— Замолчи! — уговаривала ее другая.— Ей что — захочет и уедет к нему; а нас с тобой кто примет?.
Лучева осталась одна.
«Несчастные! Они думают, что я остаюсь ради них! Куда же мне деваться? Продам все свое добро, а надолго ли его хватит? Муж не любил меня даже в те годы, когда я была молода, так неужели полюбит теперь? Ни на какую другую работу я не способна. Поздно менять жизнь... Нет для нас нигде пристанища!»
Она вспомнила богатого старика, и дрожь омерзения пробежала по ее телу.
Роза Лучева открыла коробку с гримом, взглянула на себя в зеркало и начала готовиться к выходу на сцену.
«Э В Н И К А»[49]
— Слушай! — Даков никогда не называл жену по имени.— Неужели ты не можешь оставить девушку в покое?
— А тебе-то что?
— Надоела мне твоя трескотня. Пора бы и утихомириться! А если она тебе не нравится, найми другую.
— Где же я найду другую такую прислугу?
— Сама не знаешь, чего хочешь.
— Знаю прекрасно! Но не позволю ей разыгрывать из себя барышню.
— А чем это тебе мешает?
— Ты в этом ничего не понимаешь.
— Я давно не понимаю многого.
— Вообразила себя красавицей!
— И не без оснований.
— Красота мужички! — с презрением процедила Дакова.
— А как вы думаете, что лучше — быть красивой мужичкой или...
Он оборвал свою речь,— надоело даже дразнить жену.
А жена впилась в него глазами змеи, на которую наступили.
Но муж, закаленный в битвах супружеской жизни, спокойно выдержал этот взгляд.
Целую поэму о взаимной ненависти, накопившейся за годы супружества, можно было прочесть в их глазах.
Жена решила было начать... но спохватилась, что пора идти в гости.
Драга жила у них вот уже два года.
Она поступила к ним четырнадцатилетней девочкой, худенькой, еще не сформировавшейся.
Но в городской обстановке точно переродилась — подросла, пополнела.
Личико у нее было нежное, ножка маленькая, голосок удивительно добродушный и ласковый, глаза застенчивые.
Чистоплотная, опрятная, трудолюбивая, она вела себя скромно даже тогда, когда гости обращали на нее слишком большое внимание, и никогда не забывала, что она простая деревенская девушка, прислуга.
Драга была грамотная, умела читать.
Вначале Дакова относилась к ней, как родная мать или старшая сестра, но с течением времени стала бранить ее все чаще.
И вот нежданно-негаданно Драга расцвела и похорошела.
А хозяйка ее считала, что лицо у служанки должно быть самое обыкновенное, простецкое,— лишь бы при виде его у господ не портился аппетит.
Знакомые барышни, бывавшие у Даковых, стали поговаривать, что Драга позволяет себе лишнее — встречает их так фамильярно, как будто они приходят в гости к ней.
Впрочем, у них были основания на нее сердиться. Ведь Драга и в городском наряде и в деревенском платье была чудо как хороша, прямо картинка!
Комнатка у нее была крошечная. Перед окошком стоял туалетный столик.
Подражая барышням, она стала мазаться какими-то кремами. Но однажды услышала, как хозяин подшучивал над одной гостьей, увлекшейся притираниями, и забросила все свои мази.
Драга не любила гулять по городу, редко встречалась с подружками и никогда не торчала у калитки.
«Разыгрывает из себя горожанку; солдат чурается, должно быть офицеров ждет!» — издевались над нею.
Наряжалась она не только из кокетства, но чтобы гармонировать с окружающей обстановкой и не срамить хозяев.
А как выглядела ее хозяйка?
Не легко описывать женскую красоту, еще труднее — описать ее противоположность. Это надо видеть.
Дакова была стройна, но той стройностью, которую ценят в кавалерийских конюшнях, а не в гостиных. Взгляд ее старался быть ласковым, но бросал собеседника в неодолимую дрожь.
А нос?
Казалось бы, ничтожная деталь,— однако все существо обладательницы этого носа отражалось в нем, словно в зеркале. Нос, как авангард, предупреждал о ее появлении.
Дакову чудилось иногда, будто нос у них общий, семейный, и порой он даже ощущал его на своем лице.
Женщина неглупая, Дакова сознавала, что она некрасива, но убедила себя, что в ее манере одеваться и тембре голоса есть что-то особенное, внушающее уважение и благоговение перед ее чистотой.
Когда, оставшись наедине с мужчиной, она пыталась вести себя «как светская дама» и проявляла к нему неумеренную нежность, несчастный думал:
«Не дай бог, еще бросится на шею и заревет: «Твоя до гроба!»
Тесть Дакова понимал, какую жертву принес его злополучный зять, и жалел его, как жалеют невинно осужденного.
А теща...
«Боже мой! — частенько восклицал бедняга,— что было бы, будь жива и она!»
У Даковых гости.
Хозяйка хлопочет на кухне. Супруг ее занимает дам.
— Да,— продолжая прерванный разговор, разглагольствовала молоденькая майорша,— прислуга становится очень уж нахальной.
— Еще хуже будет, когда их начнут водить по кинематографам.
— Конечно, прежней прислуги уж не найти. Вы только представьте себе: вчера после ужина захожу к своей в комнату и вижу — разлеглась на кровати в одной рубашке, облокотилась на подушку и книжку читает. А на подушке — конфеты, и не дешевые.
— Должно быть, нагляделась на господ!
— Хотят жить не хуже нас.
— Ах, какие безобразницы! Хотят, видите ли, жить не хуже нас! — театральным тоном проговорил Даков.
— Ну уж, пожалуйста, без иронии!
— Можно и без иронии. Скоро вообще прислуги не будет. Вам самим придется стирать грязные рубашки.
— Да вы, чего доброго, революционером стали?
— А хоть бы и стал, что ж тут удивляться? При таком режиме в доме...
— И вам не грешно жаловаться на жену? Ведь она у вас сущий ангел.
По спине Дакова пробежали мурашки.
— Извините, сударыня, но у вас довольно оригинальное представление об ангелах.
В гостиную вошла жена — «ангел», и ее супруг умолк.
Как только она появлялась в обществе, он уподоблялся глухонемому. А она вела себя так, словно только что вырвалась из его бурных объятий.
В военном клубе будет костюмированный бал «в народном духе».
Дамы шьют национальные костюмы. Будут раздавать призы.
— Побойся бога! — вскрикнул Даков, увидев свою супругу в болгарском национальном наряде.— На бал приедут иностранцы. Что они подумают о нас, встретив такую «болгарку»?
— По-твоему, этот наряд мне не к лицу?
— Она еще спрашивает!
— А Драге он идет?
— Конечно.
— Значит, лучше быть деревенской девкой?
— Красивой, а не...
Драга, случайно подслушавшая этот комплимент по своему адресу, стала носить национальный костюм.
Барыня теперь видеть не могла свою служанку.
Как-то раз утром она накинулась на Драгу:
— Сейчас же выбрось эти тряпки! Пока служишь у меня, должна одеваться по-городскому.
Девушка подчинилась безропотно и спрятала в сундучок платье, которое хозяйка предала анафеме.
Потом она купила себе блузку, точь-в-точь такую, какую носила дочка помощника кмета, учительница, знакомая Даковых. По праздникам Драга повязывала шею алой лентой и завивала волосы кудряшками.
Учительница, увидев эту блузку, перестала бывать у Даковых.
— Остается только повести ее в клуб!
Хозяйка опять накинулась на Драгу:
— Никаких блузок, ленточек и кудряшек!
И блузка с ленточкой, как и национальный костюм, очутились в сундучке.
Тогда Драга заказала себе простенькое темное платье.
Но волосы у нее были светлые, лицо белое и румяное, и в черном платье она казалась юной мадонной.
Драга не сердилась на хозяйку, боялась только, как бы не уволили.
Ведь жилось ей все-таки хорошо. Другие служанки ей завидовали: «Ишь как живет: отдельная комнатка, хозяйская постель, сытная пища; в доме бывают видные люди; постоянно вечера, обеды, музыка». Завидовали ей и родственники: она ничего не просила у них, ни в чем не нуждалась.
Но вот однажды к ней явилась целая депутация односельчан: оказалось, что за нее сватается самый богатый парень в родной деревне.
Драга только усмехнулась и наотрез отказала ему.
В квартире переполох; все перевернуто вверх дном. У хозяйки пропала серебряная ложечка от сервиза — подарок матери. Дело не в цене; ложечка была дорога как память.
Дакова не подозревала Драгу в воровстве, но все-таки решила обыскать сундучок в ее отсутствие.
Однако не успела она поднять крышку, как вошла Драга.
— Госпожа... Прошу вас... Не делайте этого!..— сказала она, бледнея.
Но Дакова уже рылась в сундучке.
— Это... косынка... в ней... — пролепетала девушка.
— Посмотрим, что в нее завернуто... Ведь я тебе же добра желаю,— обыщу, никто тебя не будет подозревать. Чего ты боишься? Неужели думаешь, что я ее возьму?
Драга то краснела, то бледнела.
Хозяйка развернула новенькую изящную шелковую косынку — свой подарок — и... увидела фотографическую карточку собственного супруга!
Дакова остолбенела и несколько секунд не могла прийти в себя.
Драга готова была провалиться сквозь землю. Уж лучше бы у нее нашли весь сервиз, только б не эту фотографию, думала она с ужасом.
Хозяйка впилась глазами в девушку, как удав, готовый броситься на свою добычу.
— Как это к тебе попало? — прошипела она.
Но тут в ней заговорило самолюбие: ведь объясняться с прислугой неприлично. Даковой хотелось ударить девушку, но это ей не позволило воспитание. Она поднялась и молча ушла к себе в комнату.
Драга прислонилась к стене.
Карточку хозяина она унесла из гостиной; там их было штук двадцать, и снят он был в разных позах и в разных возрастах.
Гимназистки покупают фотографии знаменитых артистов и хранят их под подушкой. Драга была счастливее гимназисток — она любовалась на своего кумира каждый день.