– Ещё раз, сэр? – спросила киномеханик, когда фильм закончился.
– Нет. Достаточно.
– Душераздирающая картина, правда?
Нико встал и посмотрел на льющийся яркий свет.
– Что вы сказали?
– Извините, сэр, – пробормотала киномеханик. – Простите меня.
Свет погас, за чем последовал неуклюжий звук упавшей бобины.
Нико покачал головой и снова сел на место. Эта работница пришла недавно и явно не знала правила: не разговаривать во время показа, только если к тебе не обратятся.
В Голливуде у Нико появилось прозвище Финансье – «финансист» на французский манер. Он стал одним из самых влиятельных людей в индустрии. Сколько бы гламура ни окружало актёров и режиссёров, Голливудом правили деньги, и у Финансье их было больше, чем у большинства. Но, в отличие от многих коллег, он избегал излишнего внимания и по завершении съёмок смотрел фильмы исключительно в одиночестве, не появлялся на премьерах и не посещал съёмочные площадки. Большая часть его фильмов хорошо окупалась, после чего Нико вкладывал эти деньги в новые проекты и зарабатывал ещё больше.
Даже после сорока лет глубоко посаженные глаза Нико, его волнистые светлые волосы и высокая худая фигура по-прежнему привлекали взгляды в бизнесе, где внешность имела большое значение. Но он нечасто показывался людям на глаза. Приезжал в офис в нерабочие часы. Задерживался дотемна. У него не было секретаря, а большую часть дел он вёл по телефону. Нико никогда не давал интервью. Считал свою работу относительно простой. Ответственно вложи деньги. Потом ещё, потом ещё.
Он периодически исчезал на несколько дней и часто не отвечал на звонки. А когда отвечал, то выдумывал истории: что подвернул лодыжку, сорвался на срочную встречу в Нью-Йорк или не смог завести машину. Люди ждали встречи с ним месяцами. А если приём был отменён, то проводили ещё несколько месяцев в ожидании.
Нико сидел неподвижно, глядя на белый экран, и думал о финальной сцене только что просмотренного фильма – о клоуне, зашедшем в газовую камеру. Он потёр виски и три раза хлопнул ладонью по подлокотнику.
– Я передумал, – заявил он киномеханику. – Включите сначала.
Ответ находится прямо у вас перед глазами. Но потребовалось двенадцать лет для того, чтобы его найти. Вот важные события, произошедшие за это время.
После встречи с Каталин Каради Фанни вернулась в Европу. Из-за билетных ограничений, бумажной волокиты с оформлением загранпаспорта и нехватки денег она не смогла путешествовать за пределами Нью-Йорка.
Но взяла с собой открытки с фильмами.
Фанни снова отправилась в венгерскую деревушку, где жила Гизелла, и осталась там на лето, обведя в календаре дату 10 августа.
В тот день к дому подошёл рыжеволосый мужчина с красноватой кожей и крепким торсом, в руках он держал сумку с деньгами. Фанни принялась расспрашивать.
– Кто вы такой? Кто вас послал? Откуда эти деньги?
На все вопросы мужчина лишь мотал головой. А когда Фанни начала наседать, сел в свой маленький автомобиль и уехал.
Фанни отправилась в Израиль, где жила её дочь, и вместе они провели несколько месяцев, частенько гуляя у моря, которое так обожала Тиа. Они говорили о планах Тии после окончания университета и о её молодом человеке, который скоро должен был поступить на военную службу. Иногда обсуждали Себастьяна. Однажды вечером, когда они гуляли по пляжу, Тиа спросила: «Ты собираешься к нему вернуться?», на что Фанни ответила, что не знает, и тогда дочь задала вопрос: «Что между вами произошло?». Фанни вздохнула, молвив: «Сначала мы были друзьями, потом беженцами, потом родителями, а теперь стали друг другу чужими».
Фанни вернулась в Венгрию и стала жить с Гизеллой, помогала ей с работой по дому и катала по деревне на коляске. Когда утром 10 августа к ним пришёл рыжеволосый мужчина, Фанни была готова. Она снова спросила, от кого эти деньги. Когда мужчина отказался ответить, она подбежала к его машине и села на переднее сиденье.
– Я не уйду, пока вы не расскажете, – крикнула Фанни.
Несколько секунд мужчина сверлил её взглядом, а потом ушёл, оставив автомобиль у дома Гизеллы.
Фанни вернулась в Израиль, где у Тии и её мужа родился первенец. Пара назвала мальчика Шимоном в честь отца Фанни, отчего ей стало и радостно и грустно.
По настоянию дочери Фанни посетила мемориал жертвам холокоста – так стали называть то, чему подверглись евреи под гнётом нацистов. Слово происходило от греческого holocauston – «жертва всесожжения». Фанни сказала дочери, что это выражение здесь неуместно. А когда Тиа спросила, какое слово выбрала бы мать, та ответила, что такого слова не существует и никогда не должно существовать.
Этот мемориал под названием Яд ва-Шем был построен на склоне горы в западной части Иерусалима. Фанни увидела там фотографии, подробно изображающие то, что происходило в лагерях. Увидела лица больных, голодающих, истощённых и мёртвых. Рядом с некоторыми фотографиями были напечатаны свидетельства выживших, описывающих пережитые ими ужасы.
Фанни прочитала историю матери, потерявшей своего семилетнего сына. Его звали Йосси. Нацисты вырвали мальчика из рук матери. Почему-то это напомнило Фанни о Марше смерти из Будапешта и о мальчике с рюкзаком, погибшем в снегу. Что, если это и был Йосси? Что, если Фанни была известна судьба мальчика, а его несчастной матери нет?
Она заплакала, сначала тихонько, а потом сильнее и сильнее, не в силах сдерживаться. «Что такое, мам? – спросила Тиа. – Что случилось?» Но Фанни лишь молча мотала головой. Бородатый мужчина в поезде сказал ей: «Расскажи миру о том, что здесь случилось». Но Фанни пока не могла рассказать всю правду. Она не хотела говорить о том, что случилось на самом деле, никому, даже собственной дочери.
Фанни вернулась в Венгрию. Гизелле было уже около семидесяти, и здоровье подводило её. Она стала многое забывать. Зимними вечерами она сидела у огня, держа Фанни за руки, иногда поворачивалась к спальне и говорила с давно почившим мужем, прося его «принести ещё дров, чтобы дочка не мёрзла».
Однажды утром, лёжа в постели, Гизелла попросила Фанни помочь ей снять с глаза повязку.
– Зачем?
– Потому что я собираюсь увидеть Иисуса.
– Пожалуйста, не оставляйте меня. Побудьте со мной ещё.
Гизелла взяла Фанни за руку.
– Когда мы были разлучены, я не оставляла тебя ни на секунду. Как же я могу оставить тебя сейчас?
В окно проникали лучи осеннего солнца.
– Ах, Гизелла, – дрожащим голосом сказала Фанни, – я по-прежнему думаю, что ваша жизнь сложилась бы лучше, если бы в ней не появилась я.
Пожилая женщина слабо покачала головой.
– Если бы не ты, я бы давно уже умерла.
Она сжала пальцы Фанни.
– Ну же, милая. Мой глаз.
Фанни медленно сняла повязку. И хотя смотреть на шрам было тяжело, она не стала отворачиваться. Гизелла запрокинула голову, словно глядела на что-то наверху.
– Он ждёт тебя, – прошептала она.
– Кто? – спросила Фанни.
Гизелла в последний раз вздохнула и умерла с улыбкой на лице.
В августе, когда на пороге появился рыжеволосый мужчина, Фанни сидела на крыльце. Когда он подошёл к ней с сумкой, Фанни приподняла плед: на коленях у неё лежал пистолет, и Фанни направила его прямо на гостя.
– Мне нужно знать, кто отправляет эти деньги. Говорите сейчас же.
Мужчина бросил сумку и поднял руки. Сделал шаг назад.
– Я не знаю, – сказал он. – Честно. Как и другим, мне платят раз в год. Он пригрозил, что если я что-нибудь кому-нибудь скажу, то денег больше не будет.
– Кто вам пригрозил?
– Цыган.
– Это его деньги?
– Не сказал бы. Судя по тому, как он одевается.
– Тогда чьи?
– Если вам интересно моё мнение, думаю, это деньги, за которые умер мой отец.
– Ваш отец?
– Его расстреляли нацисты, когда прятали ящики в охраняемой им церкви. Я так и не узнал, что было в тех ящиках. Но через год двое мужчин вернулись за ними. Один из них был убийцей моего отца.
– И что с ним сейчас?
– Я застрелил его.
– А со вторым?
– Его я больше не видел.
– Он забрал ящики?
– Да.
– И зачем ему раздавать их содержимое?
– Не знаю.
– Можете описать его?
Мужчина покачал головой.
– Это было давно. Он выглядел как нацист. Молодой. Ненамного старше меня.
Фанни подумала о той ночи, когда увидела Нико на берегу Дуная. Он выглядел как нацист. Молодой. Ненамного старше меня.
– Я и его мог убить, – сказал мужчина. – Но не стал. Может, поэтому мне тоже отправляют деньги.
Фанни села в самолёт, в сумочке у неё лежали открытки Каталин Каради. Она направлялась в Америку в надежде получить ответы на свои вопросы.
Прилетев в Лос-Анджелес, Фанни сняла комнату в одноэтажном мотеле, на парковке которого росла пальма. В первый день она показала открытки мужчине за стойкой регистрации и спросила, не знает ли он, кто снял эти фильмы. Он не знал, поэтому Фанни задала тот же вопрос женщине, подметавшей коридор. Она тоже ничего не знала, и тогда Фанни перешла улицу и спросила то же самое у владельца закусочной. Хоть он и не знал о фильмах, но, услышав акцент Фанни, спросил: «Eísai Ellinída?» («Вы гречанка?»), а она ответила: «Naí» («Да»), и к тому времени, как они закончили говорить, Фанни успела обзавестись работой: варить кофе, готовить блинчики и яичницу. Она воспользовалась этой возможностью, чтобы улучшить свой английский. А позже благодаря английскому стала выяснять, как работает киноиндустрия.