– Документы готовы?
– Да.
– Долго же пришлось ждать.
– Для таких дел нужно время.
– Они дали мне разрешение на выезд?
– Да.
Глубокий вдох.
– Ну наконец-то.
– У вас хватает денег?
– Потихоньку копил. Сейчас, думаю, уже достаточно.
– Слава Господу.
– Господь не отправлял мне денег, отец.
– Всё происходит волей Господа.
– Как скажете.
– Лишь через Бога можно заработать отпущение грехов.
– Воля ваша.
– Могу я спросить, куда вы теперь направитесь?
Удо Граф прислонился спиной к стене. Куда он направится? За прошедший год он побывал во многих местах. Сначала сбежал из Польши – лишь благодаря советским солдатам, которые оказались достаточно глупы, чтобы вместо тюрьмы отправить его в больницу. Один из санитаров связался со знакомыми Удо в Кракове, после чего среди ночи пришли двое мужчин и вызволили немца. Он получил серьёзное ранение в ногу от выстрела того солдата, поэтому до машины его несли на руках, что жутко задевало его гордость.
Ехали до утра. По приезде в Австрию Удо стал прятаться у одной состоятельной семьи, по-прежнему придерживающейся нацистской идеологии. Спал в гостевом доме на заднем дворе и иногда приходил с ними ужинать, однако от любых обсуждений своих действий в Аушвице воздерживался, называя себя офицером среднего ранга и уверяя, что просто следовал приказам. По ночам он курил в своей комнате и слушал немецкую музыку на виктроле[6].
Как только Удо встал на ноги, его провели через горы в Италию, в один из монастырей, где ему дали приют. Подобные пути отхода немцы называли rattenlinien, то есть «крысиными тропами», предназначенными для побега. В этих рискованных переходах им в значительной мере помогали католические священники в Италии и Испании. Наверное, вы спросите, почему люди в церковных облачениях, которые, казалось бы, должны служить Господу, добровольно помогали виновным в смертях стольких невинных людей. Однако священнослужители при желании способны искажать меня так же просто, как и все остальные.
«Это была несправедливая война».
«Его преступления преувеличены».
«Лучше раскаиваться на свободе, чем гнить в тюремной камере».
Удо прятался в задней комнате кафедрального собора в Мерано, Италии, неподалёку от альпийской коммуны Сарентино, и по утрам часто вглядывался в заснеженные горные вершины, размышляя о том, как развалился гениальный план Волка. Через несколько месяцев он переехал в Рим, где ему сделали паспорт на другое имя. После этого, вооружившись своей новой личностью, Удо пришёл в церковь рядом с портовым городом Генуей, где его ожидала приличная сумма денег и необходимые для выезда за границу документы. В глубине души ему казалось унизительным доверять своё спасение католикам, в то время как сам никак не относился к их вере и не уважал их помпезные ритуалы. Но зато у них было много вина. Этим Удо пользовался.
Куда он направится? Очевидным вариантом была Южная Америка. Несколько государств на этом континенте ясно намекнули, что готовы закрыть глаза на въезжающих нацистских офицеров в случае, если те решат искать у них пристанища.
– В Аргентину, – ответил он священнику. – Поеду в Аргентину.
– Да присмотрит за вами Господь.
– Как пожелаете.
Но Удо лгал. Слишком многих его знакомых офицеров СС уже перегнали в Южную Америку. Будучи стратегом, он рассудил, что, если кого-то из них выследят, не составит труда выйти и на остальных.
Нет, Удо был намерен продолжать борьбу, закончить начатое Волком, а для этого необходимо было узнать врага изнутри. Священнику он сказал об Аргентине, но это был лишь временный вариант. Про себя он уже определился с убежищем получше.
Он поедет в Штаты.
Часть IV
Что происходило дальше
Если бы наша история была декоративным снежным шаром, то текущие события можно было бы представить как момент, когда шар хорошенько встряхивают и хлопья снега плавно кружатся, танцуя, прежде чем опуститься на новое место.
Прошли десятилетия. Места действия сменились. Кто-то нашёл работу. У кого-то родились дети. Но, даже разделяемые океанами, Нико, Себастьян, Фанни и Удо по-прежнему влияли на жизни друг друга, сплетённые правдой и ложью каждого.
Шар встряхнули, и вот где, спустя двадцать два года после нашей последней встречи с ними, приземлился каждый из героев.
Нико стал богат.
Себастьян стал одержим.
Фанни стала матерью.
А Удо стал шпионом.
А теперь, с вашего позволения, поподробнее.
Моё драгоценное дитя, всегда говорящее только правду, после Аушвица навсегда ускользнуло из моих рук. Увидев собственными глазами, как Волк убивает его народ и превращает тела в пепел, – и осознав, что непреднамеренно этому поспособствовал, – честный мальчик стал жить в мире, где меня не существует.
Психологи называют это «патологической ложью». Это ложь, которая не служит никакой цели и ничем не полезна лгущему. Просто череда выборов, спровоцированных каким-либо нарушением, психическим заболеванием или, в случае Нико, травмой от правды настолько ослепительной, что она навсегда обожгла его глаза.
Нико, которому ложь помогла достичь практически невозможного – пробраться в Аушвиц, – начал лгать о простейших вещах. О том, какие книги любит. Что ест на завтрак. Где покупает одежду. Он ничего не мог с этим поделать. Каждая прямая линия становилась кривой.
Я упомянула, что Нико разбогател. Этому поспособствовала ложь.
К 1946 году он вернулся в Венгрию, надеясь снова встретиться с Каталин Каради. По-прежнему носил с собой инструменты для подделки документов, а вот деньги из сумки Удо почти закончились. Нико нужны были средства к существованию.
В поезде по пути в Будапешт спящего Нико растолкала проводница и попросила показать билет и документы. Спросонья Нико потянулся к сумке и начал доставать оттуда немецкий паспорт, но, осознав свою ошибку, быстро заменил его венгерским. Проводница не заметила этого. А вот сидящий рядом пассажир заметил. На вид ему было около тридцати, на левой руке виднелся шрам. Он сверлил Нико взглядом до тех пор, пока проводница не ушла. А потом наклонился и заговорил на немецком.
– Можешь достать мне такой?
– Кого? – спросил Нико.
– Венгерский паспорт.
– Не понял.
– Всё ты понял. Я видел у тебя немецкий паспорт. Не пытайся меня надуть. В наши дни человек с двумя паспортами может достать и третий.
– Я не понимаю, о чём вы говорите.
– Да брось. Не просто так ты говоришь по-немецки. Достань мне венгерский паспорт, а я тебя не обижу. – Он протянул руку. – Гюнтер. Из Гамбурга.
Нико на секунду задумался.
– Ларс, – сказал он.
– Откуда будешь?
– Из Штутгарта.
– У тебя акцент.
– Семья переехала в Венгрию, когда я был маленьким.
– А сейчас тебе сколько – шестнадцать, семнадцать?
– Восемнадцать.
– Послушай, Ларс. Мне нужен этот паспорт.
– А почему не поедете домой в Германию?
Мужчина отвел взгляд.
– Не могу. Нужно кое-что сделать, а когда закончу, начну жизнь с чистого листа.
– Что ж, я не могу вам помочь, – сказал Нико. – Простите.
Гюнтер фыркнул и посмотрел в окно, словно обдумывая свой следующий шаг.
– Слушай, – прошептал он. – Я могу сделать нас богатыми.
Нико окинул взглядом попутчика. Свитер с воротником, серые брюки-слаксы, грязное пальто, меховая шапка. Он не выглядел человеком, способным помочь кому-то разбогатеть.
– Каким образом?
– Недавно прошёл поезд, больше двадцати вагонов. Золото, украшения, деньги – всё, что мы забрали у евреев. Ехал в Германию для нужд рейха.
– И что?
– Он делал остановки.
Нико выжидающе молчал.
– Он делал остановки, – повторил Гюнтер. – И во время одной из остановок несколько ящиков… были сняты с поезда.
Гюнтер откинулся на спинку сиденья.
– Я ехал там охранником. Много нас было. Но только несколько человек знают, где спрятаны те ящики.
– Где?
Мужчина ухмыльнулся.
– Конечно, тебе хочется знать. А я не скажу. Скажу только, что есть в Венгрии одна церквушка, и содержимого её подвала хватит, чтобы обеспечить тебя на всю жизнь.
Он смерил Нико взглядом.
– Сделаешь паспорт, и я тебя туда отведу.
Три месяца спустя, сырой безлунной ночью, в грязной траве рядом с заброшенной церковью в романском стиле в городке Жамбек стоял большой грузовик. В XVII веке эту древнюю церковь разрушили турки, после чего она так и не была восстановлена. До войны церквушка являлась достопримечательностью и притягивала туристов. Теперь же люди бывали здесь нечасто.
Как понял Нико, Гюнтер и ещё один охранник поезда, с которым они должны были проводить ночную инвентаризацию, тайно выгрузили несколько ящиков золота, наличных и украшений и среди ночи привезли их сюда. По словам Гюнтера, они заплатили ночному сторожу, чтобы тот позволил спрятать всё в подвале. Дверь заперли на висячий замок.
– Что случилось с вашим напарником? – спросил Нико.
– Умер, – ответил Гюнтер. – Русские схватили его.
– А ночной сторож? Разве он не знал, что вы делаете?
– Понятия не имею.
– Как вы можете быть уверены, что он не проболтался?
– Не проболтался. Об этом мы позаботились.
Каменный пол церкви был влажным и пах плесенью. Нико и Гюнтер нашли массивную дверь с навесным замком, который Гюнтер сбил топором. Они открыли дверь и осветили помещение фонарями. Перед ними стояли четыре ящика.
– Ну вот, что я тебе говорил? – сказал Гюнтер с широкой ухмылкой на лице.
Нико и Гюнтер выносили по одному ящику, с трудом таская их по старой лестнице. Гюнтер еле сдерживался.
– Ларс, здесь столько всего, за всю жизнь не истратишь! – По тяжести ящиков Нико понимал, что Ларс прав.