— И вы когда-то жили тут?
— Ну, тады тута было ишшо терпимски. Не сахар-мёд, канеш, но Кралька в те дни была не така ледыха. Королёк был при ней, и она была в щастии почём зря.
— И что случилось? Король умер?
— Нае. Они, понимашь, словом-другим перекиднулись.
— В смысле, поссорились?
— Ну, малость вроде… Токо они не простыми словями перекиднулись, а волшебенными. Такими, что лесам кирдыкс, горы вдребезги, сотни народу копытсы откинули{21}. Волшебенная страна и раньше-то была не хурорт, но жить было мона. Главное, на стрёме завсегда держаться, а так тут тебе были и цветики, и птахсы, и летожар. А ща всяких дрёмов, злейхаундов и кусачих феек понаползло из миров, и вся стана шурумкает в тартарары.
Создания из других миров, думала Тиффани, тяжело ступая по снегу. Миров много, и они существуют бок о бок, как горошины в стручке, а то и один в другом, как мыльный пузырь внутри пузыря побольше.
Ей представилось, как обитатели какого-то чужого мира незаметно проникают в другой мир, словно мыши в кладовку. Только эти твари куда хуже мышей.
«Что стал бы делать дрём, если бы попал в наш мир? Его ведь не увидишь, не почувствуешь — он тебе не позволит. Будет сидеть в уголке и путать мысли, и туманить взгляд, и насылать кошмары, пока тебе не захочется свести счёты с жизнью…»
А Задним Умом она подумала: «Интересно, сколько дрёмов уже пробралось к нам, а мы об этом и не знаем?»
«Я в Волшебной стране. Здесь сны могут причинять боль. «Все сказки где-то быль, все песни где-то правда». А я-то гадала, что имела в виду старая кельда…»
И тут Задний Ум перебил: «Постой, это был Передний Ум?»
«Нет, — подумала Тиффани. — Это Дальний Умысел. Я думаю, как я думаю о том, что я думаю. По крайней мере, я так думаю».
Задний Ум сказал: «Так, давайте все немного успокоимся, тут слишком шумно для такой маленькой головы».
Лес всё не кончался. Может быть, он и не был таким уж большим, просто оставшиеся позади деревья успевали забежать вперёд, чтобы Тиффани и Фигли шли через него снова и снова. Они ведь были в Волшебной стране, а она на всё способна.
И снег по-прежнему исчезал там, где ступала Тиффани, и по-прежнему любое дерево, стоило ей задержать на нём взгляд, спешило прикинуться настоящим.
«Королева, она ведь… королева, — думала Тиффани. — В её распоряжении целый мир. Она могла бы творить здесь что угодно. А она не придумала ничего лучше, чем воровать чужое и портить людям жизнь».
В отдалении раздался стук копыт.
«Это она! Что мне делать? Что я ей скажу?»
Нак-мак-Фигли отпрыгнули к деревьям.
— Убирайсь с тропы! — крикнул Тиффани Явор Заядло.
— Но мой брат, может быть, ещё с ней! — помотала головой Тиффани, стискивая ручку сковородки и вглядываясь в синие тени.
— И чё? Стырим как-нить! Это ж Кралька! Её вот так напрямки не забороть!
Стук копыт стал громче, и уже можно было разобрать, что животных несколько.
Из-за деревьев выскочил олень. От его шкуры валил пар. Зверь уставился на Тиффани налитыми кровью глазами — и прыгнул. Она пригнулась — олень пролетел над ней. Тиффани почувствовала его запах, капли пота упали ей на затылок.
Это был настоящий олень. Такая вонь не может быть воображаемой.
А потом появились собаки.
Первой досталось ребром сковородки, и тварь полетела кувырком. Вторая попыталась было вцепиться в Тиффани, но с изумлением обнаружила, что под каждой её лапой объявилось по Фиглю. Очень трудно кусаться, когда твои лапы разбегаются в разные стороны. А потом другие пиксты запрыгнули собаке на голову, и вскоре кусаться стало совсем невозможно. Нак-мак-Фигли имели зуб на злейхаундов.
Тиффани подняла взгляд на белую лошадь. Лошадь тоже была настоящая, насколько можно было судить. А в седле сидел мальчишка.
— Ты кто такая? — спросил он. Прозвучало это как «Что ты за тварь?».
— Ты кто такой? — спросила Тиффани, отбросив волосы, упавшие на лицо.
Ничего лучше в сложившихся обстоятельствах она сделать не могла.
— Это мой лес! — заявил мальчишка. — И я приказываю тебе повиноваться!
Тиффани присмотрелась к нему. Тусклый, потёртый свет Волшебной страны мало что позволял разглядеть, но чем больше она смотрела, тем больше в ней крепла уверенность.
— Тебя ведь Роландом зовут?
— Не смей так со мной разговаривать!
— Ну точно. Баронский сын.
— А ну, замолчи! — Лицо мальчишки сморщилось и порозовело, словно он пытался не разреветься.
Он поднял хлыст…
Раздалось тихое «чпок». Нак-мак-Фигли успели построить акробатическую пирамиду под брюхом лошади, и в этот самый миг тот, который был на вершине, перерезал подпругу.
Тиффани поспешно вскинула руку.
— Не шевелись! — крикнула она, стараясь добавить голосу командных ноток. — Если двинешься — упадёшь с лошади!
— Ты что, колдуешь? Ты ведьма? — Мальчишка бросил кнут и достал из-за пояса длинный кинжал. — Смерть ведьмам!
Он ударил лошадь каблуками, и тут случилось одно из тех долгих мгновений, когда вся Вселенная, кажется, говорит «упс!»: как был, с кинжалом в руке, парень полетел с лошади и шмякнулся в снег.
Тиффани уже знала, что будет дальше. Крик Явора Заядло эхом разнёсся по лесу:
— Ну, ты попал, паря! Держи его!
— Нет! — взвизгнула Тиффани. — Не трогайте его!
Мальчишка стал отползать, не спуская с Тиффани испуганного взгляда.
— Ты ведь и правда Роланд, — сказала она. — Сын нашего барона. Все думали, ты погиб в лесу…
— Об этом нельзя говорить!
— Почему?
— Плохо будет!
— И так уже плохо, — сказала Тиффани. — Послушай, я пришла сюда, чтобы спасти моего…
Но парень уже вскочил на ноги и кинулся назад в лес. На бегу он обернулся и прокричал:
— Не лезь ко мне!
Тиффани бросилась за ним, перепрыгивая через присыпанный снегом бурелом. Мальчишка метался от дерева к дереву, она его видела. Вот он обернулся и приостановился.
— Эй, я знаю, как тебя отсюда… — начала она…
И танец унёс её.
Её держал за руку попугай или, по крайней мере, некто с головой попугая. Её ноги безупречно выводили одну фигуру за другой. Танец привёл её к павлину или кому-то с головой павлина. Тиффани посмотрела через его плечо и увидела, что она в помещении, и даже не просто в помещении — в бальном зале, полном танцующих людей в маскарадных костюмах.
«Ага, — поняла она. — Снова сон. Надо было лучше смотреть, куда бегу…»
Музыка казалась странной. В ней был какой-то ритм, но мелодия звучала глухо и путано, словно её играл под водой задом наперёд оркестр, впервые в жизни увидевший инструменты.
И Тиффани правда надеялась, что остальные танцоры просто надели маски. На ней-то самой точно была маска — она смотрела сквозь отверстия для глаз и гадала, кого изображает. А ещё на Тиффани было платье, длинное и сверкающее.
«Ну, хорошо, — спокойно подумала она. — Где-то тут есть дрём, надо только его отыскать. А всё вокруг — сон. Но не мой. Дрём лепит сны из того, что найдёт у тебя в голове, а я сроду ничего такого не видела».
— Фва ваа фваа ва вах? — спросил павлин.
Голос у него был под стать музыке в зале: вроде бы голос как голос, да не совсем.
— О да, — ответила Тиффани. — Прекрасно.
— Фваа?
— О. Э-э… ууф фаф фваф?
Кажется, помогло. Танцор с головой павлина коротко поклонился ей.
— Мва ваф ваф, — сказал он печально и пошёл прочь.
«Где-то здесь прячется дрём, — напомнила себе Тиффани. — Очень умелый дрём. Это огромный сон».
Хотя кое-какие мелочи подкачали. В зале были сотни людей, однако те, что вдалеке, хотя и двигались на первый взгляд вполне естественно, были совсем как деревья в волшебном лесу — просто тёмные кляксы и вихри красок. Но нужно было присмотреться, чтобы заметить это.
«Первый Взгляд», — подумала Тиффани.
Люди в великолепных маскарадных костюмах шествовали рука об руку мимо неё, словно она была всего лишь ещё одной гостьей. Те, кто не присоединился к новому танцу, направились к длинным столам в конце зала, заставленным блюдами с едой.
Такую еду Тиффани раньше доводилось видеть только на картинках. На ферме не голодали, но даже самое щедрое угощение на Свячельник выглядело совсем не так, как здешнее. Еда на ферме обычно была разных оттенков белого и коричневого. Никак не розовой и не голубой, и она уж точно не дрожала и не шла рябью, когда кто-то проходил рядом.
Тут лежали штучки на палочках и сияющие, переливающиеся штучки в чашах. Всё украшал крем, или завитки шоколадной помадки, или тысячи крохотных разноцветных горошинок. Всё казалось взбитым, или глазированным, или присыпанным, или то, другое и третье разом. Это была не еда. Это было то, чем становится еда, когда после безгрешной жизни попадает в рай для еды.
Не еда, а сплошная показуха. Она лежала грудами вокруг огромных украшений из цветов и веток. Прозрачные резные фигуры высились тут и там, словно межевые камни в этом съестном краю. Тиффани протянула руку и коснулась сверкающего петушка. Кончикам пальцев стало мокро и холодно — петушок был изо льда. Другие фигуры изображали весёлого толстяка, чашу с фруктами, лебедя…
Тиффани на миг почувствовала искушение. Она уже очень давно ничего не ела. Но слишком уж бросалось в глаза то, что еда — вовсе не еда. Просто наживка. Она словно говорила: «Привет, малышка! Съешь меня!»
«А я нормально справляюсь, — подумала Тиффани. — Хорошо, что дрём не догадался подсунуть мне сыр…»
И стал сыр. Вдруг оказалось, что сыр был повсюду и всегда.
На картинках в «Ещегоднике» она видела много разных сыров. Тиффани удавались сыры, и ей всегда хотелось попробовать другие. Гагауда, почеширский сыр, амамбер, вглааздам, пролезан, взгрюйер… Не говоря уже о знаменитом ланкрском синежильном, который приходится приколачивать к столу гвоздями, чтобы он не ел другие сыры.
«Можно ведь только попробовать, совсем немножко… Это совсем не то же самое, что есть! В конце концов, — думала Тиффани, — я ведь начеку. Я вижу этот сон насквозь, верно? Так что он ничего мне не сделает, да?