объяснимым причинам их месяцами держали в трущобах барона Хирша, в то время как другие семьи приезжали и уезжали.
Близняшки держались за руки. Каждый взрослый нёс по сумке. Лев приобнимал Танну, всхлипывающую от одной мысли о том, что им приходится уезжать из города, не зная, где находится их младший сын. Себастьян тащился сзади, но держался на шаг впереди Ривки и её семьи, которые должны были ехать на том же поезде. Ривка улыбнулась. Себастьян отвёл глаза.
Он в радостном волнении ожидал отправки последнего поезда. Удо Граф говорил что-то о планах вернуться в Германию после решения «еврейского вопроса» в Салониках. Пинто втайне надеялся, что сможет сбежать в Афины и отсидеться там, пока не станет относительно безопасно.
Его совершенно не мучила совесть в отношении десятков тысяч людей, которых он помогал депортировать. Нужно было как-то выживать; так он себе говорил. Но я знала правду, сокрытую глубоко внутри. Пинто с нетерпением ждал последнего отправления, потому что больше не мог видеть полные отчаяния лица, глядящие на него из накрепко запертых скотных вагонов. Эти впалые глаза. Эти опущенные уголки ртов. Какое ничтожное расстояние между живыми и мёртвыми, подумал он. Несколько сантиметров, не более. Ширина одной двери.
Ему не было ничего известно о расписании, о планах Удо и Пинто или о том, что это последний поезд до Аушвица. Он знал лишь, что наступила очередная пятница. До войны в такое утро мама бы хлопотала на кухне, готовясь к Шаббату, доставала праздничный сервиз и подсвечники, помешивала еду, делала pan azeite y asucar – сбрызнутый оливковым маслом хлеб с сахаром, любимое блюдо Нико.
Больше всего Нико скучал по семье по вечерам пятницы, скучал по шуму, пению, по тому, как дедушка прокашливался перед началом молитвы, или по тому, как брат пинал его под столом, когда они оба смеялись во время благословения. Иногда, когда Удо Графа не было дома, Нико бродил по своей прежней кухне, открывал шкафчики и произносил благословения на хлеб, вино и свечи, просто чтобы не забыть слова.
В 10:30 утра Нико увидел толпу людей, заходящих в здание вокзала. Как и в предыдущие дни, они мельтешили, наводняя перрон, а немецкие офицеры гнали их по платформам к вагонам. Нико погрузился в это столпотворение. Глубоко вздохнул. Ему не нравилось протискиваться между людьми, видеть их грустные лица, наблюдать за тем, как они отдают свои чемоданы или глядят вдаль на горы, словно прощаясь с чем-то навсегда. Он не понимал, почему они выглядели такими встревоженными, ведь их ждали новая работа и новые дома, может, даже получше, чем здесь.
Но он выполнял свою работу, как и научил его господин Граф. Он делал это ради того, чтобы вернуть домой свою семью. Он представлял себе день встречи с ними, как мама поблагодарит его за то, что он хорошо себя вёл, как дедушка почешет голову и согласно кивнёт. Нико с нетерпением ждал этого момента. Каждую ночь, видя, как Удо Граф спит в кровати его родителей, он чувствовал, словно его выдернули из одной жизни и бросили в другую. Нико хотелось вернуть ту, прежнюю жизнь.
Ещё меньше часа, и всё закончится. Он сможет сдать последние отчёты и поскорее уехать из этого города с его грязным портом и вонючим рыбным рынком. Ему хотелось домой в Германию. Туда, где прохладнее и чище. Встретиться с Волком. Обсудить новые, более стратегически важные задачи.
«Ещё меньше часа, – сказал он себе, – если всё пройдёт по плану».
А потом кое-что пошло не по плану. Удо поднял глаза и увидел двух спешащих к нему немцев-связных, их тяжёлые сапоги гулко топали по вокзальному полу. Связные отдали честь и протянули ему конверт.
Достав содержимое конверта, Удо увидел знакомую эмблему. Письмо было от Oberführer, его старшего офицера. Распоряжения были краткими и чёткими.
Вы поедете на поезде до Аушвица.
Следующие указания получите там.
Письмо поразило Удо. Он перевернул листок, чтобы посмотреть, нет ли там ещё чего-нибудь. Вот так просто? Они отправляют его в лагерь? На поезде? Это нечестно. Он заслуживает совсем другого. Снова торчать среди этих омерзительных евреев? Зачем?
Подозрение волной прокатилось по его телу. Дыхание участилось. Жар разгорелся в затылке.
Он кому-то не угодил.
Первое предательство.
Ноги понесли разгневанного Удо через двери на перрон, офицер проталкивался через худощавых измождённых пассажиров-евреев, сгорбленную седую старуху, дышащего с присвистом толстого бородача, двух усатых мужчин, очевидно, братьев, утешающих плачущую женщину в платке.
– Прочь от меня! – в омерзении рявкал Удо. Он схватил двоих солдат и приказал им тут же отправляться по адресу улица Клейсурас, дом 3, и привезти все его вещи. Солдаты убежали. Проходя мимо толпы, Удо расстроенно выкрикивал приказы. «Быстрее! Что так долго! Хватит копаться, вы, грязные свиньи!». Пассажиры жались ближе друг к другу, избегая его взгляда.
Пинто заметил приближающегося Удо издалека. Он выдавил из себя улыбку и пошёл навстречу. Не зная, что только что выяснилось, он решил спросить немца о его планах после отправления поезда.
Хуже момента для этого быть не могло.
– Мои планы? – огрызнулся Удо. – Мои планы изменились! И твои тоже!
Удо заметил одного из своих офицеров. Он указал на Пинто и проорал:
– Этот тоже едет!
Пинто застыл на месте. Что он только что услышал? Вдруг в него влетел высокий пассажир, и он чуть не повалился на землю. Мужчина в шляпе ударил его по руке. К моменту, когда Пинто восстановил равновесие, Удо уже повернулся к нему спиной и шагал вдоль по перрону.
– Подождите! Герр Граф!
Не успел Пинто опомниться, как немецкий охранник упёр дуло винтовки ему в лопатки и повёл его к платформе.
– Нет! Нет! – закричал Пинто. – Я с гауптштурмфюрером! Я с господином Графом!
Это были последние слова, произнесённые им как представителем защищённой группы. Пинто загнали в скотный вагон, и его поглотила толпа, он стал одним из отчаявшихся лиц, которые он так не хотел видеть.
Дверь захлопнули и заперли снаружи.
Второе предательство.
– Поезд едет на север, – шептал Нико, пробираясь между людьми. – Всё хорошо. Не бойтесь.
В его сторону повернулось несколько лиц. Тревога в глазах. Дрожащие губы.
– Что ты сказал?
– Я услышал от немецкого офицера. Нас отправляют в Польшу. У нас будут новые дома. И работа.
– Работа?
– Да. И наши семьи воссоединятся.
Куда бы ни шёл Нико, ему вслед раздавался шёпот. «Вы слышали? У нас будет работа. Не так уж плохо». Возможно, вам кажется странным, что невольные путешественники ему верили. Но в моменты отчаяния люди слышат то, что хотят слышать, даже если перед глазами у них происходит совсем другое.
Нико двигался дальше, проталкиваясь через толпу. Некоторые лица выглядели знакомо. Он заметил жену пекаря, и, завидев его, та заплакала.
– Хиони! Ты жив!
– Да, миссис Палити! Нас переселяют! Не бойтесь.
– Нико, не…
Не успела она закончить предложение, как охранник толкнул её вперёд. Нико пошёл дальше. Шум на перроне оглушал его, столько людей плакали, громко задавали вопросы, охранники выкрикивали приказы.
– Семьи воссоединятся, – шептал Нико. Он приставил ладонь к одной стороне рта, будто бы делился секретом. – Там будет работа. Я услышал от немецкого офицера!
Он чувствовал, как подмышками скатываются капли пота. Судя по всему, сегодня людей было больше, чем во все предыдущие разы. Нико хотелось поскорее закончить и вернуться домой.
Она держалась за руку шедшей перед ней женщины. Голова Фанни была опущена. Волосы цвета вороного крыла были прибраны под чепцом. Нико протискивался вперёд, пока не оказался достаточно близко, чтобы позвать её по имени.
– Фанни!
Она подняла взгляд и помедлила, словно не могла пошевелить губами, пока с её рта не снимут дополнительный покров.
– Фанни! Всё хорошо! Мы все будем вместе! Нас везут в безопасное место!
Фанни вскинула голову. Улыбнулась. А потом её выражение лица изменилось, а взгляд устремился куда-то за спину Нико – и в тот же момент мальчик почувствовал, как две толстые руки подхватили его под мышками и подняли над землёй.
– Хватит так говорить! – прорычал низкий голос. – Это ложь. Нас везут умирать.
Нико резко поставили на место. Его ботинки столкнулись с землёй, и он споткнулся. Поднявшись, Нико увидел, как крупный мужчина, впившийся в него взглядом, поднялся в вагон и скрылся из виду. Выпрямившись и отряхнув ладони, Нико попытался отыскать Фанни, но её тоже поглотила толпа.
Нико почувствовал жжение в желудке. До этого момента он просто делал то, что ему велели, уверенный в том, что поступает правильно. Почему мужчина так сказал? Это ложь. Нико вспомнил дедушку. Никогда не становись тем, кто лжёт, Нико. Бог всё видит. Нет, не может такого быть. Нас везут умирать. Неправда! Господин Граф пообещал, что у всех будет работа. Что семьи будут вместе. Крупный мужчина соврал! По-другому и быть не может!
Нико покрутился в поисках гауптштурмфюрера, отчаянно желая задать ему этот вопрос, но вокруг было слишком много людей. Слова крупного мужчины эхом отдавались у него в ушах. Несколько секунд он слышал лишь их.
То, по чему он тосковал с того самого утра, когда он спрятался в чулане под лестницей.
Голос матери.
– Нико!
Его невозможно было ни с чем спутать, даже в гудении тысяч других голосов. Мальчик обернулся, и его глаза широко распахнулись. Примерно в десяти метрах впереди себя он увидел маму. Рядом с ней стоял папа. С ними были дедушка, бабушка, тётя, дядя, старший брат Нико и младшие сестрёнки – все поражённо смотрели на него.