Но прежде всего Тиффани бросилось в глаза не всё это, а то, как они её боятся. Большинство упрямо таращилось на свои ноги, а это было зрелище не для слабонервных, ибо ступни у Фиглей были большие, грязные, обмотанные звериными шкурками в качестве весьма посредственной замены башмакам. И никто не смел поднять на неё глаза.
— Это вы наполнили вёдра водой? — спросила Тиффани.
Раздалось множественное шаркание, покашливание, и нестройный хор ответил:
— Ах-ха.
— И дровяной ящик?
— Ах-ха, — снова вразнобой донеслось снизу.
Тиффани сердито оглядела собрание:
— А баран — ваших рук дело?
Тут уж потупились все поголовно.
— Почему вы украли барана?
В толпе принялись толкаться и пихаться, пока не выдавили вперёд одного человечка. В руках он смущённо вертел свой шлем — кроличий череп.
— Мы жратс хотели, — сказал Фигль. — Мы не бум-бум, что ме-зверь твоя. А как бум-бум, быро его взад.
Пиксты выглядели такими виноватыми, что Тиффани стало жаль их.
— А, значит, вы украли его только потому, что были голодны? А иначе бы не стали воровать? — спросила она.
Фигли обменялись сотнями удивлённых взглядов.
— Мы б всё одно тырили, хозяйка, — сказал за всех тот, что крутил в руках шлем.
— Всё равно воровали бы? — Тиффани не смогла скрыть изумления, и говоривший оглянулся на своих товарищей в поисках поддержки.
— Да, хозяйка. Мы токо так. Все бум-бум: мы тырим. То слава! Ах-ха, ребя? Чё для нас самолучшее?
— Тыркс-лямзь! — дружно заорали синие человечки.
— А ишшо?
— Дракс-передракс!
— А ишшо?
— Пойло жракс!
— А ишшо?
На сей раз пикстам потребовалось некоторое время на размышление, но вскоре у всех был готов один ответ:
— Пойло жракс, морда дракс!
— А что ж ишшо-то… — пробормотал обладатель кроличьего шлема как бы про себя. — Ах-ха! А ну-кась, ребя, пусть карга бум-бум!
— Тыркс, дракс, пойло жракс! — радостно грянули Фигли.
— А ну, сказаните карге, кто мы такие, ребя?
Множество крохотных мечей взметнулись в воздух.
— Нак-мак-Фигли, нах! Долой Королька! Долой Кральку! Долой господавов! Нас ужо не окрутнёшь!
Тиффани сердито оглядела их. Все Фигли напряжённо смотрели на неё, не зная, что она будет делать дальше. Чем дольше тянулось молчание, тем больше они нервничали. Пиксты смущённо опустили мечи.
— Но мы признаём могучу каргу, если только не нахрюксаемся выш-крыш, — добавил тот, что всё теребил в руках шлем. От волнения он принялся вертеть череп быстрее прежнего и не сводил глаз с бутылки. — Ты нам подмогнёшь?
— Помочь вам? Я думала, вы поможете мне! — сказала Тиффани. — Кто-то похитил моего брата среди бела дня!
— Ой-ёи-ёи-ёи! — завопил Фигли. — Горе, горе! Мы опоздали, она ужо тута со своими о’чарами! Кралька тута!
— Никаких кралей тут не было! — сказала Тиффани.
— Они имеют в виду Королеву, — вмешался жаб. — Королеву м-м-м…
— Пасть затыкни! — рявкнул Фигли со шлемом, но его голос утонул в общем вое.
Фигли катались по полу, рвали на себе волосы, причитали: «Ой-ёи! Раскирдыкс-беда!» Жаб и шлемоносец о чём-то жарко спорили, и каждый старался перекричать остальных…
Тиффани встала:
— Все замолчали, живо!
Пала тишина, лишь несколько запоздалых всхлипов и «Ой-ёи!» донеслось из задних рядов.
— Мы просто шмыг-шмыг свой удел, хозяйка, — сказал шлемоносец.
Когда Тиффани прикрикнула на них, он присел от страха, да так и остался стоять на полусогнутых.
— Нашли место! — возмутилась Тиффани. — Это молочня! Здесь должно быть чисто!
— Гм, он хотел сказать, что они оплакивали свою судьбу, — перевёл жаб.
— Тамушта раз Кралька здесь, нашая кельда{12} скоро будет слаб-слаба! На кого ж мы останемся? Кто по-за нами будет зырить?
«Кто за нами присмотрит», — мысленно перевела Тиффани. Толпа маленьких забияк, каждый из которых мог бы претендовать на приз за самый переломанный нос, нуждалась, чтобы за ними кто-то присматривал.
Она глубоко вздохнула.
— Моя мама сидит на кухне и плачет, — сказала Тиффани. — И…
«И я не знаю, как её утешить, — добавила она про себя. — Не сильна я в этом. Никогда не могу подобрать слова».
— И хочет, чтобы мой брат вернулся. Гм. Очень хочет. — И добавила скрепя сердце: — Она любит его больше всех.
Тиффани ткнула пальцем в шлемоносца, который испуганно попятился:
— Но сначала вот что. Я не могу больше звать тебя про себя «тот, со шлемом». Как твоё имя?
Фигли дружно ахнули, и кто-то прошептал:
— Точнякс карга! Токо карга так спросит!
Обладатель шлема испуганно поднял взгляд.
— Я — Большой Человек нашего клана, — сказал он. — И моё имя… — он нервно сглотнул, — Явор Заядло Фигль. Токо, пжлста, не пользувай его спротив мя!
Жаб с готовностью пояснил:
— Они думают, что имена имеют волшебную силу. И держат их в тайне, чтобы никто не мог записать.
— Ах-ха, особливо в о-фи-ци-яль-ных бумагах, — кивнул Фигль.
— В повестках типатого! — добавил кто-то.
— И под словом «разыскивается»!
— Ах-ха, ишшо в счетах и показаниях!
— И в залоговых описях!
При одной мысли обо всех этих страшных бумагах Фигли бледнели и испуганно переглядывались, ища поддержки.
— Они верят, будто написанное имя обладает даже большей магической силой, — прошептал жаб. — Боятся слов на бумаге. Видишь их мечи? Они начинают светиться голубым, если поблизости появляются законники{13}.
— Ладно, — сказала Тиффани. — Идём дальше. Я обещаю не писать его имя. А теперь расскажите мне про эту Королеву, которая похитила Винворта. Что ещё за Королева, кем она правит?
— Низзя грить, хозяйка, — ответил Явор Заядло. — Она слыхает, когда её зовут, и приходит.
— Так и есть, — подтвердил жаб. — И поверь мне, ты не хочешь с ней встречаться.
— Она что, плохая? — спросила Тиффани.
— Хуже. Зови её просто Королева.
— Ах-ха, Кралька. — Явор Заядло смотрел на Тиффани с тревогой. — Ты не бум-бум про Кральку? И ты — отпрыкс Ма Болен, у кой эти холмы в костях? Ты не бум-бум путей? Она не показала те? Так ты не карга? Как так? Ты ж шандаракснула зелён-бошку, ты зырила Всаднику Без Бошки в глазья, каких нет?
Тиффани натянуто улыбнулась ему и шёпотом спросила у жаба:
— Кто кого бум? И что такое «отпрыкс Ма Болен»?
— Насколько я понял, — ответил жаб, — они удивляются, что ты ничего не знаешь про Королеву и, э… магические пути, при том что ты внучка матушки Болен и не испугалась чудовищ. «Отпрыкс» значит отпрыск, потомок.
— А кто кого бум-то?
— Забудь, не до того, — прошипел жаб. — Они думают, что матушка Болен научила тебя всему, в смысле, магии. И, э… поднеси меня к уху, пожалуйста. — Тиффани послушалась, и он прошептал: — И лучше их не разочаровывать, ага?
Тиффани обмерла.
— Но бабушка никогда не рассказывала мне ни о чём волшеб… — Она осеклась.
Да, матушка Болен и правда ни слова не говорила ей о чудесах. Но она каждый день творила чудеса так, что все это видели.
Однажды, давным-давно, случилось так, что лучшая собака барона загрызла овцу на глазах у людей. Неудивительно, ведь это был охотничий пёс, он случайно выскочил на пастбище, овца побежала, он и погнался…
Барон знал, что полагается за вред, причинённый овцам. На Меловых холмах были древние неписаные законы. Никто уж и не помнил, кто их придумал, но закон на такой случай знали все: собаку, которая загрызла овцу, убивают.
Но этот пёс стоил аж пять сотен золотых, и потому барон, как гласит легенда, послал своего слугу к кибитке матушки Болен. Старуха сидела на ступеньке, покуривала трубочку и смотрела на овец вдалеке.
Человек барона подъехал к кибитке на лошади, не соизволив спешиться. Не стоит так делать, если не хочешь попасть в немилость к матушке Болен. Подковы портят дёрн. Она этого не любит.
Слуга сказал:
— Барон повелевает тебе изыскать способ спасти его пса, госпожа Болен. В награду за это он даст тебе сотню серебряных монет.
Матушка Болен долго молчала, с улыбкой разглядывая горизонт и попыхивая трубочкой. Потом промолвила:
— Кто восстанет против своего господина, того повесят. Кто с голоду украдёт овцу своего господина, того повесят. Таков закон холмов, а мел холмов — у меня в костях. Кто таков барон, чтобы заради него закон рушить?
— Барон — хозяин этой земли, — сказал слуга. — И это его закон.
И тогда матушка Болен посмотрела на него так, что тот поседел. Так говорят. Истории о матушке Болен всегда немного сказочные.
— А коли это его закон, как ты говоришь, — сказала она, — так пусть барон плюёт на него, и посмотрим, что из этого выйдет.
Несколько часов спустя барон прислал к матушке Болен своего управляющего. Тот был человеком куда более важным, чем давешний слуга, но знал матушку дольше.
— Госпожа Болен, — сказал он, — барон просит тебя оказать ему услугу. Люди прислушиваются к тебе, так что ты можешь спасти его пса. А барон с радостью отблагодарит тебя за помощь полусотней золотых. Уверен, все останутся довольны.
Матушка некоторое время курила, разглядывая новорождённых ягнят, а потом ответила:
— Ты говоришь за своего господина. Господин твой заступается за своего пса. А кто заступится за холмы? Где твой барон, чтобы заради него закон рушить?
Рассказывают, что, когда барону передали ответ матушки, он не сказал ни слова. Но, пусть он и был человеком высокомерным, заносчивым и порой безрассудным, глупцом он не был. И тем же вечером он пешком поднялся к кибитке и сел возле неё на траву.
Помолчав, матушка Болен спросила:
— Что привело тебя ко мне, господин мой?
— Матушка Болен, пожалуйста, спаси мою собаку, — сказал барон.