736, не оглядываясь на задачи большой немецкой политики Сталина и на возмущение немцев.
Если в 1945 году выселение воспринималось немцами стоически, как вполне ожидаемое последствие поражения, а в 1946 году формирование изолированных районов велось сваговским начальством медленно, с учетом возможных политических последствий – на носу были муниципальные выборы, то в 1947 году все изменилось. Ударную кампанию по созданию в чрезвычайно сжатые сроки изолированных районов немецкое население восприняло как неоправданный произвол. Новые выселения спровоцировали рост враждебного отношения к русским, начались «нежелаемые» (так в документе. – Авт.) разговоры среди «немцев-отселенцев», множились «различные провокационные слухи», в немецкие самоуправления потоком пошли жалобы737. Начальник политотдела СВА земли Саксония М. И. Зяблов, информируя о предварительных итогах работы «по организации советской колонии», признал, что в Дрездене «в ряде случаев немцев выселяли „куда угодно“, не обеспечив их жилой площадью, хотя такой площади вполне достаточно». В ответ оскорбленные немцы, оставляя квартиры, производили «вредительские разрушения», приводили жилье в негодное состояние – снимали электропроводку, увозили печи, выставляли стекла из окон, вывозя все «вплоть до дверной ручки»738. Руководство СВАГ вынуждено было констатировать, что «неорганизованность и самовольничанье отдельных лиц и организаций» при переезде в отселенные районы подрывало авторитет советских оккупационных властей в Германии и местных органов самоуправления739. Так бездумная практика решения частных политических задач дискредитировала большую политику Сталина в Германии гораздо эффективнее, чем вся западная пропаганда вместе взятая.
Места изолированного пребывания советских людей в Германии называли по-разному: «специальные кварталы вроде военных городков», «отселенные районы для советских граждан», «специально освобожденные от немецкого населения районы», «район сплошного выселения», «обособленные городки», «квартиры сплошного выселения», «зона сплошного выселения», «отселенные от местного населения дома», «советские городки-колонии». В партийных документах чаще всего встречается «советская колония». Этому термину придавали в первую очередь политический смысл: не забывайте, вы часть СССР, живущая по законам и правилам советского общества в чуждом и враждебном окружении. Сваговцам в силу специфики их деятельности подобные ограничения представлялись неуместной перестраховкой, с которой оставалось только возмущенно смириться.
После переселения сотрудники СВАГ не получили ничего похожего на райские уголки немецкого уютного быта, к которым привыкли. Новоселы, особенно те, кто прибыл на замену, оказались без элементарных удобств. Не было предметов хозяйственного обихода, постельных принадлежностей, мебели, приходилось порой спать на полу740. У тех, кто уже давно жил в нормальных условиях, подобное отселение тем более не могло не вызвать недовольства. Критические высказывания единиц, за которыми стояли настроения осторожного сваговского большинства, тщательно собирали и докладывали начальнику Политуправления СВАГ: «Что это за порядки? Воевал, воевал, и вдруг мне дают одну комнату. Неужели в Германии квартир нет?»741; «…я не молодой человек и хочу жить по-человечески. Лучше жить в блиндаже, чем в общежитии комендатуры»; «…лучше я пойду на гауптвахту, чем в эту в квартиру»742; «…приехал из СССР в ноябре 1947 г., инженер по промышленности. Нам дали квартиру, в ней ничего нет. 38 раз ходил в административно-хозяйственный отдел, просил мебель, стул, стол, кровать, все обещают, но не дают»; «…мне выдали ордер на квартиру. Мебель не дают, говорят, могу найти сам у немцев, но на это денег у меня нет»743, «…на прежней квартире было лучше, там я пользовалась у немцев всем необходимым, а теперь мне придется каждую мелочь, даже мебель покупать, а на что мне это нужно, если я все это оставлю при выезде в СССР». Лейтмотив высказываний – победители не должны жить хуже побежденных: «Переселение приведет к тому, что советские люди будут жить хуже немцев, нет мебели, постельных принадлежностей, не оборудованы комнаты, а в квартирах немцев есть все удобства»; «…почему мы – победители – не можем иметь условия для жизни лучше, чем побежденные»744.
Кое-кто, действительно единицы, категорически отказывался переселяться. Другие тянули, сколько могли, откладывая переезд под любыми предлогами. Отбивались, писали докладные записки начальству. Некоторые, переехав, продолжали поддерживать связь с прежними хозяевами и хранили у них свои вещи745. Бывали случаи, когда выделенную комнату занимали для виду, а жить продолжали у немцев. Мало того, успевали завести там семью и ребенка746. На партсобраниях взялись за тех, кто бойкотировал переселение в советские колонии. Тем, кто «сжился с буржуазной роскошью на частных немецких виллах и в связи с этим всячески уклоняется от переселения», в очередной раз пригрозили747. Практически до конца существования СВАГ время от времени становилось известно, что не все советские граждане переселились в военные городки748. Политработники по-прежнему говорили о «нездоровых настроениях»749; продолжался «отлов» тех, кто предпочитал жить подальше от начальственных глаз и находил новые способы ухода от надзора. Но это были уже арьергардные бои одиночек за свое личное пространство. В целом задача создания советских резерваций в Германии к 1949 году была решена.
Сталинский человек, оказавшись в Германии, устремился к приватности, а боевые офицеры, прошедшие войну и дошедшие до Берлина, искренне не понимали, как можно отнимать у них то, что принадлежало им по праву победителей. Зная из писем о трудной жизни на Родине, об отсутствии полноценных удобств и невообразимой тесноте, те, кому на какое-то время удавалось избавиться от коммунального бытия, наслаждались своим недолгим «буржуазным» счастьем, держались за него, защищали свое личное пространство и обретенный комфорт, находя лазейки и пути обхода начальственных запретов. На Родине им еще долго придется терпеть и ждать своих «Новых Черемушек». Нашим родителям в отдельные квартиры удалось переселиться только в середине 1960-х.
Как накормить сваговца?
Тем, кого направляли на работу в Советскую военную администрацию, обещали, что питание они «будут иметь хорошее»750. А что могло быть важнее, чем накормить себя, жену и детей после голодных военных лет. Родная тетушка одного из авторов приехала в 1946 году к отцу, майору медицинской службы, служившему врачом в Германии, чтобы подлечиться после перенесенного во время войны туберкулеза. Эту болезнь и сегодня относят к разряду опасных, что говорить о тех временах. Родители очень надеялись, что пятнадцатилетнюю московскую школьницу удастся подкормить и поставить на ноги в Германии, где снабжение, как они полагали, будет значительно лучше, чем в Москве. Вернувшись домой, тетушка очень расстраивалась – никаких красивых вещей привезти не удалось. Все ушло на усиленное питание. Положенных пайковых жиров не хватало. Деньги семья тратила на сливочное масло, стоившее в то время на черном рынке от 800 до 1000 марок за килограмм751, и сало, цена на которое была еще выше752. Эти продукты считались в те времена панацеей при восстановлении после тяжелой болезни. Не у всех сваговцев обстоятельства складывались подобным образом. Но всех объединяло одно – приобретение нормированных, положенных, а тем более неположенных продуктов и вещей требовало, как и на Родине, серьезных усилий, превращалось в неотъемлемую часть немецкого бытия сталинского человека, занимало помыслы, толкало на недозволенные действия.
Как объяснял коммунистам начальник Политотдела Штаба СВАГ полковник К. В. Овчинников: «…мы советские люди, работающие в СВАГ, обеспечены всем – норма питания… у нас хорошая»753. Норма – нормой, а как добыть эти положенные граммы в послевоенной Германии? Набор отпускаемых нормированных продуктов многих сотрудников совершенно не устраивал. «Много отпускают крупы, овощей, хлеба и картофеля. Нужно установить так отпуск продуктов, чтобы я брал то, что мне нужно из имеющегося ассортимента и платил бы за то, что взял. Тогда будет правильно», – сетовал офицер военной комендатуры капитан Томахин754. Проблема капитана Томахина, как и остальных семейных сваговцев, была в том, что оплачивать пайки для членов семей приходилось авансом, то есть постоянно оказываться в ситуации «бери, что дают».
Среди документов СВАГ мы нашли данные о нормах продовольственного пайка «британской армии за границей»755 (1946). При сравнении выяснилось, что в советском наборе было в два раза больше хлеба и картошки, чем в английском, в несколько раз больше крупы и макаронных изделий. Сваговцы должны были получать пять чайных ложек сахара в день и 1 грамм заварки – в отличие от английского любителя чая, которому было положено 14 грамм и в два раза больше сахара. А еще несколько ложек варенья и немного бисквита. Несмотря на то что без чая трудно представить себе англичанина, в его рационе за границей доминировало калорийное какао – его выделяли в два раза больше, чем чайной заварки. В советском пайке какао отсутствовало. И конечно, англичане не упоминали квашеную капусту, в то время как в рационе сваговца она доминировала и была важнейшим источником витаминов. Сотрудники СВАГ должны были получать свежей и квашеной капусты более 5 кг в месяц (по весу это больше мяса и почти столько же, сколько круп и макарон). Причем, как выяснилось, «немецкий характер засола» явно отличался от привычного