что все это наяву.
– Еще как наяву, – подтвердил мистер Хэвишем со своей суховатой улыбкой. – Жизнь вашего сына коренным образом переменилась, и в его руках оказалась теперь огромная власть.
– Но ведь он такой маленький… – ахнула миссис Эррол. – Он совсем еще ребенок. Как же мне научить его верно ею распоряжаться? Мне даже страшно. Милый мой Седрик!
Адвокат тихо кашлянул, прочищая горло. Его искушенное, черствое старое сердце дрогнуло при виде робости и испуга в ее нежных карих глазах.
– Мадам, – сказал он, – насколько я могу судить по своей сегодняшней беседе с лордом Фаунтлероем, будущий граф Доринкорт будет думать о других не меньше, чем о собственной благородной персоне. Пусть он пока еще ребенок, но мне кажется, что ему можно доверять.
Мать вышла за Седриком и привела его обратно в гостиную. Уже из коридора до мистера Хэвишема донесся его голос.
–У него воспилительный ревматизм,– объяснял он.– Это самый ужасный ревматизм, какой только бывает. И он все думает про то, что ренту платить нечем, и Бриджет говорит, что от этого у него еще больше воспиление. А Пат мог бы наняться работать в магазин, будь у него приличная одежда.
Когда Седрик вошел, на лице его читалась искренняя тревога. Было очевидно, что ему очень жаль Бриджет.
– Душенька сказала, вы хотели меня видеть, – сказал он адвокату. – Я разговаривал с Бриджет.
Мгновение мистер Хэвишем в нерешительности глядел на него с высоты своего роста. Его одолело странное смущение. Все-таки, как сказала мать Седрика, он и вправду был очень мал.
– Граф Доринкорт… – начал он, а потом невольно перевел взгляд на миссис Эррол.
Тут мама маленького лорда Фаунтлероя вдруг опустилась на колени подле сына и нежно обняла его за плечи.
– Седди, – сказала она, – граф – твой дедушка, папа твоего папы. Он очень-очень добрый, он любит тебя и хочет, чтобы ты тоже его любил, потому что все его сыновья, три его маленьких мальчика, умерли. Он хочет, чтобы ты рос счастливым и других делал счастливыми. Он очень богатый, и ему хочется, чтобы у тебя было все, чего ты пожелаешь. Так он сказал мистеру Хэвишему и передал ему для тебя много денег. Теперь ты можешь дать денег Бриджет, чтобы она заплатила ренту и купила Майклу все, что нужно. Разве не замечательно, Седди? Правда, он добрый? – И она поцеловала сына в круглую щечку, тотчас загоревшуюся румянцем радостного изумления.
Седрик перевел взгляд с матери на мистера Хэвишема.
– А можно сейчас? – воскликнул он. – Можно я сейчас же их ей отдам? Она уже уходит!
Мистер Хэвишем вручил ему деньги – свежие, новенькие зеленые банкноты, скрученные в аккуратную трубочку.
Седди стрелой метнулся из комнаты.
– Бриджет! – услышали они его оклик, когда он влетел в кухню. – Бриджет, погоди минутку! Вот тебе деньги. Это чтобы ты заплатила ренту. Мне их дедушка дал. Для тебя и Майкла!
– Ох, мастер Седди! – ошеломленно воскликнула Бриджет. – Да ведь тут два с половиною десятка долларов! Где же хозяйка?
– Думаю, мне следует пойти и все ей объяснить, – сказала миссис Эррол.
Она тоже вышла из комнаты, и мистер Хэвишем на какое-то время остался один. Подойдя к окну, он задумчиво посмотрел на улицу. Ему представлялось, как старый граф Доринкорт сидит в огромной, величественной, мрачной библиотеке своего замка – одинокий, разбитый подагрой, окруженный великолепием и роскошью, но никем не любимый, потому что за всю свою долгую жизнь он сам никого по-настоящему не любил, кроме себя; он был эгоистичен, капризен, высокомерен и гневлив; ничто не интересовало его, кроме него самого и его удовольствий; все его богатство и власть, все преимущества благородного имени и высокого ранга казались ему лишь средством развлечь и ублажить себя; а теперь, когда он стал стариком, все эти радости и наслаждения принесли ему лишь болезнь, раздражительность и неприязнь к миру, который и сам его решительно недолюбливал. Несмотря на величие его титула, не бывало еще на свете более непопулярного старого дворянина, чем граф Доринкорт, да и более одинокого пришлось бы поискать. Он мог бы заполнить дом гостями, если бы пожелал, мог бы давать роскошные обеды и устраивать грандиозную охоту; но он знал, что люди, которые примут его приглашение, будут втайне бояться его хмурого стариковского лица и саркастических язвительных речей. Он обладал острым языком и желчным характером, и ему нравилось глумиться над людьми и выводить их из себя, когда они оказывались в его власти, высмеивать их чувствительность, гордыню или робость.
Резкий, суровый нрав старого графа был отлично знаком мистеру Хэвишему, и, глядя в окно на тихую узенькую улочку, адвокат невольно вспомнил о нем. Ярким контрастом встал перед его мысленным взором образ веселого, симпатичного малыша, который сидит в слишком большом для него кресле и невинно, по-доброму и без прикрас рассказывает о своих друзьях – Дике и торговке яблоками. Мистер Хэвишем подумал о колоссальном доходе, прекрасных, величественных поместьях, о власти вершить добро и зло, которые со временем окажутся в маленьких пухлых ладошках лорда Фаунтлероя, по обыкновению засунутых глубоко в карманы.