– Забудь, – сказал Себастьян. – Неважно.
Но это было важно. Ревность редко позволяет забыть. Та часть Себастьяна, которая чувствовала, что Фанни когда-то предпочла ему Нико, – была дьяволом, зародившимся ещё в его отрочестве. И хотя Фанни вышла за него замуж и родила от него дочь, в такие моменты этот дьявол продолжал нашёптывать ему на ухо.
Однажды Себастьян прочитал в журнале статью о человеке из Вены, который создал организацию, занимающуюся поиском бывших нацистов. По всей видимости, многие из них скрывались под новыми именами. У этого человека было финансирование, офис и даже небольшой штат сотрудников. Некоторые называли его «Охотником за нацистами». Он уже арестовал несколько бывших офицеров СС.
Несколько дней, разгружая на работе ящики с сигаретами, Себастьян думал об этом человеке. Однажды ночью, когда Фанни и Тиа уже спали, он сел писать длинное письмо, в котором подробно изложил всё, что помнил о своём заключении в Аушвице: поручения, которые давали, имена офицеров, контролирующих работу крематория и газовых камер, количество людей, убитых охранниками, и бесконечные преступления, совершённые шутцхафтлагерфюрером Удо Графом. Список растянулся на девять страниц.
Закончив, Себастьян отправил письмо тому самому человеку в Вену. Себастьян знал только его имя и название организации, у него не было ни адреса, ни номера дома, поэтому он сомневался, что письмо найдёт своего адресата.
Но через четыре месяца после отправки письма Себастьян получил ответное – от самого́ Охотника за нацистами. Он благодарил Себастьяна за предоставленную информацию и восхищался количеством подробностей. Охотник писал, что если Себастьян когда-нибудь будет в Вене, то он хотел бы встретиться с ним лично, чтобы проверить данные и получить от него официальное заявление об обвинении. Это может помочь в преследовании скрывающихся преступников, в частности Удо Графа, который, согласно собранной управлением информации, сбежал из польской больницы и исчез.
Себастьян перечитал письмо по меньшей мере десять раз. Сперва его охватила ярость, ему было почти физически плохо от осознания того, что Граф до сих пор жив. Но с каждым прочтением Себастьян чувствовал, как к нему возвращаются силы, как согреваются онемевшие от холода пальцы. Теперь он мог что-то сделать. Мог действовать. Долгое время заключение в лагере было для него верёвкой, которая связывала по рукам и ногам. Человек из Вены стал ножом, освободившим его от пут.
Он спрятал письмо от Охотника за нацистами. И таким образом обманул жену. Ничего удивительного: недомолвки – это самая частая ложь, какая бывает между супругами. Люди опускают некоторые подробности. Не делятся определёнными фантазиями. О некоторых историях и вовсе умалчивают.
Вы оправдываете всё это, связывая меня, Правду, с лишними беспокойствами. Зачем баламутить воду? Вызывать волны? Например, Себастьян в разговорах с Фанни никогда не упоминал свой прошлый брак с девочкой по имени Ривка. Несчастный ребёнок умер от тифа в Аушвице, к тому же Себастьян почти с ней не разговаривал. В его понимании, эти отношения – поспешная свадьба, невнятные клятвы, бабушкино кольцо – были ошибкой, ответственность за которую несли другие люди, и он не желал, чтобы ему напоминали об этой ошибке. А ещё не хотел расстраивать Фанни.
Значит, обманывал её с добрыми помыслами, по крайней мере, так он себе говорил. Фанни, в свою очередь, поступала так же. Зная, как Себастьян завидовал брату, она ни разу за всё время в браке не обмолвилась о том, что виделась с Нико на берегу Дуная, или о том, что он, по её мнению, спас ей жизнь.
Когда Себастьян наконец показал письмо жене, она была ошеломлена.
– Зачем ты с ним общаешься? – спросила она.
– Он делает очень важное дело.
– Ну и пусть делает. У нас своя жизнь здесь, в Греции.
– Но ты же прочитала письмо. Моя информация может помочь ему.
– В чём?
– Найти этих ублюдков.
– Чтобы что?
– Чтобы их повесить. Пусть болтаются, пока не сгниют!
Фанни отвернулась.
– Ещё больше убийств, – пробормотала она.
– Это не убийство. Это правосудие. Так будет справедливо по отношению к моим родителям, бабушке с дедушкой, сёстрам. К твоему отцу, Фанни! Разве ты этого не хочешь?
Фанни смахнула слезу.
– А это его вернёт?
– Что?
– Если ты найдёшь этих нацистов, это вернёт моего отца?
Себастьян нахмурился.
– Не в этом дело.
– А для меня в этом, – прошептала она.
– Я хочу поехать в Вену.
Фанни растерянно моргнула.
– И оставить нас с Тией?
– Конечно, нет. Я никогда вас не брошу. Он взял её за руку. – Я хочу, чтобы мы поехали все вместе. Можем переехать в Вену. Я могу работать на этого человека. Я уверен, что пригожусь.
Фанни помотала головой, сперва медленно, а потом быстро, яростно, словно осознав, что на неё движется нечто ужасное.
– В Австрию? Нет, Себастьян, нет! Когда-то я бежала из Австрии! Прошу, не надо!
– Теперь всё иначе.
– Нет! Они все там живут! Они родом из этой страны!
– Фанни. Я правда в этом нуждаюсь.
– Почему? – теперь Фанни всхлипывала. – Почему ты не оставишь всё в прошлом?
– Потому что не могу! – закричал он. – Потому что мне это каждую ночь снится! Потому что они должны платить за то, что сделали!
Фанни зажмурилась. Из другой комнаты донёсся плач дочери. Плечи Фанни обмякли. Когда она заговорила снова, голос дрожал.
– Это всё из-за брата?
– Что?
– Это из-за Нико? Ты хочешь отомстить мне?
– Не говори глупостей. Я хочу помочь этому человеку найти нацистов, чтобы они получили по заслугам, вот и всё! И я это сделаю!
Он гневно уставился на неё, чувствуя, как сжимаются челюсти. Но вынужден был отвести взгляд, ведь – уж я-то знаю – Фанни была права. Да, большая его часть хотела, чтобы Удо Графа схватили, осудили и казнили тысячу раз, снова и снова.
Однако другая часть его души желала, чтобы этот человек в Вене разыскал кое-кого другого, некоего молодого помощника нацистов по имени Нико Криспис.
И привлёк его к ответственности.
Удо идёт в парк развлечений
Враг моего врага – мой друг. Это выражение уходит корнями в глубь веков. Но после окончания Второй мировой войны его стали повторять с такой невообразимой частотой, что мало кто вообще понимал происходящее.
Высокопоставленные нацисты уже давно были целью американских военных. Но когда рейх стал рушиться, США обратили свой взор на нового врага. Ещё до того, как Волк проглотил капсулу с цианидом и пустил пулю себе в голову – и через восемь дней после этого его страна капитулировала, – агенты американской разведки незаметно изменили стратегию. С Германией было покончено. Следующей серьёзной угрозой стал Советский Союз. А никто не знал о русских так много, как нацисты, никто не ненавидел их так сильно, и никто не сражался против них с таким же упорством.
Поэтому, когда война закончилась и тысячам эсэсовцев удалось бежать по крысиным тропам, многим из них тайно предложили работать на правительство Соединённых Штатов, где им обещали новые имена, работу, дом и защиту при условии, что они помогут обезвредить своего старого заклятого врага в лице русских.
Американской общественности не было известно об этой вербовке, и так продолжалось многие десятилетия. Не удивляйтесь. В искусстве лжи правительства могут переплюнуть кого угодно.
Удо Граф, пересёкший Атлантический океан на тихоходном судне, уже год жил в квартире в Буэнос-Айресе. У него было фальшивое имя и работа в мясной лавке. Он выучил несколько фраз на испанском, чтобы как-то обходиться. Удо успокаивал себя тем, что это «лишь временно», – один из этапов долгого, продуманного плана по возвращению к власти. Он не высовывался и держал ухо востро.
К началу 1947 года Удо познакомился ещё как минимум с тремя депортированными немцами, живущими в радиусе пяти миль от него; все были офицерами СС. Они тайно встречались по выходным. Делились слухами о нацистах, завербованных Соединёнными Штатами. Удо заявил, что был бы рад такой возможности.
Однажды в субботу он готовил отбивную из телятины, когда вдруг услышал стук в дверь. С лестничной площадки донёсся ровный, низкий голос, произнёсший на безупречном немецком языке:
– Герр Граф. Пожалуйста, впустите меня. Вам ничего не угрожает. У меня к вам предложение о работе. Думаю, вам будет интересно узнать подробности.
Удо снял сковороду с огня. Направился к двери. В кармане висевшего в коридоре пальто он держал пистолет. Удо положил руку на этот пистолет.
– Откуда предложение? – спросил он.
– Разве вам неинтересно сначала узнать суть?
– Откуда? – повторил Удо.
– Вашингтон, округ Колумбия, – сказал мужчина. – Это…
Удо открыл дверь. Схватил своё пальто.
– Я знаю, где это, – сказал он незнакомцу. – Пойдёмте.
Через полгода Удо Граф стал работать в лаборатории в пригороде Мэриленда под новым именем Джордж Меклен; в документах значилось, что он бельгийский иммигрант. Завербовавшие Удо американцы узнали, что он учился точным наукам, и предположили, что он пользовался своими знаниями при работе в СС. Им не терпелось узнать, какие сведения у него есть о Красной Армии. Удо, так умело закрывающий на меня глаза при каждом удобном случае, нагло врал, что действительно обладает такой информацией, и даже хвастался, что бо́льшую часть войны занимался шпионажем и разработкой оружия. Чем чаще он произносил слово «коммунисты», тем больше американцы были расположены верить всему, что он говорил.
– По нашим сведениям, вы были в Аушвице, это правда? – поинтересовался американский агент во время беседы в обшитом деревянными панелями кабинете. Агент, коренастый мужчина с короткой стрижкой, свободно говорил по-немецки. Удо отвечал на его вопросы осторо