— Что ж, ты прав. Тут время течёт медленнее. На самом деле прошло… чуть больше.
— Сто лет, да? Только не говори, что прошло сто лет! Меня накрыло какое-то волшебство и прошло сто лет?!
— Что? Нет! Что-то около года…
Мальчик встретил эту новость странно: теперь он, похоже, по-настоящему испугался.
— О нет! Это ещё хуже, чем сто лет!
— Почему? — не поняла Тиффани.
— Через сто лет мне бы не влетело дома!
«Гм», — подумала Тиффани.
— Не думаю, что тебе влетит, — сказала она вслух. — Твой отец очень горевал по тебе. Кроме того, ты же не виноват, это Королева тебя похитила… — Она осеклась, потому что на этот раз лицо Роланда выдало его мысли. — Что, не так?
— Понимаешь, я охотился, и тут мимо проносится лошадь, и её сбруя вся увешана бубенцами, а на ней сидит прекрасная госпожа и смеётся{23}. Ну и я, конечно, пришпорил коня и поскакал следом, и… — Он умолк.
— Возможно, это было не самое правильное решение, — кивнула Тиффани.
— Здесь не то чтобы плохо, — сказал Роланд. — Просто всё… постоянно меняется. Тут повсюду… двери. То есть они ведут в другие… места. — Он вконец растерялся и опять замолчал.
— Лучше начни сначала, — посоветовала Тиффани.
— Сначала-то было здорово, — сказал Роланд. — Мне казалось, это… ну, приключение. Она угощала меня птичьим молоком…
— Что, и птичье молоко бывает? — спросила Тиффани (в её словаре ничего такого не было). — Я только рыбьи молоки знаю.
— А что такое рыбьи молоки?
— Такие органы у рыб-самцов, — сказала Тиффани. — Не очень подходящее название, мне кажется.
Роланд глубоко задумался, аж покраснел от натуги.
— Ну, не знаю… оно больше похоже на зефир.
— Ясно. Продолжай, — сказала Тиффани.
— А потом она велела мне петь, танцевать, подпрыгивать и играть, — сказал Роланд. — Она говорит, все дети так делают.
— И ты послушался?
— А ты бы послушалась на моём месте? Ещё не хватало выглядеть идиотом. Мне же двенадцать лет всё-таки… — Роланд помолчал. — То есть на самом деле уже тринадцать, да?
— Зачем ей надо было, чтобы ты скакал и играл? — спросила Тиффани, хотя на языке вертелось: «Нет, тебе по-прежнему двенадцать, а ведёшь ты себя и вовсе как восьмилетний».
— Она сказала, дети только это и делают.
Тиффани задумалась. Все известные ей дети в основном препирались, кричали, носились под ногами, громко смеялись, ковырялись в носу или дулись. Если б ей попался на глаза ребёнок, который одновременно подпрыгивал, пел и танцевал, она бы подумала, что его укусила оса.
— А когда я отказался, она дала мне ещё сладкого.
— Снова зефира?
— Сахарных слив. Они такие, ну… как сливы. В сахаре. Она постоянно пытается кормить меня сахаром. Думает, мне нравится.
В памяти Тиффани звякнул маленький колокольчик.
— А ты не думал, что она, возможно, пытается откормить тебя, чтобы зажарить в печке и съесть?
— Конечно, нет! Так только злые ведьмы делают!
Тиффани прищурилась:
— Ах да, конечно. Я забыла. Так ты перебивался сладким?
— Нет, я же умею охотиться! Сюда иногда попадают настоящие животные. Не знаю как. Снибс говорит, они случайно проходят сквозь двери. А потом умирают с голоду, потому что здесь всегда зима. А ещё иногда, если открывается дверь в какой-нибудь интересный мир, Королева посылает туда свой народ грабить и воровать. Всё её царство прямо как пиратский корабль.
— Или овечий клещ, — сказала Тиффани.
— А это что такое?
— Насекомые. Кусают овцу и сосут кровь, а отваливаются, только когда насытятся.
— Фу… Должно быть, это одна из тех вещей, которые приходится знать, если ты деревенщина. Мне, к счастью, оно не надо. Пару раз мне удалось взглянуть сквозь проход на другие миры. Хотя меня туда не пустили. Из одного нам досталась картошка, из другого — рыба. Думаю, они запугивают людей, чтобы те отдавали им еду. Ах да, ещё есть мир, откуда приходят дрёмы. Они смеялись надо мной, говорили, если хочешь — давай, иди туда. Я не пошёл! Он весь красный, как закат. Огромное, большущее солнце над горизонтом, и красное море, почти неподвижное, красные скалы и длинные тени. И эти жуткие твари сидят там на скалах. Они едят крабов, пауков и каких-то мелких гулей-загогулей. Жуть. И вокруг каждого — россыпь когтей, раковин и костей.
— Кто они? — спросила Тиффани.
Она прекрасно расслышала про «деревенщину».
— В смысле?
— Ты всё время говоришь «они». Кого ты имеешь в виду? Всех этих людей вокруг?
— Эти? Да большинства из них вообще не существует. Нет. Я про эльфов. Фейри. Волшебный народ. Тех, кем правит Королева.
— Я думала, они маленькие!
— Наверное, они могут становиться и большими, и маленькими, когда им вздумается. Они как бы… не совсем настоящие. Вроде как… сами себе сон. Они могут быть прозрачными, как воздух, или твёрдыми, как скала. Так Снибс говорит.
— Снибс? — переспросила Тиффани. — Ах да, тот человечек, который говорит только «снибс», а то, что он на самом деле хочет сказать, появляется прямо в голове.
— Да, он самый. Он тут уже долгие годы. Это от него я узнал, что здесь со временем не всё чисто. Он вернулся в свой мир, а там уже всё другое. Ну, он с горя нашёл дверь и снова сюда.
— Он вернулся сюда по доброй воле? — не поверила Тиффани.
— Он говорит, что лучше быть своим в чужом мире, чем чужим в мире, который когда-то был твоим, а теперь стал чужим, но ты помнишь, как он был твоим, — пояснил Роланд. — Ну, это если я правильно понял. Он говорит, здесь не так уж плохо, если держаться подальше от Королевы. Можно многое узнать, многому научиться.
Тиффани посмотрела на скорченного Снибса. Непохоже было, чтобы он чему-то учился. Скорее он так привык бояться, что весь покрылся страхом, как веснушками. Страх стал частью его жизни.
— Главное — не сердить Королеву, — сказал Роланд. — Я видел, что бывает с теми, кто её прогневает. Она насылает на неугодных своих Шмелёвок.
— Ты про тех великанш с крохотными крылышками? — спросила Тиффани.
— Да! Они злющие. А если Королева всерьёз на кого-то разгневается, она просто смотрит на него, и он… превращается.
— Во что?
— В нечто. Не хотелось бы описывать тебе это в красках, но если бы пришлось, краски были бы в основном алые и фиолетовые. А потом тех, кого она превратила, уносят и отдают на съедение дрёмам. — Роланд покачал головой. — Послушай, в этом мире сны — правда. Взаправду правда. Когда ты внутри сна, ты… не совсем здесь. И кошмары тоже бывают по правде. Можно умереть.
«Но я не чувствую, будто это всё настоящее, — сказала себе Тиффани. — Мои ощущения говорят, что это сон. Ещё чуть-чуть — и проснусь.
Надо всегда помнить, что настоящее, а что — нет».
Она посмотрела на своё вылинявшее платье. По подолу шли неровные стежки — слишком много раз платье ушивали и снова расшивали по мере того, как росли те, кто его носил. Платье — настоящее.
И она — настоящая. Сыр — настоящий. Где-то неподалёку есть мир с зелёной травой под голубым небом, и он — настоящий.
Нак-мак-Фигли — настоящие. Вот если бы они были здесь… Есть что-то очень успокаивающее в том, как они вопят «Раскудрыть!» и бросаются на всё, что движется.
Роланд, возможно, тоже настоящий.
А почти всё остальное — сон в мире, который грабит другие миры и живёт за их счёт, в котором время почти не движется и где в любую минуту может случиться что-то жуткое. «Я не хочу знать ничего больше об этом мире, — решила Тиффани. — Я хочу только найти своего брата и вместе с ним вернуться домой, и поскорее, пока я ещё не растеряла злость.
Потому что, как только я перестану злиться, я снова испугаюсь, и на сей раз я испугаюсь по-настоящему. Как Снибс. И от страха не смогу больше думать. А думать необходимо…»
— Когда я первый раз вляпалась в сон, он был как один из моих снов, — сказала Тиффани. — Мне иногда снится, что я проснулась, хотя на самом деле сплю. Но бал… Я же никогда…
— А, это было от меня, — сказал Роланд. — Когда я был маленьким, я как-то проснулся ночью и спустился вниз, и там были все эти люди в маскарадных костюмах… Они танцевали… Всё было такое… яркое. — На миг его глаза подёрнулись тоской. — Тогда ещё мама была жива.
— А вот этот сон, который сейчас, точь-в-точь как картинка, которая была у меня в книжке, — продолжала Тиффани. — Должно быть, Королева нашла его у меня…
— Нет, она часто использует этот сон, — сказала Роланд. — Он один из её любимых. Она собирает сны отовсюду. Коллекционирует их.
Тиффани встала и снова перехватила сковородку поудобнее.
— Мне надо увидеться с Королевой, — заявила она.
— Не ходи, — попросил Роланд. — Ты тут единственная настоящая, кроме Снибса, но с ним не очень-то весело.
— Я заберу своего брата, и мы вместе вернёмся домой, — сказала Тиффани.
— Тогда иди одна, — сказал Роланд. — Не хочу смотреть, во что она тебя превратит.
Тиффани выбралась из-под листа, погрузившись в густой свет, не создающий теней, и пошла по тропе, ведущей наверх. Гигантские травы качались над головой. Странные люди в странных одеждах оборачивались на неё, но сразу теряли интерес, как будто она была всего лишь прохожим.
Она обернулась. В отдалении человек, который колол орехи, раздобыл молот побольше и готовился нанести удар.
— Хотю-хотю-хотю нямку!
Тиффани завертелась, как флюгер во время торнадо. Она кинулась вперёд по тропе, пригнув голову, готовая врезать сковородкой по всему, что встанет у неё на пути, и, проломившись через травяные джунгли, вылетела на открытое пространство, обсаженное по кругу ромашками. Может быть, это и была королевская беседка. Тиффани было всё равно.
Винворт сидел на большом плоском камне, а вокруг громоздились сладости. Некоторые казались больше его. Маленькие конфетки высились грудами, огромные лежали как брёвна. И они были всех возможных конфетных цветов: тут тебе и не-совсем-земляничный, и как-бы-лимонный, и ненатурально-оранжевый, и ядовито-зелёный, и чёрт-знает-какой-синий.