Вдруг она услышала крик, вокруг началось волнение. По лица хлестнул холодный ветер, и она почему-то подумала о Нико. В своих мыслях она видела его так ясно, что ей даже показалось, что он зовёт её по имени.
– Фанни?
Она перестала дышать.
– Фанни? Это ты?
Она открыла глаза и увидела юношу – он вырос, но это был тот единственный мальчик, которого она поцеловала, теперь он стоял перед ней в шинели нацистского офицера. При виде его она тут же потеряла сознание, потянула двух связанных с ней по запястьям людей на землю и чудом не упала в окрасившуюся кровью реку.
Нико – от одной лжи к другой
Теперь я должна рассказать вам о судьбе Нико. Мне больно говорить об этом, как больно матери говорить о сыне, сидящем в тюрьме.
Мальчик, который никогда не лгал, скинул свою кожу честности на той железной дороге Салоников в 1943 году. К моменту, когда он появился на берегу Дуная, ему было уже почти четырнадцать, и его очень сложно было узнать – и мне, и другим людям вроде Фанни, которая помнила его прежним.
Подростковый возраст не настал, а скорее обрушился на Нико. Нежное лицо стало острее. Голос опустился до приятного баритона. Нико вырос на пятнадцать сантиметров и прибавил десять килограммов. Это если не считать тяжести его лжи, такой огромной, что она не поддаётся подсчёту.
Но эта ложь помогала ему выживать. Нико стал тем, кем нарёк его Удо: «славным маленьким лгунишкой», почти за одну ночь перечеркнув всю свою честную жизнь. Впрочем, это не первый такой случай. Разве Адам не лишился Рая за один укус яблока? Разве Люцифер не был хорошим ангелом до своего вечного изгнания? Все мы находимся на расстоянии одного рокового поступка от того, чтобы навсегда изменить свою судьбу, и заплаченная за это цена может быть непомерной.
Нико заплатил такую цену.
Он потерял меня.
Он больше не мог говорить правду. Сторонился её, как дыхания дьявола. Каждый раз, говоря правду, он вспоминал о том, что своей честностью, возможно, приговорил семью к смерти. Кто из нас был бы способен смотреть в упор на большое палящее солнце ответственности и не ослепнуть?
Так что ложь стала для Нико родным языком. Он прибегал к бесчисленным выдумкам, чтобы перемещаться с места на место. В этом ему помогали определённые люди, которых он встретил на пути.
Этот паспорт когда-то принадлежал широкоплечему немецкому солдату Гансу Деглеру, занимавшемуся охотой на евреев в Салониках, однажды ночью он напился до беспамятства в греческой таверне и упал с крыши, куда залез, чтобы развлечься с женщиной. Следующим утром его безжизненное тело нашли распластанным в переулке рядом с пустым автомобилем.
Удо сохранил паспорт молодого человека, чтобы сдать его по возвращении в Германию. Это случилось накануне дня предательств и удачной находки Нико в виде кожаной сумки, в которой помимо денег и значков, также лежал паспорт покойного Ганса Деглера. Вы можете посчитать удивительным совпадением то, сколько пользы может принести одна сумка, оставленная бывшим мучителем. Однако те, кто причиняет нам больше всего вреда, могут неосознанно оказать нам большую услугу, если мы не сломимся под их ударами.
Нико направился на север и сошёл с поезда греческом городке Эдесса, недалеко от югославской границы, в поисках кого-нибудь с фотоаппаратом. Он намеревался вклеить в паспорт свою фотографию вместо фотографии Ганса Деглера, что дало бы возможность утверждать, что ему восемнадцать. Нико знал, что это было бы большой натяжкой, но разве у него был выбор? Нацисты в любой момент могли потребовать предъявить документы. А с немецким паспортом, возможно, его никто не тронет.
Идущий по городу Нико с приколотым к рубашке значком притягивал взгляды, но никто не решался подойти к нему с расспросами. Население Эдессы, как и население Салоников, уже ощутило на себе гнев нацистских солдат. Никому не хотелось нажить ещё большие неприятности.
Нико часами искал фотографа, но не мог никого найти. Позже в тот день, уставший и потный, он проходил мимо парикмахерской и обратил внимание на фотографии клиентов на витрине. Нико зашёл внутрь, его встретил звон колокольчиков. Перед ним возник высокий человек в рубашке с коротким рукавом и с рябым лицом, на котором красовались такие густые усы, каких Нико никогда не видел.
– Чем могу помочь? – спросил мужчина, разглядывая значок Нико. Нико мысленно напомнил себе, что играет роль немца. Он постарался принять суровый вид.
– Ich brauche ein Foto, – сказал он.
Мужчина уставился на него в удивлении.
– Фото? Вам нужны фото?
– Ja, – ответил Нико, указывая на портреты на витрине, – ein Foto.
– Хорошо. Но сначала стрижка. Да?
Мужчина направился к парикмахерскому креслу. Нико вовсе не собирался стричься, однако не хотел вызвать лишние подозрения. Он сел в кресло, и двадцать минут спустя его светлые волосы были коротко подстрижены, из-за чего он казался старше своих лет. Усатый парикмахер ушёл в подсобку, вернулся оттуда со стареньким фотоаппаратом и сделал несколько снимков.
– Возвращайтесь через два дня, – сказал мужчина, прокашлялся и потёр ладонь, прося платы. Нико открыл сумку и вытащил несколько греческих монет. Заметил, что мужчина пялится, и быстро застегнул сумку.
– Ein kleines Foto, – сказал Нико.
– А? – переспросил мужчина.
Нико повторил несколько раз, пока мужчина не понял. Маленькая фотография. На паспорт. Вот что ему было нужно.
– Ich werde zurückkommen, – сказал Нико. Я вернусь.
Следующие две ночи Нико спал на вокзале. Ел хлеб с колбасой, которые заранее сложил в сумку, и пил воду из раковины в туалете. Он отыскал поблизости книжный магазин и приобрёл немецкий разговорник, изучал его часами напролёт, отрабатывая фразы и ведя выдуманные диалоги с самим собой.
На третий день, когда Нико вернулся в парикмахерскую, усатый мужчина уже ждал его и повёл за собой в подсобку.
– У меня тут ваш снимок, – сказал он.
Нико пересёк порог комнаты и тут же оказался схвачен двумя подростками, те удерживали его, пока парикмахер рылся в сумке. Он осмотрел еду, вещи и деньги, а потом отпрянул, увидев значки.
– На кого ты работаешь? Почему у тебя нацистские значки?
Нико извивался, пытаясь освободиться из-под хватки подростков.
– Я работаю на гауптштурмфюрера, господина Удо Графа! И он вас казнит!
Только секунду спустя он осознал, что кричал на греческом.
Парикмахер глянул на подростков и кивнул, чтобы те отпустили Нико.
– Ты из Салоников, – сказал мужчина. – По акценту слышу. Может, ты и выглядишь как немец и говоришь на их языке, но ты один из нас. Грек. Зачем ты притворяешься?
Нико глянул на него сердито.
– Отдай мою сумку.
– Можешь забрать свою сумку, но всё её содержимое я оставлю себе. Если только ты не расскажешь мне, в чём дело.
– Мне нужна фотография. На паспорт.
– Куда ты направляешься?
Нико замешкал.
– В лагеря.
– Лагеря? Немецкие лагеря?
Парикмахер обернулся на мальчиков и рассмеялся.
– Никто не едет туда по своей воле. Людей везут туда, как отловленных животных. И оттуда никто не возвращается.
Нико стиснул челюсти.
– Скажи мне, мальчик, – сказал мужчина. – Кого ты там так отчаянно рвёшься увидеть?
– Не твоё дело.
– Ты еврей? – спросил парикмахер.
– Нет.
– Мы можем спустить твои штаны и очень быстро выяснить это.
Нико сжал кулаки. Подростки переглянулись. Парикмахер махнул им, чтобы ничего не предпринимали.
– Ладно, неважно. Может, еврей, может, нет, но юноша, говорящий на немецком и делающий паспорт, чтобы отправиться в лагеря? Вот это действительно интересно.
Он отошёл от Нико и порылся в сумке. Помимо одежды и колбасы он обнаружил на дне сложенные бумаги. Достал один из листов и усмехнулся себе под нос. Повернулся обратно к подросткам.
– Ведите его к вашему деду, – сказал он.
Парикмахера звали Зафи Мантис, а мальчишками-подростками были его сыновья, Христос и Костас. Их семья были рома, сейчас этот народ часто называют «цыганами». Они тоже прятались от нацистов, а парикмахерская была лишь прикрытием для их реальных намерений.
Зафи с сыновьями отвели Нико на окраину города, в заброшенный квартал всего с двумя сохранившимися зданиями. Нико заметил за одним из них небольшой палаточный лагерь, где несколько женщин купали детей в большой металлической ванне. Нико провели вверх по лестнице. На втором этаже Мантис четыре раза постучал в дверь, выждал, потом постучал ещё три раза, а потом ещё один.
Дверь открылась, и невысокий бородатый мужчина в рабочем халате впустил их внутрь.
– Кто это? – спросил он.
– Наша золотая жила, – ответил Мантис.
Нико оглянулся. Везде стояли банки с краской, холсты и различные произведения искусства на подставках и мольбертах. В глубине помещения от пола до потолка был растянут большой брезент, а перед ним стояло несколько табуретов, как будто предназначенных для моделей.
– Погляди, – сказал Мантис, открыв сумку Нико и достав бумаги. – Паспорта. Немецкие документы!
На лице бородатого мужчины мелькнул испуг.
– Спокойно, – сказал Мантис. – Они не его. Он еврей в бегах. Или не еврей в бегах. Смотри.
Бородатый мужчина поднёс документы к лампочке. Обернулся на Нико. Его синий халат был испачкан в пятнах краски.
– Где ты их достал?
– Я ничего не скажу, пока вы не вернёте мне мою сумку, – ответил Нико. – И фотографию, за которую я заплатил. – Он старался держаться уверенно, но его голос дрожал.
– Он говорит по-немецки, – сказал Мантис.
– Правда? – Бородатый мужчина вздёрнул бровь. – И читать на нём тоже умеешь?
Нико хмыкнул и кивнул. Мужчина достал из кармана сложенный листок.
– Быстро. О чём здесь говорится?