Фанни остановила фильм и тут же позвонила Себастьяну.
– Когда ты сможешь приехать в Калифорнию? – спросила она.
За несколько недель они посмотрели все плёнки, на которых Нико рассказывал историю своей невероятной жизни. Он подробно описал все свои личности: немецкого солдата, югославского студента, венгерского музыканта, польского работника Красного Креста. Рассказал, как жил с рома, учился подделывать документы, крал форму, выдавал себя за молодого нациста. Поведал о том, какие отношения связывали его с актрисой Каталин Каради, и отметил, что именно она вдохновляла его быть смелым и учила разбираться в кино. Вспоминая ту самую ночь на Дунае, Нико рассказал о том, как узнал Фанни, как счастлив был видеть её живой и как, убедившись, что она спаслась от «Скрещённых стрел», он, воспользовавшись связями Каталин, отыскал Гизеллу – женщину, оберегавшую его подругу, – и отправил деньги священнику, чтобы её освободили.
Услышав это, Фанни разрыдалась.
Нико пересказал сотни диалогов. В течение многих лет он говорил миру одну ложь, но перед камерой озвучивал только правду, как будто, не имея возможности ни с кем ею поделиться, он скрупулёзно старался сохранить каждый её кусочек.
На последних кадрах он оставил указания насчёт того, как должно быть разделено его имущество. Всё, чем он владел, – украденные из венгерской церкви сокровища и каждый пенни, заработанный им на фильмах, – должны были получить семьи выживших евреев, имена которых хранились в картотеке Нико. На протяжении многих лет он летал в Европу, чтобы разыскать как можно больше людей – сначала по детским именам, нацарапанным на стенах подвала в польском городе Закопане, а потом и всех других, кто числился в списках пассажиров нацистских поездов из Салоников.
Нико настоял на том, чтобы его средства отправляли детям жертв и детям их детей каждый год 10 августа, пока деньги совсем не закончатся. Он хотел, чтобы это было анонимно, – хэсед шель эмет, акт истинного милосердия, за который не придётся расплачиваться.
В последнем фильме, который Нико снял перед самым отъездом в Грецию, он объяснил, откуда ему известно, что Удо Граф будет в Салониках, – он годами следил за этим человеком, тайно перечисляя деньги некоему американскому сенатору. Нико сообщили, что бывший шутцхафтлагерфюрер забронировал билет из Италии в Грецию на март. Узнав от кинорежиссёра о церемонии, которую устраивал Себастьян, и о том, что на ней будут Охотник и Себастьян, Нико понял, что именно задумал Граф. И он должен был помешать его планам.
Нико поблагодарил Фанни за то, что она нашла его, готовила еду и не заставляла смотреть в глаза собственному отражению, пока он не будет к этому готов, – и, если бы не Фанни, он бы никогда на это не решился. Ещё он был признателен ей за то, что смог хотя бы ненадолго «ощутить, каково это – когда тебя любят».
Последнюю историю Нико приберёг для брата. Нико понимал, что Себастьян считал, будто брат бросил свою семью, но на самом деле после разлуки на железнодорожных путях Нико каждый день делал всё, чтобы добраться до Аушвица. Судя по всему, в день освобождения пленных они разминулись буквально на несколько минут. Но зато Нико нашёл Лазаря и, хоть и не решился рассказать деду всю правду, но всё же вернулся в лазарет и, выдавая себя за врача, провёл с ним последние дни жизни и держал его за руку перед смертью. И все те дни каждый раз, когда слепой заговаривал о чём-то, он всегда просил позвать его «храброго внука Себастьяна».
Нико решил, что брат захочет узнать об этом.
Когда Лазарь умер, Нико вывез тело за пределы лагеря и похоронил его в далёком поле, потому что знал, что дед не хотел бы покоиться на нацистской земле. Он нашёл небольшой валун и использовал его как надгробие. А через год Нико вернулся и на часть своих новообретённых денег купил участок земли, на котором находилась могила. И каждое лето возвращался туда, чтобы омыть камень тряпкой и водой. Нико подумал, что, возможно, Себастьян захочет продолжить это дело.
Что ж. По тому, в каком направлении развивалась наша история, вы можете предположить, что Удо получил по заслугам. Но правосудие не даёт гарантий. Это чаши весов, которыми можно управлять.
Удо отрицал обвинения в убийстве, заявив, что выстрелил в воздух исключительно в знак протеста. Он отрицал свою связь с нацистами. Показывал свой итальянский паспорт и утверждал, что он просто националист, который не верит в «ложь о холокосте».
Только когда Себастьян показал в суде нацистское удостоверение, которое отдал ему брат, и сказал: «На этом официальном документе есть отпечатки пальцев Удо Графа», Удо резко изменил свои показания и открыл свою настоящую личность. Граф так и не узнал, что этот документ, как и многие другие в жизни Нико, был подделкой.
Но изворотливый Удо не сдавался. Его адвокаты настаивали на том, чтобы Удо судили в родной стране. И, как бы трудно ни было в это поверить, просьбу одобрили – а произошло это потому, что некоторые греческие чиновники, получившие деньги от анонимных доброжелателей, согласились с тем, что в немецком суде бывшему нацисту изберут более справедливую меру наказания. Освобождению Удо во многом поспособствовало и то, что он в частном порядке угрожал раскрыть имена бывших салоникских коллаборационистов. Удо скрупулёзно вёл записи в дневниках. И один судья, имя отца которого фигурировало на этих страницах, вынес решение в пользу Удо.
Шутцхафтлагерфюрер возвращался домой.
Себастьян и Охотник за нацистами были в бешенстве. Они ворвались в офис прокурора с криками «Кто вам платит?», но ответов так и не получили. Немцы сами во всём разберутся с этим, так им сказали.
На экстрадицию Графа ушло несколько недель. Сначала его хотели посадить на самолёт до Франкфурта, но, опасаясь, что борт может изменить курс и совершить внеплановую посадку в Израиле, Удо попросил отправить его на поезде. И, как ни странно, его просьбу снова выполнили.
Всё это привело в ярость многих людей, которые требовали для Удо тюремного заключения. О нём писали на первых полосах газет. В правительство поступали жалобы.
Однако один человек, достаточно насмотревшийся на то, как этот нацист поступал с другими, пошёл дальше. Правда требует расплаты, будь то в ближайшем или отдалённом будущем. В случае с Удо на это ушла целая жизнь. Но момент наконец настал.
Когда Граф садился в поезд в сопровождении двух греческих полицейских, его переполняла уверенность. Возвращение в любимую Deutschland (Германия – ред.) означало, что с ним будут обращаться как с героем. В этом он не сомневался. Когда поезд проезжал сельскую местность, в вагон зашла проводница и предложила им напитки из тележки. Удо спросил полицейских, можно ли ему выпить бокал красного вина. Полицейские пожали плечами. Удо торжественно поднял бокал, мысленно хваля себя за то, что ему удалось выжить. На самом деле он с нетерпением ждал суда. Наконец-то можно будет говорить на родном языке. Голос Волка снова зазвучит. Deutschland über alles!
Он осушил вино до последней капли и вернул бокал проводнице, так и не заметив на ней ни белые перчатки, ни ожерелье из красных бусин, взятых со старых чёток, ни того факта, что двух бусин не хватало, потому что их раскололи и растворили в бокале вина Удо.
В трёх километрах от немецкой границы Удо Граф начал задыхаться, закашлялся, обмяк на сиденье и навсегда закрыл глаза: яд в организме лишил его долгожданного возвращения домой.
Всё было именно так, как сказал Нико на вокзале. Он умер трусом. В одиночестве. От рук храброй еврейки. Иногда ложь – это всего лишь правда, которой ещё предстоит сбыться.
…Аминь
В начале я рассказала вам притчу о том, как Правда была низвергнута Богом. Но как вы желаете встретиться с близкими после смерти, так и я мечтаю о возвращении на небеса. В объятия Всевышнего. Прежде чем это произойдёт, хочу признаться. С самого начала нашей истории я умалчивала об одной маленькой детали.
Меня изгнали на землю, потому что я была права насчёт человечества. Люди сломлены. Подвержены греху. Разум был дан им, чтобы они могли исследовать мир, но они нередко используют его для того, чтобы познать силу собственной власти. Они лгут. И эта ложь позволяет им думать, что они – боги.
Правда – единственное, что их останавливает.
И всё же. Нельзя заглушить шум тишиной. Правде нужен голос. Чтобы поделиться этой историей, мне нужен был особый голос. Тот, который слушал честные рассказы Нико о его странствиях, тот, который глубоко понимал Себастьяна, тот, который сопровождал Фанни на каждом этапе её мучительного путешествия, тот, который впитывал каждое слово из дневников Удо Графа, найденных после его смерти.
Голос, который мог бы рассказать вам об ужасах, которые Волк принёс на эту землю: от улиц Салоников до окна переполненного скотного вагона, от лагерей смерти до газовых камер и кровавых берегов Дуная.
Голос, который мог бы объяснить, как среди всего этого зла смогла выжить надежда – благодаря доброте швеи, мужеству актрисы, любящей заботе отца и деда, нежным сердцам трёх детей, которые каким-то образом чувствовали, что увидят друг друга снова.
Голос, который мог бы предупредить вас о том, что ложь, произнесённую один раз, легко разоблачить, но ложь, произнесённая тысячу раз, может звучать как правда.
И разрушить целый мир.
Я и есть этот голос. И чтобы донести до вас эти слова, я, как и в притче, надела цветастое одеяние и позаботилась о том, чтобы требуемая Правдой расплата нашла своего адресата.
Дважды за мою жизнь в человеческом обличье меня просили «рассказать миру о том, что здесь случилось», и всю жизнь, вплоть до сегодняшнего дня, я несла это бремя. Я старалась быть хорошим человеком, но теперь стара и вот-вот умру. Остальные уже преданы земле.
Я – всё, что осталось от этой истории.