ЧАСТЬ 7. МЕТАМОРФОЗЫ ПОТРЕБЛЕНИЯ
Жилище как трофей, или Железный занавес в квартирном вопросе
После привычной советской тесноты сваговцы, оказавшись в Германии, испытали легкое потрясение: в СССР «редко встретишь хорошую квартиру, а здесь сколько угодно, на каждом шагу»717. Бесспорно, это было преувеличением. В советской зоне оккупации в 1945 году было полностью разрушено и не поддавалось восстановлению около 14% жилищного фонда. И это не считая частично разрушенных и получивших легкие разрушения домов и квартир718. Переводчица Управления Политсоветника рассказывала, как жила ее портниха в Берлине. Разрушенный взрывом пролом в стене был завешен простым домашним одеялом. И это через два года после окончания войны.
Однако у некоторых победителей все-таки появилась возможность не только увидеть хорошее жилье, но и пожить с немыслимым по советским меркам «антисоветским» комфортом: в отдельной комнате или отдельной квартире, с хорошей мебелью, водопроводом, канализацией. Немногие явочным порядком (часто не по чину) присвоили себе несоветское право купаться в роскоши. Жена офицера хвасталась: «Занимаем с мужем 5–6 комнат, поехать жить в Россию я бы никогда не хотела»719. В полном восторге пребывала и супруга военного коменданта из провинции Мекленбург: «Эта жизнь мне кажется сказкой… Леня мой работает комендантом города, занимаем дом в 2 этажа, шикарная обстановка, мебель мягкая, есть пианино и разные красивые зеркала, ковры на стенах и на полу, люстры, в общем, живу как в раю»720.
Подобная райская жизнь в немецких домах и квартирах, строго говоря, была доступна только начальству и самым оборотистым и пробивным. И она явно противоречила политике высшего советского руководства. Судя по заявлению заместителя Главноначальствующего СВАГ, в советской зоне оккупации существовало формальное ограничение на «индивидуальное расквартирование», и советское командование «не имело намерения изменять это»721. Но организационный хаос первых месяцев и слабый контроль за действиями военных администраций в провинциях и федеральных землях привели к тому, что определенная часть сваговцев к осени 1945 года расположилась именно там, где действовало ограничение, – в частных немецких домах и квартирах, уцелевших от войны и достаточно благоустроенных.
Универсального алгоритма расквартирования военнослужащих в землях и провинциях СЗО не было и быть не могло. В сильно разрушенном Берлине Штаб СВАГ разместили в тихом Карлсхорсте, районе берлинского административного округа Лихтенберг. Здесь же возник и военный городок. В Дрездене, где жилой фонд сильно пострадал от авианалетов союзников, Управление СВА федеральной земли Саксония пришлось расположить в королевском дворце. Там же на глазах у начальства проживала часть сотрудников722, остальные поселились компактно в пригороде. В Шверине в октябре 1945 года начальник УСВА генерал-майор М. А. Скосырев специальным приказом закрепил за сотрудниками жилье, занятое ими явочным порядком. И хотя в приказе Скосырева речь шла (по советскому стандарту) о комнатах723, сваговцы фактически разместились в отдельных квартирах. Служебные и жилые помещения военной администрации расположились в тридцати трех домах на двенадцати улицах города. Начальство выбрало улицу Юнгфернштиг. Здесь в доме № 1 в особняке площадью 460 кв. м жил сам генерал Скосырев, в доме № 3 – начальники военного и экономического секторов, занимавшие по три комнаты (по 66,7 кв. м), в доме № 4 в четырех комнатах (97,2 кв. м) поселился заместитель начальника УСВА, в доме № 5 – начальник политотдела (4 комнаты – 110 кв. м), там же проживали начальник канцелярии управления (41 кв. м) и старший переводчик (30 кв. м). Всего в пяти домах на Юнгфернштиг было расквартировано восемь человек. Один дом держали в резерве, видимо, для высоких гостей724. Высокопоставленные сваговцы, как нетрудно догадаться, предпочитали просторные хорошие немецкие квартиры или целые дома с полагающейся обстановкой. Выбор квартиры напрямую зависел от чина, должностного положения, предприимчивости и расторопности. Статус победителя требовал соответственного антуража.
Вопрос о ползучей бытовой «контрреволюции», проникающей в сознание советских людей через мягкие немецкие простыни и удобную мебель, в это время еще не был внесен в повестку дня, хотя советские нормы и правила категорически исключали подобную квартирную анархию. Поначалу только некоторые правоверные политработники сигнализировали о нависшей над «советскостью» угрозе. Они тревожились о бесконтрольных бытовых контактах сваговцев с немцами725. Но их особо не слушали. Сваговцы занимались обустройством своей жизни в Германии, вызывали семьи и искали жилье. Жизнь заставляла выбирать частные квартиры не только (и не столько) из-за неожиданно пробудившейся в людях тяги к роскоши. Многие цивильные работники приезжали в Германию, не имея даже сменного белья и постельных принадлежностей726. Поселившись у немцев, можно было об этом не заботиться. Не особенно комфортно чувствовали себя жильцы офицерских общежитий. Их жалобы на «бытовое неустройство имели массовый характер»727. В первые два года оккупации сваговцы достаточно свободно «перетекали» в обустроенные и обжитые немецкие квартиры. Проверки выявляли нарушителей728. Затем все затихало до новой ревизии.
Ситуация резко изменилась в 1947 году. 4 июля на партактиве СВАГ начальник Политуправления СВАГ генерал-майор И. М. Андреев потребовал как можно быстрее «сгруппировать» людей «в одном месте, как это сделано у нас в Карлсхорсте». Впрочем, и в Карлсхорсте в это время многие сотрудники продолжали жить вне военного городка729. Андреев с возмущением описывал, как низко пали те, кто поселился в одной квартире с немцами: «…они спят на немецкой кровати, едят его вилкой и ложкой, пользуются всем немецким и попадают в зависимость к немцу»730. Сваговским «индивидуалистам» припомнили все: как они снабжали немцев продуктами, обедали вместе с ними, играли в карты и фотографировались в обнимку731.
8 июля 1947 года появилось распоряжение заместителя Главноначальствующего СВАГ генерал-лейтенанта М. И. Дратвина. Было приказано все комендатуры, воинские части и учреждения СВАГ расположить в военных городках или в изолированных районах. Туда же в кратчайший срок следовало переселить всех, кто жил у немцев. Бессемейные и холостяки должны были переехать в общежития «по типу гостиниц»732. Требования изоляции от немцев, и раньше звучавшие в распоряжениях начальства, теперь стали политическим императивом. Попытка уклониться от переселения в «советскую колонию» превратилась в серьезный (политический!) проступок. Началось последовательное наступление на личное пространство советских людей, работавших в Германии, его сужение и ограничение.
Дело это оказалось технически не простым и не одномоментным. Коммунизация сваговского быта и создание изолированных от немцев пространств не только встречали достаточно серьезное, скрытое и изворотливое противодействие сотрудников военной администрации. Одновременно выяснилось, что квартиры не готовы, ремонт задерживается; общежития не обустроены и не оснащены всем необходимым. Хотя об этом начали говорить еще год назад, повторявшиеся распоряжения о немедленном переезде в отселенные дома перекрывались оправданиями сваговских бюрократов: ничего не успели отремонтировать и оборудовать733.
Дефицит «правильных» квартир привел в действие проверенный механизм – советскую распределительную систему. На жилплощадь стали выдавать ордера, появились очереди. Но строгой очередности не было. В первую очередь квартиры получали те, кто проявил бóльшую настойчивость или смог заручиться благосклонными резолюциями старших начальников. Переход от инициативного (и бесконтрольного!) «самообеспечения» жильем, возникшего еще в первые месяцы СВАГ, к советской распределительной практике привел к тому, что квартирный вопрос сваговцы пытались решать обычным для советских людей способом, используя связи и служебное положение734. Заговорили о «сынках и пасынках»735. Ничего не добившись от руководства, сотрудники устраивались, как и прежде, на частных квартирах, а начальство продолжало сетовать на «разбросанность квартир офицерского состава» и пересчитывать по пальцам отрицательные стороны такого проживания.
Однако холодная война превратила требования о создании советских колоний в категорический императив. Дело стронулось с мертвой точки и пошло достаточно быстро. Часто без оглядки на негативную реакцию немцев. Иногда отселение с территорий, отведенных под колонии, проводилось с грубыми нарушениями. Могли, например, отселить гораздо больше местных жителей, чем было необходимо. Участились случаи, когда военнослужащие и гражданские сотрудники самовольно изгоняли местных жителей, оставляли у себя принадлежавшую им мебель, хотя командование категорически это запрещало. Но спусковой механизм «самовольничания» уже сработал. И советский человек, зная, как трудно что-либо выбить из хозяйственников, уповал только на самообеспечение. Он добывал для своей новой квартиры все, что только было можно (и нельзя!)