Прилично одеться и обуться, оставаясь только в рамках централизованного легального снабжения, было, как мы видим, весьма затруднительно. И в 1945 году, и позднее сваговцы прекрасно понимали – уповать на это было бы наивно. Да и не хватало не только одежды и обуви. В аскетический, ущербный от постоянного дефицита советский быт можно было добавлять и добавлять много нужных и полезных мелочей. Призывы сознательно ограничить себя «кое в чем»801 сваговцы пропускали мимо ушей. Эти призывы к аскетизму слишком часто исходили от тех, перед кем проблема дефицита вообще не стояла. К тому же все знали: «…рано ли, поздно ли, нужно будет уезжать в СССР». И хотелось «взять с собой те необходимые вещи, которые нужны в быту. Большинство нас пришло с войсками и у многих дома нет даже мебели»802. Сваговцы старались, как правило, не переступать границы легального, но без полулегального самоснабжения они обойтись не могли. Такой «серой» деятельностью занимались в большей или меньшей степени практически все, в том числе и партийные работники, а всех наказать было невозможно. Данное утверждение ни в коей мере нельзя считать оправданием тонувших в дефиците вороватых хозяйственников, которым немцы носили «пакеты» с вещами прямо на квартиру803, а тем более тех, кто запутался в своих подсудных махинациях.
Заместитель начальника Управления СВА земли Тюрингия по политическим вопросам Г. Т. Захаров докладывал секретарю ЦК ВКП(б) М. А. Суслову, что «снабжение поставлено было очень плохо. Самых простых вещей для домашнего хозяйства приобрести в торговой сети было невозможно». Работники вынуждены были обращаться к немцам, которые соглашались уступать свои вещи только за продовольствие и сигареты. В результате почти все сотрудники занимались таким обменом. Это настолько разжигало обменные страсти, что «сбило с правильного пути не один десяток в прошлом хороших людей»804. Переводчица из аппарата Политсоветника, поменяв ненужный ей табак на 2 кг мяса, отправилась с ним к немецкой портнихе, чтобы сшить себе платье. Будучи человеком чрезвычайно законопослушным, даже она не видела в своих действиях ничего плохого и не считала, что сбилась с правильного пути – так поступали все805.
Барахольство как дилемма
В словаре русского языка С. И. Ожегова слово «барахло» означает старье, старые негодные вещи, а также (пренебрежительно) вещи вообще806. Ни «барахольщика», ни «барахольства» там нет. Но в сваговской реальности этот разговорный неологизм превратился в бюрократический концепт, зазвучал на партийных собраниях, проник в официальные документы и даже в приказы Главноначальствующего807. Видимо, эта лексема оказалась подходящим определением для потребительской практики, расцветшей в силу обстоятельств либо личных склонностей конкретных людей. Понимали «барахольство» широко и исключительно негативно, употребляли это слово наряду с незаконным обогащением, крохоборством, стяжательством и самоснабжением. Об оттенках или градациях чаще всего не думали, каждый подбирал подходящие слова для описания явлений, по его мнению, несовместимых с «советскостью». Правда, когда нужно было оценить масштабы происходящего, к детализации все-таки прибегали. Так появился мем «большое самоснабжение»808, относящийся к столь же «большим начальникам». Они тоже не были застрахованы от разоблачений, что явно поддерживалось общественным мнением, хотя мало кто знал подробности.
Верили подобному негативу без колебаний, тем более что на партийных собраниях коммунистам все равно ничего толком не объясняли, изъяснялись намеками – ведь речь шла о Руководстве с большой буквы. Да и на партийных активах о таких случаях говорили лишь мельком. В апреле 1947 года секретарь партийной комиссии при Политуправлении СВАГ Ф. А. Романов сообщил партийным активистам, что из партии исключен за «большое самоснабжение» начальник УСВА провинции Мекленбург генерал-майор Скосырев. Были названы и другие имена809. В том же году на июльском партактиве СВАГ к этой теме вернулся начальник Политуправления И. М. Андреев: «У нас были такие случаи, когда наши работники настолько распоясывались, что даже крупных начальников пришлось исключать из партии»810. Впрочем, особого желания раздувать скандальные разоблачения ни у кого не было. Другое дело, когда наверху начинали какую-либо кампанию по закручиванию гаек – тогда приходилось соответствовать и выкладывать негатив на всеобщее обозрение.
Кое-кто пытался ловить рыбку в мутной воде очередной кампании борьбы с барахольством. Действия одного из таких «истинных борцов» подробно описал начальник Управления СВА федеральной земли Тюрингия И. С. Колесниченко. В августе 1946 года к нему явился некто Д., парторг одного из отделов Штаба СВАГ, для выполнения «особого задания» – по его словам, проверить (естественно, без шума), не «барахлят» ли сотрудники… и если таковые найдутся, то «призвать их к порядку». Через месяц к Колесниченко неожиданно обратился прокурор УСВА. Он счел своим партийным долгом «откровенно заявить об атмосфере лицемерия и интриг, которые плетутся у нас тов. Д., который наверное хочет сделать какую-то сенсацию, создать громкое дело, а в Берлине ему кое-кто верит». В комендатурах товарищ Д., как доложил прокурор, в основном «выискивал материалы» на самое высокое начальство, ставя вопрос ребром: «Что вы мне о мелочах рассказываете, меня они не интересуют. Вы скажите, приезжал ли генерал Колесниченко, генерал Карпелюк811<…> что и сколько брали, есть ли их записки на выдачу товаров, дайте их мне». Запугивая работников комендатур и Управления СВА, Д. хвастался, что «он 16 лет работал в ЧК-ОГПУ», что он парторг ЦК ВКП(б) в СВАГ, что он даже генерал. Колесниченко пожаловался заместителю Главноначальствующего СВАГ И. Серову. Вызванный на ковер Д. все отрицал. Дело замяли. Показательно, что в 1946 году Колесниченко не стал жаловаться в ЦК ВКП(б), как ему советовали коллеги, объяснив это тем, что Д. «получал соответствующий инструктаж и его должен был выполнять, поэтому не может полностью отвечать за свои глупости, которые он творил» (вероятно, это намек на то, что в это время в Москве было заведено дело на генералов ГСОВГ. – Авт.).
Однако товарищ Д. в 1947 году попытался снова «копать» под начальника УСВА земли Тюрингия. Колесниченко пришлось писать докладную записку и объяснять маршалу Соколовскому, что за человек этот Д. – «кляузник, клеветник и нечестный коммунист». «Разоблачителя», сославшись на слова одного из работников прокуратуры, он назвал «героем 1937 года». Иван Сазонович считал, что «в излишествах» его «никто не подозревал еще и не сможет заподозрить», он ведет «скромную жизнь не из-за ограниченных своих потребностей (хотя и это имеет место), но ради своих детей», которых не хочет «приучать к барству». И счел нужным добавить, что он «все время со своей семьей питается в столовой офицерского состава и обходится без домработниц», «работа – главное», а его личная жизнь – «на виду у всех»812. В словах генерала Колесниченко присутствовал явный протест против распространявшихся в советском оккупационном сообществе барских привычек.
Ведь «барахольство» обозначало не только действия по добыванию вещей, но и отношение к этим усилиям как насущной жизненной необходимости. Поэтому и прочесывали некоторые сотрудники СВАГ «черные» рынки в поисках как необходимых, так и экзотических вещей: «Вчера барахольничал. Накупил перчаток, носков по несколько пар, много шляп и фуражек разных цветов – костюмы будут, раз есть чем накрыть голову. Радиоприемник не удалось приобрести. Теперь остается достать пишущую машинку и покрышки для велосипеда. За 250 марок купил Rasier Apparat (бритвенный электроприбор), дешево достал две пары женских туфель (за 100 и 200) – пошлю маме. Недорого отдал за женские платьица. Зато с пальто меня надули. Утром, когда я к нему присмотрелся внимательно, оно оказалось все дырявое, так, что даже брюк из него не сделаешь… Пишущую машинку приобрел – элегантную такую… Она маленькая, в футлярчике, так что вместилась в один из моих чемоданов. Теперь у меня семь чемоданов, восьмой – маленький и две шинели, и велосипед, и радиоприемник и столько мороки и забот впереди»813. В приведенной дневниковой записи В. Гельфанда отчетливо видно некоторое смущение сталинского человека чрезмерностью своего барахольства, как и неведомое ранее удовольствие от обладания вещами, возможностью поделиться ими с близкими и ни с чем несравнимый потребительский энтузиазм.
Понятно, что стартовые возможности у всех были разные. Одни шиковали, другие пытались лишь приобрести необходимое. Кто-то упорно искал в магазинах мыло814, другие увлекались поисками «панбархата», сводящего «их с ума»815, или добывали тот же бархат, но уже «для обивки собственной машины»816. «Маленький СССР», как и его большой собрат, расслаивался на потребительские «классы», только здесь, в мире новых возможностей, процесс этот протекал невероятно быстро. Понятно, что те, кто имел доступ без ограничений (не всегда начальники), и люди обычные – стояли на разных полюсах барахольства. В принципе таких разделяющих моментов можно назвать и больше. Недавно прибывшие на службу в СВАГ были обижены на тех, кто давно служил в Германии, успел наладить связи и приодеться. В одной из комендатур на женском собрании произошла размолвка между семьями – давно живущими в Германии и приехавшими на замену. Конфликт возник из-за того, что «одни» много имеют и не переживают трудностей, а «другие» – еще не устроились и «не имеют поддержки»