— Пока еще совсем не так плохо, — сказал старик самому себе, — только, может быть, здесь сказывается преобладание вкуса покойного капитана.
Но когда появилась в комнате мистрис Эрроль, он начал думать, что в этой обстановке не безучастна была и она сама. Не будь он таким сдержанным и самодовольным стариком, он бы, вероятно, был поражен, увидав ее. В своем простом черном платье, плотно облегавшем ее стройную фигуру, она была похожа больше на девушку, нежели на мать семилетнего мальчика. У нее было красивое, молодое лицо, с оттенком печали в мягком, невинном взгляде больших карих глаз — оттенком, не покидавшем ее лица со времени смерти ее мужа. Кедрик привык к этому выражению ее лица; оно исчезало лишь в те минуты, когда он играл или разговаривал с ней, высказывал какие-нибудь забавные замечания, или старался произнести какое-нибудь трудное слово, подхваченное им из газет или из разговоров с м-ром Хоббсом. Он любил употреблять длинные слова и всегда радовался, когда они вызывали смех матери, хотя и не понимал, почему они казались смешными, так как сам относился к ним совсем серьёзно. Адвокатская опытность научила старика Хавишама быстро постигать характер людей; увидав мать Кедрика, он сразу убедился, что старый граф сделал большую ошибку, считая ее вульгарной, продажной женщиной. М-р Хавишам никогда не был женат, никогда не влюблялся, но он угадал, что эта красивая молодая особа, с приятным голосом и томным взглядом, вышла замуж за капитана Эрроль только потому, что полюбила его всем своим горячим сердцем и что у нее никогда и в мыслях не могло быть воспользоваться преимуществами его высокого происхождения. Он увидал, что от такой женщины ему нечего ждать каких-нибудь неприятностей; вместе с тем у него явилась надежда, что, может быть, маленький лорд Фонтлерой в конце концов совсем не будет укором для своей благородной семьи. Покойный капитан был красивым мужчиной; очень милою оказалась и молодая мать, так что было основание ожидать более или менее красивой внешности и у их сына.
Когда он объявил м-сс Эрроль цель своего приезда, она сильно побледнела.
— О! — сказал она, — неужели его отнимут у меня? Мы так любим друг друга. Он составляет для меня такое счастье. В нем вся моя жизнь. Я старалась быть ему хорошей матерью. И ее голос задрожал, и глаза наполнились слезами.
— Вы не знаете, чем он был для меня! — произнесла она. Адвокат откашлялся.
— Я обязан сказать вам, — ответил он, — что граф Доринкур не очень расположен к вам. Он человек старый, и предрассудки его очень сильны. В особенности недолюбливал он всегда Америку и американцев, и был крайне взбешен женитьбою своего сына. Мне весьма прискорбно быть посредником такого неприятного сообщения, но граф непоколебим в своем решении не видеть вас. Его план таков, чтобы воспитание лорда Фонтлероя происходило под его собственным надзором и что он должен жить с ним. Граф привязан к Доринкурскому замку и проводит в нем большую часть времени. Он страдает подагрой и не любит Лондона. Поэтому лорду Фонтлерою придется, вероятно, жить преимущественно в Доринкуре. Граф предлагает вам помещение в усадьбе под названием Каурт-Лодж, очень красивой по местоположению и находящейся не особенно далеко от замка. Вместе с тем он предлагает вам приличный доход. Лорду Фонтлерою будет позволено посещать вас: единственное условие, которое ставится вам, это чтобы вы не посещали сына и не входили в ворота парка. Таким образом вы в сущности не будете разлучены со своим сыном, и уверяю вас, сударыня, условия эти не так жестоки, как… как могли бы быть. Выгоды такого положения и воспитания, каким будет пользоваться лорд Фонтлерой, как вы, конечно, усмотрите сами, будут очень значительны. Он чувствовал себя в несколько неловком положении, полагая, что она может заплакать или сделать сцену, как на ее месте сделала бы другая. А ему всегда было неприятно и больно видеть женские слезы.
Но она не заплакала и не сделала никакой сцены. Она отошла к окну и несколько минут стояла отвернувшись, причём заметно было ее желание приободрить себя.
— Капитан Эрроль очень любил Доринкур, — сказала она, наконец. — Он любил Англию и все английское. Он никогда не переставал скорбеть о своей разлуке с родиной. Он гордился своим домом и своим именем. Будь он жив, то — я уверена — непременно пожелал бы, чтобы его сын увидал те прекрасные места, где прошли детские и юношеские годы его отца, и чтобы он был воспитан соответственно своему будущему положению.
Затем она подошла к столу и устремила кроткий взгляд на старого адвоката.
— Таково было бы желание моего покойного мужа, — сказала она. — И это будет самым лучшим для моего сына. Я знаю, я уверена, что граф не будет настолько жесток, чтобы попытаться искоренить в мальчике любовь ко мне; и я знаю, что если бы он и сделал такую попытку, то испортить моего мальчика в этом отношении было бы так же трудно, как и его отца, с которым он имеет такое большое сходство. У него теплая, чистая душа и верное сердце. Он бы продолжал любить меня, даже не видаясь со мною; а раз нам позволено будет видаться друг с другом, то страдания мои, надеюсь, не будут слишком сильны.
— Она очень мало думает о себе, — произнес мысленно адвокат. — Никаких условий для себя не выговаривает.
— Сударыня, — сказал он громко, — я ценю ваши попечения о сыне. Он будет вам благодарен за них, когда станет мужчиной. Уверяю вас, что лорд Фонтлерой будет находиться под бдительным надзором и употреблены будут все усилия, чтобы обеспечить ему счастье. Граф Доринкур будет так же хорошо заботиться о его удобствах и благополучии, как бы и вы сами.
— Надеюсь, — подтвердила мать, слегка дрогнувшим голосом, — что дед полюбит маленького Кедди. У мальчика очень привязчивая натура, и его всегда все любили.
М-р Хавишам снова откашлялся. Он никак не мог представить себе старого вспыльчивого подагрика графа любящим кого бы то ни было; но он знал, что в его интересах было быть добрым, конечно, по-своему, к мальчику, который должен со временем ему наследовать. Он знал также, что если Кедди окажется сколько-нибудь достойным его имени, то дед будет гордиться им.
— Лорду Фонтлерою будет хорошо — я уверен в том, — отвечал он. — Именно в видах его счастья граф и пожелал, чтобы вы жили близко от него и поэтому могли бы часто видеться с ним.
Он считал неблагоразумным повторять в точности слова графа, сказанные им по этому поводу и не отличавшиеся, конечно, ни учтивостью, ни расположением к матери своего внука.
М-р Хавишам предпочел изложить поручение своего патрона в более мягких и вежливых выражениях.
Он опять почувствовал некоторое беспокойство, когда м-сс Эрроль попросила служанку привести мальчика, а та сказала ей, где он находится.
— Его не трудно найти, — сказала Мэри: — он, наверное, сидит теперь у м-ра Хоббса на своем высоком стуле у прилавка и толкует о политике или о мыле, свечах и тому подобном — да так рассудительно, что просто прелесть.
Вспомнив о виденной им по дороге лавочке, о мелькнувших в его глазах бочках с картофелем и с яблоками, м-р Хавишам почувствовал, что только что рассеявшееся в нем сомнение снова овладевает им. В Англии дети благородных семей не дружатся с лавочниками, и ему казалось несколько странным, что в Америке дело обстоит иначе. Ведь было бы совсем плохо, если бы мальчик заимствовал дурные манеры и полюбил общество людей низшего класса. Жизнь старого графа была уже и так омрачена любовью обоих старших сыновей его вращаться в среде людей такого сорта. Неужели, думал он, этот мальчик обладает дурными свойствами своих дядей, а не хорошими качествами своего отца?
Такие неприятные мысли продолжали тревожить его во все время разговора его с м-сс Эрроль, пока мальчик не вошел в комнату. Когда отворилась дверь, м-р Хавишам не сразу решился взглянуть на Кедрика. Все, кто знал м-ра Хавишама, вероятно, не мало удивились бы узнав, какое странное ощущение испытал он, взглянув теперь на мальчика, бросившегося прямо в объятия своей матери. В его чувствах совершился в эту минуту сильнейший переворот. В одну минуту ему стало очевидно, что перед ним одно из милейших и красивейших созданий, когда-либо встречавшихся ему в жизни. В красоте мальчика было что-то особенное: он имел крепкий, гибкий и грациозный стан, маленькое и благородное личико; свою детскую головку он держал прямо и ходил смелою, бодрою поступью; сходство его с отцом было поразительно; он имел светлые, золотистые, как у отца, волосы и материны карие глаза, только без выражения печали или робости. Они смотрели невинно и в то же время смело, как бы доказывая, что обладатель их в своей жизни никогда не испытывал страха или сомнения.
— Я никогда не видал такого благовоспитанного по виду и красивого ребенка, — подумал м-р Хавишам. — Так вот он маленький лорд Фонтлерой, — добавил он громко.
И с этих пор чем больше он смотрел на маленького лорда, тем более находил в нем удивительного. Он вообще очень мало знал детей, хотя в Англии видал их множество — красивых, миловидных девочек и мальчиков, находившихся под строгим и бдительным надзором своих наставников и гувернанток; почасту это были застенчивые, иногда несколько буйные дети, но они никогда особенно неитересовали сухого, серьезного адвоката. Может быть, его личный интерес к судьбе маленького лорда Фонтлероя заставлял его обращать на Кедди больше внимания, чем на других детей; но как бы то ни было, Кедрик, несомненно, сильно занимал его.
Мальчик не знал, что за ним наблюдают, и держал себя как обыкновенно. Когда его представили м-ру Хавишаму, он подал ему руку так же ласково, как делал это всегда, и отвечал на все его вопросы с тою же охотою и смелостью, с какою привык отвечать м-ру Хоббсу. В нем не было ни застенчивости, ни излишней бойкости, и, разговаривая с его матерью, м-р Хавишам заметил, что мальчик прислушивался к их словам с таким интересом, как будто был совершенно взрослым человеком.
— Он смотрит очень развитым мальчиком, — сказал адвокат матери.
— Да, в некоторых отношениях это верно, — отвечала она. — Он всегда отличался понятливостью и часто бывал в обществе взрослых. У него есть смешная привычка употреблять длинные слова и выражения, встреченные им в книгах или подмеченные в разговоре других, но при всем том он очень любит детские игры. Мне кажется, что он довольно рассудителен, но иногда оказывается совершенным ребенком.