[7] Ну, то есть я всё думаю: куда лишнее-то делось? То, что в остатке, оно как выглядит? Подумать даже страшно. Да, у меня имеется парочка-другая воспоминаний о том, как я был человеком, но что такое воспоминания? Они ведь только в голове. Почём мне знать, настоящие они или нет? Иногда, особенно если поужинаю несвежим слизняком, я от этих мыслей просыпаюсь по ночам с криком. То есть на самом деле с кваком, конечно. Спасибо за молоко, очень вкусно.
Тиффани молча смотрела на жабу.
— Знаешь, — проговорила она, — я и не думала, что магия — это так сложно.
— Трепых-пых-пых! Чирик-чик-чик! Ай-ай, бедный мал-мал я, чири-ик!
Тиффани кинулась к окну.
На дорожке возле дома суетился Фигль. На нём были крылышки из лоскутков и шапочка с клювом, кое-как сделанная из соломы. Ряженый Фигль носился кругами, хлопая «крыльями» и всячески изображая раненую птицу.
— Чирик-чирик! Трепых-пых-пых! Ой-ой, токо бы кис-кисун не прошмыгнул мимоходом! Ай-ай, я плак-плак птах! — верещал он.
Крысодав, злой рок всех птиц и птенцов, был тут как тут — подкрадывался к Фиглю по тропинке. Тиффани открыла было рот, чтобы закричать, но кот уже взвился в воздух и приземлился всеми четырьмя лапами прямо на маленького человечка.
Точнее, туда, где Фигль только что был. Человечек успел сделать сальто и оказался прямо у кота перед носом, после чего немедленно схватил зверя за уши.
— Ага! Подь сюды, кошакс мерзявый! Вот те за всех мал-мал птах, ты, чучундра грязнорыла! — И врезал коту головой по носу.
Крысодав перекувырнулся в воздухе, упал на спину и остался лежать. Глаза его съехались к носу. Оцепенев от ужаса, кот уставился на Фигля, который наклонился над ним и заорал:
— Чири-и-ик!!!
После такого Крысодав вдруг взвился в воздух, как это умеют только коты, рыжей молнией метнулся по тропинке к дому, шмыгнул между ног Тиффани и забился под раковину.
Фигль, ухмыляясь, посмотрел ему вслед… и увидел Тиффани.
— Пожалуйста, не уходи!.. — начала она, но тот уже растворился в воздухе.
Тем временем по дорожке к дому торопливо спускалась мама. Тиффани едва успела спрятать жабу в карман передника.
— Где Винворт? — спросила мать. — Он вернулся домой? Ну же!
— А разве вы не взяли его с собой на стрижку, мама? — спросила Тиффани.
Ей вдруг стало очень не по себе. Паника сочилась из матери, будто струйки дыма.
— Его нигде нет! — чуть не плача, сказала мать. — Я отвернулась всего на минутку! Ты точно его не видела?
— Но он же не мог уйти сам так далеко…
— Иди и посмотри в доме! Живо!
Госпожа Болен поспешила дальше. Тиффани торопливо вынула жабу из кармана и посадила под раковину. Она слышала, как заколдованный жаб квакнул на Крысодава, и кот, ошалевший от всего пережитого, мохнатым вихрем вылетел из молочни.
Тиффани выпрямилась. За первую мысль, которая пришла ей на ум, ей тут же стало стыдно: «Он же так хотел посмотреть, как стригут овец! Как он мог потеряться! Там же были и мама, и Ханна, и Фастидия! Но так ли уж хорошо присматривали за братцем Ханна и Фастидия, когда вокруг все эти удальцы-стригали?»
Тиффани попыталась сделать вид, будто этой мысли не было, однако её разум всегда был предательски внимателен, подмечая её ложь. Разум — это хорошо, вот только если бы он ещё не заходил мыслями туда, куда ему не велено…
Но Винворт никогда не пытался сбежать подальше от людей! От хижин стригалей до дома полмили пути! А Винворт ведь не может быстро ходить, проковыляет несколько шагов, шлёпается на попу и требует конфет!
Но если он и правда исчез, в доме станет немного поспокойнее…
Последняя мысль опять была гадкой и постыдной, и Тиффани постаралась прогнать её, занявшись поисками брата. Первым делом она отсыпала леденцов из кувшина и принялась бегать по комнатам, шурша кульком.
Она слышала, как по двору топают мужчины, вернувшиеся со стрижки овец, но не обращала на это внимания, продолжая заглядывать под кровати и открывать дверцы шкафов, даже те, куда карапуз уж никак не мог бы забраться, а потом снова смотреть под кроватями, хотя уже смотрела там — потому что это был как раз тот случай, когда ищешь даже на чердаке, хотя чердак весь год заперт.
Несколько минут спустя во дворе раздались голоса — люди бегали там и звали Винворта на все лады. А потом Тиффани услышала, как папа сказал: «Посмотрите у реки!» — и поняла, что он тоже в отчаянии, потому что уж так далеко Винворт точно не мог уйти добровольно, его всегда требовалось подкупить, чтобы увести к реке. Он был не из тех детей, кто готов просто так взять и удалиться от источника сладкого.
Это всё ты виновата.
Мысль была холодной, как лёд.
Это всё ты виновата, ведь ты его никогда не любила. С тех пор как появился Винворт, ты перестала быть младшей в семье. И он таскался за тобой хвостом, и был обузой, и ты только и мечтала, чтобы его не было, верно? Вот он и пропал.
— Неправда, — тихо-тихо прошептала Тиффани. — Мы с ним… ладили.
Не слишком-то. И не всегда. Он не умел играть как надо и вечно не слушался. И ты то и дело думала, как было бы здорово, если б он пропал пропадом.
«И вообще, — мысленно добавила она, — невозможно всё время любить человека, у которого непрерывно течёт из носу. И всё же… Что, если…»
— Как бы я хотела отыскать моего брата, — сказала она вслух.
Похоже, это не возымело никакого действия. Но в доме было полно людей, и все кричали, хлопали дверьми и путались друг у друга под ногами. А Фигли, хоть у многих из них физиономии и смахивали на сжатые кулаки со множеством костяшек, были довольно застенчивы…
«Не надо хотеть, — сказала бы мисс Тик. — Надо делать».
Тиффани спустилась вниз. Оказалось, даже кое-кто из женщин, что должны были паковать шерсть в мешки в хижинах стригалей, вернулся на ферму. Они собрались вокруг матери, которая сидела за столом, заливаясь слезами. На Тиффани никто не обратил внимания. Так часто бывало.
Она мышкой прошмыгнула в молочню и наклонилась заглянуть под раковину… Дверь с грохотом распахнулась, в комнату влетел отец и резко остановился. Тиффани с виноватым видом обернулась.
— Его не может быть там, детка, — сказал папа.
— Ну, я… э… — промямлила Тиффани.
— Ты наверху смотрела?
— Даже на чердаке, пап.
— Что ж… — Отец глядел на неё с отчаянием и в то же время нетерпеливо. — Тогда иди и… поищи ещё где-нибудь.
— Хорошо, папа.
Когда дверь за ним закрылась, Тиффани снова всмотрелась в темноту под мойкой:
— Эй, жаб! Ты там?
— В помойном ведре, и поживиться нечем, — пожаловался тот, выбираясь на свет. — Уж больно ты заботишься о чистоте. Даже ни одного паука нет.
— У меня срочное дело! — рявкнула Тиффани. — Мой младший брат пропал. Среди бела дня! Выше по склону, где видно на много миль вокруг!
— О, брекекекс! — сказал жаб.
— Что?
— Это я… выругался по-жабьи. Извини, но…
— Как думаешь, в этом замешана магия? — перебила Тиффани. — Ведь замешана, правда?
— Надеюсь, что нет, — ответил жаб. — Но полагаю, что да.
— Это маленькие человечки украли моего брата?
— Что ты! Фигли не крадут детей!
В том, как жаб это сказал, Тиффани послышалось нечто подозрительное. Детей, значит, не крадут…
— Тогда кто забрал моего брата? — настойчиво спросила она. — Ты знаешь, кто это сделал?
— Нет. Но, может быть… — принялся юлить жаб. — Послушай, мисс Тик строго наказала мне, чтобы ты не…
— Моего брата похитили, — отрезала Тиффани. — Прикажешь мне сидеть сложа руки?
— Нет, но…
— Вот и ладно. Где сейчас Фигли?
— Попрятались, наверное. Тут ведь полно людей, которые обшаривают каждый уголок, но…
— Что мне сделать, чтобы они вернулись? Они нужны мне!
— Гм, мисс Тик сказала…
— Как их вернуть?
— Ты правда хочешь, чтобы они вернулись? — сокрушённо спросил жаб.
— Да!
— Просто обычно люди хотят совсем другого, — пояснил жаб. — Пиксты — это тебе не домовые. Если в доме завелись Фигли, остаётся только убраться восвояси. — Он вздохнул. — Скажи, твой отец выпивает?
— Иногда он пьёт пиво, — сказала Тиффани. — А при чём тут это?
— Только пиво?
— Ну, есть ещё то, что папа зовёт особой овечьей притиркой, только мне вроде как не полагается о ней знать, — призналась Тиффани. — Бабушка делала её в старом хлеву.
— А она крепкая, эта притирка?
— В ней ложки растворяются. Папа держит её для особых случаев. Он говорит, что это пойло не для женщин, потому что от него волосы на груди растут.
— Тогда, если ты правда хочешь найти Нак-мак-Фиглей, раздобудь немного этой выпивки, — посоветовал жаб. — И они явятся, вот увидишь.
Тиффани управилась за пять минут. Трудно что-то утаить от ребёнка с хорошим зрением, так что она знала, где хранятся бутылки, и утащила одну. Бутылка была плотно заткнута, под пробку подложена тряпица, но пробка была старая, и Тиффани удалось подцепить её кончиком ножа. От запаха у неё заслезились глаза.
Тиффани наклонилась налить немного золотисто-коричневой жидкости в блюдце.
— Нет! — крикнул жаб. — Так они затопчут нас до смерти. Просто не затыкай бутылку.
Пары́ поднимались над бутылкой волнами, как горячий воздух над камнями в знойный день.
Тиффани почувствовала, как в полутёмной прохладной комнате сгустилось напряжение, и села на табурет для дойки.
— Ладно, — сказала она. — Можете показаться.
Их были сотни. Они вылезали из-под вёдер. Спускались с потолочных балок по верёвкам. Воровато выбирались из-за полок для сыров. Выползали из-под мойки. Появлялись из таких мест, где, казалось бы, никак не мог бы остаться незамеченным человечек с волосами, пылающими, как сверхновая.
Все они были не выше шести дюймов ростом, все синекожие, хотя трудно было сказать, это их природный цвет или всё дело в татуировках, которые покрывали пикстов с головы до пят. Все носили короткие килты, на некоторых красовались и другие детали одежды вроде тесных кожаных жилеток. Кое-кто щеголял в шлемах из кроличьих или крысиных черепов. И у каждого за спиной висел меч. Мечи были ненамного меньше своих хозяев.