— Видишь, мать, — закричал охотник, — вот и принес нам пестрый лоскут счастье, как старик обещал.
Вышли они из чума. Куда только глаз хватает — повсюду олени, и все, как один, пестрые.
По пустынной тундре, вдоль поросших кустарником речек, долго идти от чума до чума. А новости от чума к чуму быстро бегут. То ли птицы, то ли ветер их разносит.
Полдня не прошло, как богач в далеком стойбище услышал, что у сына старушки новый чум и большое оленье стадо. Рассердился богач.
«Зачем бедняку олени, если он бедняк? Я богач, у меня и оленей должно быть больше всех».
Взял он самые легкие нарты, запряг в них самых быстрых оленей и доехал к сыну старушки.
У его чума остановился. Оленей распрягать не стал, нарты у самого входа поставил.
Сын старушки говорит богачу:
— Никогда ты до этого в наш чум не заглядывал. Что ж, будь гостем.
Вошел богач в чум, сел на шкуры, завел беседу. Много он, оказывается, слышал, много он, оказывается, видел.
Рассказывал, рассказывал, потом говорит:
— Вот скажу тебе, когда ты еще был маленьким, твой отец жил у меня в работниках. Говорил я ему — не гоняй стадо к верховьям речки. Не послушался он, погнал. А там всех оленей волки заели. С бедняка что возьмешь? Теперь ты богатый стал. Отдай твоих оленей за тех, что отец погубил.
Сын старушки отвечает:
— Что ж, придется отдать. Возьми из моего стада сотню пестрых быков и сотню пестрых важенок.
Сперва обрадовался богач, что так ловко обманул бедняка, а потом его еще пуще жадность разобрала.
«Очень прост он, — думает, — надо было больше выпросить».
Помолчал богач и говорит:
— В моем стаде тысяча оленей ходила, а ты мне две сотни даешь. Чтобы мне не обидно было, возьму твой чум впридачу.
— Хорошо, — отвечает сын старушки. — Если хочешь, бери мой чум. Мы с матерью уйдем отсюда. Только пестрый лоскут я с собой возьму.
«Эге, — подумал богач, — не в этом ли лоскуте все счастье!»
Тут он вскочил, схватил пестрый лоскут, прыгнул на свои легкие нарты и умчался.
Бросился за ним сын старушки. Бежал, бежал, да разве догонишь быструю оленью упряжку!
Вернулся он назад. А наутро смотрит — ни одного оленя возле чума нет. И теплых шкур на чуме не стало, опять он только сухой травой покрыт.
— Не уберег ты своего счастья, — сказала мать.
— Что делать! Не уберег, — ответил сын. — Ну, да как-нибудь проживем. Охотой я тебя раньше кормил и теперь охотиться стану.
Пошел он на один берег речки, пошел на другой берег речки. Три дня ходил. Ничего не принес.
На четвертый день, чуть поднялась над тундрой Большая Медведица, сын старушки надел деревянные лыжи и побежал.
По замерзшим кочкам бежит, по льду через реки переходит. На высокие сопки поднимается, в овраги спускается.
Утренняя заря занялась, он подумал:
«За это время прошел я столько, сколько на оленях за семь дней проедешь. На этом месте раньше чумовище было. А теперь все кругом снегом занесло, будто никогда тут люди не стояли».
Побежал сын старушки дальше.
Когда солнце опустилось за Уральский хребет, он остановился.
«Теперь, — думает, — я прошел столько, сколько упряжка оленей за две недели пробежит».
Огляделся, видит — стоит он на чумовище. Верно, только перед его приходом перекочевали — следы от оленьих копыт еще не промерзли. Там, где дрова кололи, опять топор лежит.
Хотел сын старушки поднять топор, а топор подскочил и ударил его в лоб. Упал на спину охотник, на двадцать шагов откатился. Попробовал встать — топор ударил его по уху. Повалился сын старушки на бок, еще на двадцать шагов отлетел. Только приподнялся, как топор ударил его в другое ухо. Снова откатился сын старушки на двадцать шагов. А топор за ним на топорище, словно на одной ноге, скачет. Подпрыгнул и стукнул его по затылку. Лицом в снег упал сын старушки, опять на двадцать шагов отлетел. Потом собрался с силами, изловчился и крепко схватил топор за топорище.
«Придется, — думает, — и на этот раз догонять хозяев. Плохо им без топора кочевать».
Раскатил охотник деревянные лыжи по следу аргиша и скоро добежал до знакомого чума. Снял лыжи, оставил топор у входа, сам в чум вошел. Видит — в одной половине пусто, в другой — старик со старухой сидят, ждут, когда мясо сварится.
Старик спрашивает:
— Старуха, что-то от входа холодом потянуло. Кто к нам пришел?
— Тот же человек, что и раньше приходил, — отвечает старуха.
— Далеко же тебе идти пришлось, — сказал охотнику старик. — Мимо нашего чумовища шел?
— На двух ваших чумовищах побывал, — отвечает охотник. — На втором чумовище вы опять топор забыли. Он меня чуть не убил.
Старик засмеялся.
— Что же ты, убежал от него?
— Зачем убежал! Я его вам принес.
— Ну, если так, — сказал старик, — садись на шкуры. Поели, потом спать легли. Наутро старик спрашивает:
— Ну, как, сын старушки, дал тебе счастье пестрый лоскут?
— Дал, — отвечает охотник. — Только недолгое это было счастье. Украл его у меня богач.
— Что ж, — говорит старик. — Второй раз ты мне топор принес, и я тебе второй раз помогу. Возьми вот этот черный, лоскут оленьей шкуры, заткни его за передние шесты чума.
Быстро бежит сын старушки, торопится матери новое счастье принести.
Дошел до своего чума, приподнял полог, видит — мать, на шкурах сидит и плачет. Пока ждала она сына, от слез на подоле у нее целое озеро разлилось, а из озера речка потекла.
— Эй, мать, не плачь, чум зальешь, — крикнул сын. — Утри слезы, я тебе опять подарок принес.
— Сам живой вернулся, — говорит мать, — вот и подарок.
Охотник заткнул черный лоскут за передние шесты чума и лег спать. После долгого пути устал он, крепко заснул. От дыхания его даже сухая трава на чуме колышется.
Утром будит его мать.
— Вставай скорее, сынок. Погляди, чум у нас новый, шкурами покрыт. Перед чумом оленей видимо-невидимо, на тысячу шагов кругом снег утоптали.
Выглянул сын старушки из чума. И правда, куда только глаз хватает — всюду олени, и все, как один, черные.
Опять побежала весть по тундре, добежала до чума богача.
Взял богач самые легкие нарты, запряг в них самых быстрых оленей и поехал к сыну старушки. Нарты у входа поставил, вожжи непривязанными бросил. Вошел в чум, на шкуры сел.
Завел беседу, а сам на передние шесты поглядывает. И сын старушки от передних шестов глаз не отводит.
— Хороший у тебя чум, — хвалит богач, — только отверстие для дыма велико.
Сын старушки взглянул вверх. А богач в это время схватил черный лоскут оленьей шкуры, прыгнул на нарты и умчался.
Выбежал сын старушки из чума, а богача уже и след простыл.
Во второй раз не уберег охотник свое счастье. Опять не стало у него ни нового чума, ни оленей.
— Что ж, — сказал он матери, — пойду на охоту.
Долго ходил он и на один, и на другой берег речки — нет нигде никакой добычи. С пустыми руками вернулся в чум. И на второй день ничего не принес, и на третий.
Что тут сделаешь! Опять пошел сын старушки туда, куда в прошлые разы ходил.
К первому чумовищу подошел, там только сугробы лежат. Ко второму подошел — и от этого следа не осталось. Побежал охотник дальше и пришел на третье чумовище. На том месте, где дрова кололи, опять топор лежит. Занесло его снегом, только топорище чуть виднеется.
Обрадовался охотник.
«Вот сейчас его схвачу», — думает.
Подкрался тихонько, протянул руку. Заворочался тут топор под сугробом, снег вокруг разметал, выскочил и ударил сына старушки прямо в лоб, так, что у того даже искры из глаз посыпались.
Долго бились сын старушки и топор-драчун. Топор охотника и по уху ударял, и по затылку, на тридцать шагов его отбрасывал, а все-таки одолеть не смог. Изловчился сын старушки, вскочил, пошатываясь, на ноги, крепко ухватил топор за топорище. Тут топор и притих.
Раскатил охотник свои деревянные лыжи по следу аргиша. Бежит к старику со старухой, топор несет. Добежал до знакомого чума, в чум вошел.
— Вот ваш топор, —- говорит старику и старухе. — Опять вы его на старом чумовище забыли.
Старик не берет топора.
— Видно, и на этот раз ты свое счастье не устерег, — говорит. — Я тебе больше ничего подарить не могу. След вора открою, а ты уж сам добывай свое счастье. Возьми с собой топор. Когда придешь по следу в чум вора, наш сынок-драчун тебе поможет.
Сын старушки и ночевать не остался. Спрятал топор в рукав и побежал назад. Добежал до своего чума. Видит — от входа след идет, до самой земли снег полозьями прорезан.
Раскатил он свои лыжи по этому следу и пришел к чуму богача.
У чума богача — оленей не сосчитать. Половина оленей в нем пестрых, половина — черных.
Снял сын старушки свои лыжи и поставил их задками ко входу, носами от входа. Сам в чум вошел.
Лежит богач на мягких неблюжьих шкурах, неблюжьими шкурами покрыт, из-под шкур только нос виднеется. А за передними шестами два лоскута заткнуты. Один лоскут пестрый, другой черный.
Сел сын старушки на шкуры, разговор завел. Много он, оказывается, слышал, много он, оказывается, видел, обо всем рассказывает.
Слушал его богач или не слушал, только с передних шестов чума глаз не сводил.
Потом спрашивает:
— Сын старушки, ты что, по-моему сделать хочешь?
— Нет, — отвечает сын старушки, — не по-твоему, а по- своему.
Тут он вынул топор из рукава и сказал:
— Ну, топор-драчун, чего же ты еще ждешь?
Подскочил топор и ударил богача по лбу. Перевернулся богач три раза и на шкуры упал. Топор его по затылку стукнул, богач к дымовому отверстию взлетел.
Сын старушки не стал смотреть, что дальше будет. Схватил пестрый лоскут, схватил черный лоскут и покатил на своих деревянных лыжах к родному чуму. На полпути обернулся, видит — чум богача на бок свалился, оленьи шкуры на нем, словно волны на море, колышутся.
Сын старушки засмеялся. -
— Разошелся драчун, теперь не скоро уймется!