[293], и у меня засияют всеми цветами занавески. Но только, если для вас это не составляет неловкости.
Я пока не могла купить занавесок, но уже повесила карниз. Так будет красиво – занавески на окнах!
142. Консуэло – Антуану
(Нью-Йорк, 22 февраля 1944)
Тоннио, летучая рыбка, моя особенная бабочка, любовь моя, волшебная шкатулка,
Ваше последнее письмо я выучила наизусть. Мне нужно еще много писем, чтобы смягчить такое долгое тревожное ожидание.
Сколько я ни стараюсь, но останавливаюсь невольно во время работы, смотрю на свою картину и думаю: кому она нужна, эта живопись, и моя картина, может быть, она совсем не красивая?
Я придумала хитрость, чтобы обманывать тоску.
Я разговариваю с вашим портретом, он висит напротив меня. Он размером в квадратный метр. Ваши глаза, как глубокие озера, ваш рот размером с мою ладошку, и рука у меня такая маленькая по сравнению с вашей на портрете.
Я вспоминаю твою улыбку. И думаю, что твой волшебный смех превратил меня в твою жену на всю жизнь. Никто не умеет так смеяться. Я знаю, что смех у тебя совсем не такой, как у всех других, ты знаешь, что я имею в виду. Твой смех – благословение, благодарность за красоту этой земли – так я его чувствую. Как бескорыстный плод дерева. Твоя улыбка – бальзам моему сердцу, и будь я волшебником, я бы старалась поддерживать в тебе состояние блаженства, чтобы твой маленький рот все время смеялся.
Вот уже месяц я не получала твоих новостей[294]. Даже чуть больше. В первую неделю января я получила подарок, большое письмо от тебя, в нем ты думал о Консуэло, рисовал портреты Консуэло, молился за Консуэло, любил Консуэло[295].
Фотография и надпись на обороте: «Не потеряй меня! Не потеряйся сам. До скорой встречи». Фотография для Антуана, подписанная Консуэло. (Нью-Йорк, 1943).
Но мне приходится крепко сжимать голову руками, чтобы в тревожные часы убеждать себя, что ты, в самом деле, где-то есть на свете, и однажды подойдешь ко мне, твои руки меня погладят и сотрут морщины и страхи и, возможно, исцелят мое безумие. Знай, что я займу свою жизнь ожиданием тебя, даже если память меня покинет.
Я следую твоим советам, мой Муж. Я за собой ухаживаю, даю себе мудрые советы, хочу верить в наше согласие, в наше счастье до конца наших дней. Но когда нет от тебя писем, сомнение разъедает меня до костей, я бледнею, слабею, не могу писать и ничто на земле мне не интересно. Я вдовею.
Ты получил мою фотографию? Пришли мне свою.
143. Консуэло – Антуану
(Нью-Йорк, февраль 1944)
Папусь,
Умоляю вас, расскажите о вашей работе, о вашей книге. Это ваш взрослый принц. Скажите мне, вы стараетесь все-таки писать? Дорогой, умоляю, пишите. Потом твоя книга станет твоим убежищем, тебе воздаст твоя книга, твоя жена и Господь Бог, который, я верю, любит вас.
Скажи мне, мой супруг, оставить ли мне квартиру или переехать в гостиницу? Я наняла эту квартиру, думая о твоем возвращении. Сейчас почти невозможно найти квартиру в Нью-Йорке… цены выросли вдвое и даже больше. Мой супруг, дайте мне совет, поспешите на помощь.
Люблю вас.
Ваша
144. Антуан – Консуэло
(Телеграмма Вестерн Юнион)
(Алжир, 29 февраля 1944)
W44CC 75 VIA WU АЛЖИР 1600 ФЕВРАЛЯ 29 1944
NLT СЕНТ-ЭКЗЮПЕРИ 2 БИКМАН ПЛЕЙС НЬЮ-ЙОРК СИТИ
НЬЮ-ЙОРК N
КОНСУЭЛО ДОРОГАЯ ТАК РАСТРОГАН ПОЛУЧИЛ ОДИН ДЕНЬ МНОГО ПИСЕМ ВАШИ НОВОГОДНИЕ ПОДАРКИ ТЕЛЕГРАММУ ТЧК НЕ ПОНИМАЮ НЕ ПРИШЛИ МОИ ДЛИННЫЕ ПИСЬМА ПОЗВОНИТЕ ШЕМИДЛЕНУ[296] ФРАНЦУЗСКАЯ ВОЕННАЯ МИССИЯ ВАШИНГТОН У НЕГО ДЛЯ ВАС СЕРЬЕЗНОЕ СООБЩЕНИЕ ТЧК СОХРАНИТЕ ЕСЛИ ВОЗМОЖНО КВАРТИРУ ПОЕЗЖАЙТЕ К СЕМЬЕ ЕСЛИ ВОЗМОЖНО НЕМЕДЛЕННОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ ЦЕЛУЮ ВАС ТЧК СЛЕДУЕТ ПИСЬМО С МОЕЙ БЕСКОНЕЧНОЙ ЛЮБОВЬЮ ВАШ АНТУАН ДЕ СЕНТ-ЭКЗЮПЕРИ.
145. Консуэло – Антуану[297]
(Нью-Йорк, 2 марта 1944)
Мой Тоннио,
Верю, ты слышишь, так громко звенит и звенит мое сердце любовью к тебе. Скоро апрель, прошел год, как я кричала Святой Деве, чтобы хоть на пять минут ты был рядом со мной, чтобы хоть пять минут были моими с моим мужем перед отъездом в Северную Африку.
А я тогда болела, едва могла ходить и не могла добраться до друзей, где тебе захотелось провести последние четверть часа, которые ты прожил в этом городе. Я корю себя за слабость, несмотря ни на какие боли, мне нужно было проводить тебя до Северной Африки. Но надеюсь, ощущение меня, звук, запах, вкус всегда с тобой, Господи, как мало я могу тебе дать, как я бедна, как бы я хотела, пусть на время вспышки бенгальского огня, нарисовать рисунки, сотворить новые миры, волшебные явления, новые краски, небывалую музыку, а потом умереть.
Целый год я лечила свою голову, ставила ее на место после того нападения, справлялась со страхом перед ночными грабителями[298]. Скоро год, как я трачу все свои силы на любовные письма тебе, а ты все не приезжаешь. Я боюсь расточиться в ветре, растаять в пространстве, как дым. Куда я пойду, разыскивая тебя в пустоте? Тоннио, Тоннио, я больше не могу, но я так хочу все-таки мочь.
Я очень одинока без вас, мой муж, но говорю себе, что становлюсь сильнее, лучше, совершеннее в любви к тебе, в отдаче тебе всего, когда ты вернешься. Я жду. Ты увидишь мою работу, небольшую, которую я все же сделала, пока тебя не было. Когда светит солнце, я благодарю Бога за то, что он наполнил мое сердце такой прекрасной любовью, бескрайней любовью к моему мужу. Я тогда счастлива и разговариваю с твоими фотографиями.
Сегодня я счастлива, я получила твою телеграмму с адресом полковника из Вашингтона. Я дождусь завтрашнего дня и поговорю о тебе. Это будет моим завтрашним счастьем. Я не знаю, как рассказать тебе обо всем хорошем – надежде, вере в счастье тихих часов нашего будущего после войны. Если бы мне не верилось в это, я сошла бы с ума, я бы отдала себя на съедение крысам. Больше я ничего не говорю, потому что хочу, чтобы мое письмо ушло сегодня же (папа Рушо исправил мое письмо, и я рада, что не отправлю тебе столько ошибок. Но я не думаю, что они доставляют неприятности почте и нашим сердцам). Я целую тебя, как тысячи пчел, нашедшие самый сладкий цветок для своего меда.
Твоя жена
146. Консуэло – Антуану
(Нью-Йорк, начало марта 1944)
Мой милый Тоннио,
Я получила телеграмму, где ты написал, что у г-на Шемидлена есть для меня сообщение.
Я очень удивилась, услышав по телефону, что у него для меня ничего нет. Он был очень любезен и был удивлен моим вопросом. Я извинилась и в тот же день послала ему еще и письмо с извинением, что побеспокоила его телефонным звонком. Мне кажется, эта зима может привести тебя сюда. Скоро год, как я тебя не видела. Где ты сейчас, мой муж? Знаешь, сил у меня совсем немного. Боюсь истратиться не лучшим образом. Когда мне хочется говорить, я говорю о творчестве, говорю о боли, которая растет. Здесь у меня есть еда, есть удобная квартира. Я говорю себе, что настанет день, тот день, когда ты будешь рядом со мной, я сварю тебе кофе или мы поругаемся, но мы будем жить вместе, и Ганнибал будет снова жить со своим хозяином. Так мало, чем можно жить, жить – это искусство. Мне не живется, Тоннио. Я на все натыкаюсь, даже на слова. Я не могу жить среди людей цивилизованных, и в моем возрасте не хочу уже пробовать жить среди дикарей. Я вообще не знаю, есть ли они еще на земле. Цивилизованные люди стали дикарями. Сама не знаю, что со мной произошло, что произошло с моим сердцем, если я думаю о дикарях или мечтаю о цивилизованных людях. Я не могу говорить о любви, потому что ты далеко, потому что не знаю, что будет завтра. Я тебя целую, мой милый Тоннио. Прости, что я сегодня немного грустная, но каждый день передо мной стена, стена, это непонимание между народами, эта неслыханная война, это все не умещается в моей маленькой головке. Я бы хотела, чтобы ты все это объяснил мне в своей большой книге. Скажи мне, что ты начал ее писать. Скажи, дорогой, ты выполняешь долг перед самим собой, ты заботишься о себе, ты себя любишь? Ты должен все это делать для меня, потому что меня нет рядом, чтобы тебе напоминать об этом. Приезжай скорее, и я тебя обниму.
Валик диктофона никудышный. Мадам Бушю безумная (но) тебя целует.
147. Антуан – Консуэло
(Алжир, весна 1944)
Консуэло, славный мой, дорогой малыш, мое путешествие в Соединенные Штаты никак не складывается. И мне грустно, грустно.
Может, у меня получится снова выполнять военные задания на военном самолете. Или приехать?
Получил вашу длинную телеграмму – наконец-то! Она меня очень, очень порадовала. Спасибо, Консуэло.
Целую вас изо всех сил. Мое письмо забирают. Не показывайте его никому и не ссылайтесь на него в ответном письме или телеграмме.
148. Консуэло – Антуану
(Кембридж, март 25 1944)
Тоннио, дорогой,
Не знаю, как рассказать вам, до чего мне больно жить, больно дышать вдали от вас. Я в Кембридже на три дня. Приехала на выходные повидаться с Сантильяна[299] и посмотреть на этот университетский город. А самое главное, избыть время.