для них разговоры о высоких материях,религии, политике, литературе, искусстве, у всех подрастал молодняк, и основныетемы, которые волновали друзей – этобыли пелёнки-распашонки, коляски,супердефицитные пластмассовые стульчики,рожки, соски. Почти ничего из этого небыло в продаже, но передавалось из рукв руки по мере вырастания, но опасения,что ребёнок подрастёт, а не будет чего-топредельно необходимого, беспокоиливсех.
- А яс твоим отцом на улице встретилась, ион сказал, что у тебя не может быть детей,- как-то раз заявила на кухнесоседка-рецидивистка. С чего отец сделалподобное заявление, мне неизвестно, нопомнилось, как много лет до этого, егосестра, моя тётка, прокляла всех детейсвоего брата, пожелав им никогда неиметь потомства. Всё это изряднонервировало и немало нас беспокоило.Нам с Иваном порой казалось, что мы ивправду можем остаться без детей.
Пройдётвремя, и мы поймём, что рождение Лёшислучилось как нельзя вовремя. «Опоздав»на год-полтора, он оказался младше всехдетей нашей большой компании. И именнонам с Иваном не приходилось заботитьсяо колясках, стульчиках и других необходимыхвещах, которых не было в продаже – всёэто передавали нам наши друзья, когдаих дети чуток подрастали. Так, к моментурождения Лёши, у нас было с полсотниодних только чепчиков, так что не толькочеловеческому ребёнку их хватило бы сизбытком, как мы тогда шутили, но даженоворожденному Змею Горынычу с 33-мяголовами. Ну, и опыт друзей, конечно, намтоже пригодился, сами мы не умели ничего.
Мы нетолько ничего не умели, но и делали всёнеправильно, начитавшись книжек истатей. Так, к примеру, во времябеременности, я ходила гулять с больюв животе, потому что во всех пособияхутверждалось, что ежедневный моционбудущей мамы – это залог здоровьяребёнка. Боль наваливалась тяжестью ииногда становилась настолько сильной,что мне приходилось останавливаться исадиться на том самом месте, где меняприхватывало. Поэтому Иван всегдасопровождал меня на прогулках и носилс собой складной стульчик. Мысль, чтосо мной что-то не так, нам, конечно, вголовы приходила, но не задерживаласьв них надолго. Я советовалась с подругами, они ничего такого во время беременностине испытали, но и тревогу не били, а ябыла уверена, что если что не так, токто-нибудь обязательно об этом скажет.В книгах, которые кишмя кишели всевозможнымипредупреждениями, об этом тоже ни словане говорилось. Надо было идти к врачу,но консультация находилась в другойчасти района, на отшибе, туда не шёлникакой транспорт, который я, впрочем,тоже плохо переносила, и я просто неимела сил и здоровья выбраться в неё.Мы жили в счастливом неведении, неподозревая, что боли у меня в животе –серьёзный сигнал угрозы выкидыша, и накаждой прогулке сильно рисковалипотерять ребёнка, которого так мечталииметь.
Жилимы, как я уже говорила, очень бедно, наодну пенсию. Я ухитрилась перед самойбеременностью уйти с одной работы и, неуспев устроиться на другую, осталасьбез положенных по декрету пособий. Помимо малого достатка, были и другиепроблемы. Так мой отец грозился судоми требовал отдать ему вещи, оставшиесяпосле смерти мамы. Мы решили с ним неспорить и отвезли ему то, что он хотел, в том числе и кровать. После этого мнепришлось спать на полу, так как составшейся дома раскладушки мне былосамостоятельно не встать – мешал большойживот.
Недождавшись моего появления в положенныесроки, врач консультации сталадозваниваться нам домой, требуя явитьсяна приём. Отговорки ею не принимались,она сильно ругалась, пришлось выбираться.Из консультации меня на «скорой»отправили прямо в больницу возлеФинляндского вокзала. Там меня месяцлечили, сняли угрозу выкидыша, сбиличрезмерно высокое давление и отпустилидомой. Перед выпиской врач в ординаторскойвытащила из ящика стола таблетки,сказала, что они дорогие, и у нас на нихсредств не хватит, и просто отсыпала мне пригоршню с собой. С подобнымбескорыстием и добротой мы столкнёмсявпоследствии не раз. Например, в 1-омМедицинском институте, куда мне вскорепридётся отправиться. Врачам дородовогоотделения Института я безмерно благодарназа их помощь и участие.
Состояние моё было угрожающим, надобыло делать кесарево сечение, но онидумали не только о том, что надо спасатьмать и ребёнка, но и о том, как мы будемжить потом. После кесарева женщинедолгое время нельзя поднимать тяжести,в том числе и быстро подрастающегоребёнка. Если бы Ивану стало хуже, мыоказались бы в тяжёлой ситуации. Врачизнали, что у нас нет никого на подхвате– ни бабушек, ни дедушек, а кто-то в семьеобязательно должен справляться со всемихозяйственными проблемами. Решилитянуть до последнего. И врач, и заведующаяотделением оставили мне свои домашниетелефоны, чтобы в случае чего я звонилаим в любое время дня и ночи – они приедут,как только понадобится. А помимо этогоони огорошили меня тем, что стали собиратьдля нас среди медперсонала детскиевещи, и мне пришлось объяснять им и дажеубеждать, что наши друзья уже всёприготовили, и мы ни в чём не нуждаемся.Марину Александровну Кулешову вспоминаюс особой благодарностью – это врач отБога.
5
Радостьи печаль оказываются невольнымиспутниками гораздо чаще, чем принятодумать.
Заполтора месяца до рождения Лёши умермой любимый учитель – преподавательпрозы в литературном клубе «Дерзание»,драматург Рудольф Кац. Это повлияло намоё самочувствие и настроение, усилилотревогу. Грань между жизнью и смертьюстала казаться очень тонкой. Я как разуговорила врачей ненадолго выпуститьменя из 1 Медицинского, надеясь, чтодома и стены помогут. Но это печальноеизвестие, свалившееся неожиданно, быстренько возвратило меня в больницу,где, несомненно, я чувствовала себялучше.
- УбьюЩепочкину, - свирепым голосом произнесламоя подруга Юля, узнав, что та звониланам и рассказала о смерти учителя.
У Юлисамой через полтора месяца умрёт муж,молодой писатель-фантаст Гена Фадеев.И мне никто об этом не сообщит. И междупохоронными хлопотами Юля найдёт силыи время на то, чтобы сшить Лёше марлевыеподгузники, забежит к нам, чтобы ихпередать, и мы ничего друг другу нескажем. Рождение и смерть граничат сзапредельным, а его словами не выразишь.Грандиозное не разменяешь по мелочам.Мне не нужно было ни от кого узнавать,что и когда случилось с Геной. С первымиже схватками я очень остро почувствовала,что именно сейчас, в это самое время, онумирает. Это почти мистическое знаниеприсутствовало во мне вопреки моей волеи желанию, и как потом оказалось,действительно, между смертью Гены ирождением Лёши оказалось всего несколькочасов – как раз тех, что длились роды.
Помимостранного чувства, что умирает Гена, яявственно ощущала присутствие своейумершей мамы и, как ни странно, отца,который принёс нам больше бед и горя,чем радости. Думать о нём в эти часы мнеменьше всего хотелось – ничего хорошегоот него мы не ждали. Мама и отец словностояли на краю моего сознания, вместе,ничего не говорили, не двигались, простоприсутствовали, и будет неверным сказать,что это мне как-то помогало, отнюдь, носам факт этого присутствия впечаталсяв мою память. Мне кажется, что мистическаясоставляющая тех часов, была некиммоментом истины, когда связь поколенийвосстанавливается даже вопреки нашемусобственному желанию.
6
Акушеркапоказала мне маленькое сморщенноетёмно-фиолетовое, как у эфиопа, тельце.Мама когда-то рассказывала, что когдаребёнок рождается, то о его жизнеспособностисудят по тому, сам он закричит или егопридётся предварительно отшлёпать, итолько когда закричит, его показываютматери. Тёмно-фиолетовое тельце нешевелилось, не открывало глаз и неиздавало ни звука, и я решила, что малышумер. «Зачем она его показывает?» -подумалось мне.
- Ктоу нас родился? – спросила акушерка,продолжая держать неподвижногофиолетового младенца у меня на виду. –Мальчик или девочка?
«Какаяразница?» – удивилась я. Соображатьпосле родов было трудно, всё казалосьне совсем реальным, как после наркоза,но разумная мысль, что раз акушеркадемонстрирует ребёнка, значит, он, всё-таки, скорее жив, чем мёртв, всё-такипрокралась в моё сознание.
-Почему он молчит? – на всякий случайспросила я.
-Мальчик или девочка? – проигнорировавмой вопрос, настаивала акушерка. Наверное,это была её профессиональная фишка –убедиться, что роженица что-то соображает,если может сфокусироваться и определить,кто родился: сын или дочь.
-Почему он молчит? – упрямо повторила яи тут же озвучила своё подозрение. – Онвообще-то живой?
Тутона, видимо, что-то поняла, потому чтоущипнула малыша, и тогда он не заплакал,а как-то странно закряхтел и вновьзамолк.
-Мальчик или девочка? – в третий разспросила акушерка.
Мнеэто по-прежнему казалось совершенно неважным.
- Аможно что-нибудь сделать, чтобы он немолчал? – вопросом на вопрос ответилая. – С ним всё в порядке?
Оказалось,что не всё. Пуповина затянулась у малышана шее петлёй (а чего стоило всюбеременность не поднимать рук, чтобыэтого избежать!), и у него возниклисложности с дыханием. Акушерка унеслаего в кислородный «аквариум», и послеэтого мне три дня о нём ничего не сообщали.Всё-таки странная была практика у нашихпослеродовых отделений - держать матьв неведении о состоянии здоровьясобственного ребёнка.
1 неделя
И вотнаконец Лёша дома. Да, у малыша уже естьимя, из-за него на нас обижается сестраИвана – почему, мол, назвали Алексеем,когда ни в вашем, ни в нашем роду никогос таким именем не было? Назвали быМихаилом в честь дяди Миши… Но хотьрешение пришло и в последний момент, мы твёрдо решили – сына будут зватьЛёшей. Хорошее, доброе имя. Никогда –ни в жизни, ни в литературе – не встречалисьплохие люди, которых зовут Алексеями.
Решениебыло внезапным, так как мы ждали девочку.Хотели мальчика, но были уверены на всесто, что родится девчонка. Сперва мнеприснился сон, и там кто-то назвал имядля дочки - Радость. Понравилось, нозвучало чудно. Глянули в словаре иудивились – есть, и вправду есть такоеимя. Решили, что так тому и быть - еслина свет появится девочка, назовём её