396), ни от заслуг перед партией. Этот дамоклов меч висел над каждым коммунистом, начиная с секретаря парторганизации, коммуниста с двадцатилетним стажем, и кончая кандидатом, только что принятым в ВКП(б)397. Не помогали ни отличная характеристика, ни добросовестная работа, ни объяснения, что «был трезвый» и вел себя достойно398. Скрыть факт потери и отделаться «семейным» разбором было невозможно. Дела об утере партбилета в обязательном порядке шли на партийную комиссию, которая и решала вопрос о выдаче нового. Наказание за утерю партбилета варьировалось от выговора с занесением в учетную карточку до исключения из партии.
Исключение было неминуемо, если утеря билета несла хотя бы минимальную шпионскую окраску. Например, когда коммунистка М. была в гастрономе, к ней подошла незнакомая немка, хорошо говорившая по-русски, и предложила какие-то вещи на продажу. М. пригласила ее в свою машину, немка посидела пять минут и ушла, а М. обнаружила, что пропала сумка и все документы, в том числе и партбилет. М. не насторожило, что немка хорошо говорит по-русски и явно подозрительна. «Она дала возможность шпиону» воспользоваться случаем, и документы «попали в руки к врагу». Заодно припомнили, что М. оторвалась от партийной жизни, не ходит на партсобрания и не посещает учебу. За все вместе она и поплатилась – была исключена из партии399.
Собрания «по утере» строились по определенной схеме и походили на игру по строгим правилам. Обвинитель, защитник, знаток Устава партии были персонажами этого представления. Иногда сценарий собрания был почти дословным переносом в реальную жизнь соответствующей сцены из фильма И. Пырьева. Вплоть до прямых реминисценций – коммунистам напоминали, как и героям «Партийного билета», об убийстве С. М. Кирова400. (Убийца руководителя ленинградской партийной организации Леонид Николаев, как известно, без проблем прошел в здание Смольного именно по партийному билету.) Ритуал требовал, чтобы строгость была проявлена, значение проступка понято и озвучено. Но все понимали, что в такой ситуации может оказаться каждый. Неудивительно, что начальник политотдела УСВА земли Мекленбург Власенко в марте 1948 года упрекал парторганизации в том, что случаи утери и небрежного хранения партийных билетов тщательно не разбирают, зачастую выносят либеральные решения, оставляют в партии людей, «заслуживающих исключения из ВКП(б)»401.
Держать в порядке партийные документы означало не только их бережно хранить, но и своевременно вставать на учет, регулярно платить взносы и отмечать платежи в членском билете. Здесь безалаберности было больше, поскольку и наказания предполагались более мягкие. Некоторые партийцы СВАГ сознательно не выполняли предписанное Уставом. Выступавшие на партсобраниях сетовали, что «коммунисты, приезжающие на работу… даже не считают нужным придти и встать на партийный учет»402. Отговорка – никак не мог застать «работника по оргучету»403 – была именно отговоркой. Нужное усилие не совершалось, партийную преданность явно не стремились доказывать. Возникали обоснованные подозрения, что за такими поступками таилось желание ускользнуть, «бойкотировать» парторганизацию404. Руководитель группы марксистско-ленинской учебы Центрального клуба СВАГ делился своими сомнениями по поводу коммуниста И., не встававшего на партийный учет и не платившего взносы: «Мне кажется, что в тов. И. что-то есть, он не говорит, затаил, он наверно хотел механически выбыть из партии. Тов. И. на занятиях что-то интересовала позиция Троцкого, его группы, к этому проявлял повышенный интерес»405. В то время «порочная связь» между неуплатой взносов и интересом к Троцкому, вероятно, не казалась абсурдом правоверным коммунистам.
Простые члены партии могли запросто позволить себе не платить в партийную кассу больше трех месяцев406. И никто не торопился считать их за это механически выбывшими по Уставу407. Кое-кто полагал достаточными объяснения типа «был очень занят», «зашился в работе»408. Строгий подход к неплательщикам был скорее исключением. А это, что ни говори, было размыванием устоев. Некоторые секретари партийных организаций безо всякого обсуждения на собрании спокойно принимали членские взносы у тех, кто не платил их более трех месяцев (считай, выбыли из партии)409. А если дело доходило до обсуждения, то после громогласных обвинений («перестал чувствовать себя коммунистом», «потеряла чувство партийности»410) следовало простое и нестрашное «поставить на вид»411. Даже когда коммунист явно манкировал партийной жизнью (не платил четыре месяца взносы, не посещал партийные собрания и партучебу), его журили, ругали за «несознательность», «зазнайство» и «чрезмерное самолюбие», но не исключали из партии412.
Небрежное отношение к уплате членских взносов косвенно говорило о том, что некоторые коммунисты тяготились своим пребыванием в ВКП(б). Сколько было таких коммунистов, можно только догадываться. Но отдельные факты подтверждают существование подобных настроений. Один из кандидатов в члены ВКП(б) простодушно заявил, что он не хотел вступать, его, якобы, приняли насильно в период войны, и попросил исключить из партии413. Столь же показателен случай с К., кандидатом в члены ВКП(б) с 1944 года. В сентябре 1947 года случайно выяснилось, что он не состоял на партийном учете и не платил взносов. Стали разбираться. К. объяснил, что раньше взносы платил и жил жизнью парторганизации. Но парторг постоянно давал поручения и требовал работать над повышением идейно-политического уровня, читать, составлять конспекты и т. д. И тогда К. понял, что это не для него. В итоге состоялся весьма примечательный диалог:
К.: Мне… это было не по силе, т. к. я имею 50 лет. Я <…> решил не платить членские взносы и не заявлять о своей партийности.
Вопрос: Желаете Вы быть в партии?
К.: Я же говорил, что работать не могу, а быть просто балластом нет смысла.
Вопрос: Вы, когда подавали заявление в партию, в нем указывали, что будете добросовестно и честно выполнять возложенные на Вас партпоручения, и если Вы говорите, что Вы являетесь балластом, то зачем же Вы поступали в кандидаты ВКП(б)?
К.: Я в заявлении указывал, что буду выполнять все партийные поручения честно и добросовестно, но я же его писал потому, что мне неудобно было перед товарищами, рекомендовавшими меня в кандидаты, так как они меня знали, что я неплохой работник, и хотели, что[бы] к октябрьским торжествам был принят в кандидаты, а подводить их было нехорошо, т. к. они были хорошие люди.
Вопрос: А как Вы смотрите на то, что Вас могут исключить из кандидатов ВКП(б)?
К.: Если быть балластом, то лучше исключить414.
Вступление в партию «по приглашению», ведь от партийных организаций требовали «роста рядов», вероятно, осознавалось какой-то частью коммунистов как переход на новый уровень личной несвободы, сопровождавшийся своеобразным стрессом. Положено, предложили, отказаться невозможно. Некоторые из тех, кто вступил в партию во время войны, сожалели об этом. Для них, очевидно, не заинтересованных в дальнейшей карьере, в отличие от партийных интеллигентов и ярых службистов, выход из партии, вероятно, не казался гражданской смертью, да и само по себе «погружение в болото обывательщины» не смущало. Неуплата взносов, нежелание встать на партийный учет и «скрытие партийности» казались простым решением личной проблемы. В определенном смысле это была рискованная попытка уйти в частную жизнь. Жизнь без партийных поручений, собраний, взносов и марксистско-ленинской учебы. Попытка по тем временам экстремальная и вряд ли массовая. Большинство предпочитало молчаливо отсиживаться в зоне пассивности, не привлекая к себе лишнего внимания.
Кажется, что сакральный момент, таившийся в партбилете и столь ярко отображенный в фильме И. Пырьева, после войны существовал исключительно в виртуальном мире «высокой» коммунистической пропаганды, а совсем не в коммунистической массовке. А сама «сакрализация» становилась реальной только в зоне страха перед наказанием.
Марксистско-ленинская учеба: феномен идейного ускользания
Стоило любому вновь созданному советскому учреждению приступить к работе, как его «коммунистическую прослойку» старались с головой окунуть в густой бульон партийного просветительства. Коммунистическое внушение, казалось, должно было работать со всей мощью, формируя общественное мнение, закладывая жесткие конструкции идей и образов в индивидуальное и массовое сознание. С помощью четко прописанных установок и стереотипов, бесконечных повторов партийная пропаганда пыталась создать стандартно-коммунистическое видение не только политических явлений, но и всей жизни. Приступая к работе, мы думали, что в культуре позднего сталинизма только такая картина и была единственно возможной. Исправно действующий идеологический механизм, работающий, как часы, коммунистический импринтинг. Однако реальность, с которой пришлось столкнуться, выглядела несколько иначе. Она напоминала знакомое нам лично по 1970–1980-м годам ирон