Кивнув, я вытерла наспех гель, опустила кофту и, взяв сумочку, обулась, прежде чем выйти из кабинета.
Мы прошли к лестнице, в часть здания, куда я ни разу даже не ходила, и поднялись на второй этаж.
Процедура длилась не больше минуты, а ожидание результатов, во время которого я сидела в коридоре еще тридцать.
Когда мужчина вышел, я не решилась задать ни один вопрос. Я просто молча следовала за ним.
В гинекологии было не много беременных. Да и Алевтина Геннадьевна не всех принимает, тут все строго по участкам. Когда кабинет открылся, мы вошли следующими. Точнее, меня попросили подождать снаружи.
Происходящее – неимоверно пугало. Мне нужно было успокоиться и найти какой-то препарат, который подходил бы беременным, иначе я сойду с ума уже к концу этого дня.
Они попросили меня войти через пятнадцать минут.
Вот как чувствую себя люди, ожидающие приговор.
Я была этим человеком. И я боялась до ужаса.
Сев напротив них обоих, я стала заламывать пальцы.
– Диагноз подтвердился, Есения. У вас аневризма. И она находится в опасном месте.
– Что это такое?
Дальше полились медицинские термины.
Но если своими словами – это сосуд, стенки которого истончились, и он… раздулся? Надулся? В общем, как небольшая бомба с часовым механизмом, который рванет неизвестно когда, а я просто умру.
Это было не все. Я знала.
– И как быть с этой аневризмой?
Врачи переглянулись.
– При помощи операции.
– Операции? – нахмурившись, я сразу сообразила и о втором вопросе. – Но я же беременна. Разве это не навредит ребенку? У меня срок, всего тринадцать недель.
Они переглянулись снова, и я замерла, ощущая лишь биение своего сердца.
– К сожалению, ребенок не выживет и нам придется…
– Нет, – вскочила на ноги, буквально закричав. – Нет. Нет, – снова повторила, теряясь в пространстве. – Я не хочу… О чем вы вообще говорите?
Мои губы затряслись, а глаза запекло от влаги.
– Я не позволю вам это сделать.
– Есения, аневризма может лопнуть в любой момент, и тогда не выживите ни вы, ни…
– Но это ведь не факт. Это ведь не обязательно случится. Должна же быть какая-то статистика, какой-то план…
– Есения… успокойтесь, – попыталась женщина, но куда там? Как я могла успокоиться, когда они заявляют, что я должна избавиться от своей малышки.
– Я не могу, – сорвался голос. – Я не могу… это же моя девочка…
– Я понимаю, – Алевтина Геннадьевна погладила по плечу.
Но правда была в том, что она не понимала.
Никто не поймет, кто не был на моем месте, делая выбор.
– У вас есть время подумать и решить, Есения, – сказала она и я просто вышла из кабинета, больницы и…
Я хотела быть сейчас рядом с единственным человеком, который мог бы меня понять… Но… поразмыслив, он бы не понял. И мама бы не поняла. Кому бы я ни сказала, ни одно мнение не было бы схоже с моим никогда. И в этом я была одинока отныне.
Глава 23
Дойдя до дороги, я обернулась, чтобы понять, как далеко я вообще была от больницы.
Оказывается, я брела вперед уже как минимум три квартала. Я забыла надеть перчатки, и мои пальцы заледенели, а телефон звонил уже в третий раз, судя по двум неотвеченным от Макара.
Я не могла ответить ему и оставаться собой. Я была слишком взволнована. Нет… это ложь. Я находилась в состоянии ужаса. Мне было так страшно, как ни разу в своей жизни.
На глаза навернулись слезы.
Врачи сказали, что мне необходимо решить. По факту я просто должна решиться на то, чтобы убить свою малышку. Разве они имели право такое произносить вслух?
Нет, не имели. Я не верила в такой поворот событий.
Ощутив голод, я зашла в первую попавшуюся кофейню и все же сев за столик, ответила на звонок.
– Есения? – голос его был полон беспокойства, и мне стало стыдно.
– Прости, я гуляла, а телефон не убрала с беззвучного режима.
– Господи, детка, я чуть с ума не сошел, – он рвано дышал.
– Ты в порядке?
– Да, я был на грани и уже бежал по ступеням, чтобы ехать в больницу.
– Прости, пожалуйста. Не стоило так волноваться.
– Думаешь? Ты поехала к врачу и не отвечала почти час на мои звонки.
– Прости…
– Не надо, я просто переволновался. Это ты извини. Я даже не спросил ничего. Как прошло?
– Прошло… – по крайней мере, про ребенка не было сказано ничего плохого. И я не врала, говоря об этом. – Все хорошо. Она развивается в пределах нормы срока.
– Она?
– Это девочка, – ответила с улыбкой, почувствовав, как мое лицо стало горячим. – Дочка.
Говорить об этом было так приятно, что я почувствовала слезы, которые стали с привкусом боли.
– Это лучшее, что я сегодня услышал.
– Правда?
– Правда.
Он улыбался, я это знала.
Ко мне подошла официантка, и я отвлеклась.
– Ты где?
– В кафе зашла, хочу выпить чаю.
– Понял, тогда не отвлекаю. Дальше на работу?
– Да.
– Заеду после того, как тут закончу.
– Буду тебя ждать.
Мой чай стоял уже на столе, пирожное рядом, а я смотрела в экран.
«Аневризма брюшного отдела аорты» – гласил заголовок поисковой системы в моем телефоне.
По мере прочитанного я ужасалась все больше.
«Бомба с часовым механизмом» – так ее называют чаще всего.
И операция сейчас – стопроцентная гибель плода. Вот то, что хотели сказать врачи. Они хотели, чтобы я сначала согласилась убить дочь, прежде чем лягу на стол хирурга и продолжу свою жизнь.
Я не могла этого сделать.
Я не смогу жить с этим.
Из глаз снова потекли слезы.
Почему все так?
За что такие испытания? Я просто хотела стать мамой. И буду хорошей мамой своей девочке. Так почему я должна делать этот ужасный выбор?
– Почему? – шепнула, опуская голову на свои руки.
Браузер резко свернулся, и на экране высветилось имя матери Макара.
– Боже, – у меня был заложенный нос, и голос явно выдаст меня, но я полюбила эту женщину и не смогла не ответить.
– Алло, Ёсечка, здравствуй, – донесся голос женщины.
– Здравствуйте, Светлана Петровна.
– А ты мне так и не сказала точный размер Макара. Думаю, позвоню, спрошу, может, забыла.
Мне стало ужасно стыдно. Она планирует подарить сыну костюм на Новый год и боится ошибиться с размером, я вызвалась помочь и в итоге заставила ее ждать.
– Простите, пожалуйста, – вздохнула резко. – Я и правда забыла.
– Не страшно, – рассмеялась она. – Я рада с тобой поговорить.
– Вы очень добры, – мои губы задрожали.
– Есения?
– Простите, – голос стал дрожать, и слезы хлынули потоком, что я не могла их удержать.
– Господи, что случилось? Вы поссорились?
– Нет… нет, что вы. Это другое. Я не могу… это поставит вас в неудобное положение, простите.
– Какое еще положение?
Да, если я ей все расскажу, то ей придется сохранить все в тайне, а это самое мучительное, что может быть для человека. Тем более хранить тайну от сына. Это слишком.
– Не чужие люди, как говорится. Ты дома? Давай приеду и поговорим. Нельзя в таком состоянии оставаться одной и со своими мыслями, нужно поговорить.
Эти слова снова заставляют плакать. Я не плаксивая и понимаю, что сейчас сказываются гормоны, страх и это абсолютное чувство одиночества, если я решу оставить малышку и никому не говорить.
Никто не скажет: «Эй, рискни. Будет жаль, если ты умрешь, но что, если все обернется к лучшему». Никто не посоветует оставить тринадцати недельного ребенка, который едва зародился внутри женщины, и обречь себя на почти стопроцентную смерть.
Она приехала через полчаса, как только я сказала ей адрес кафе. Я сидела у окна в кафе и видела, как подъехало такси. Хотела даже помочь маме Макара, потому что видела, как она чуть ли не бегом вышла из машины и торопливо шла к дверям.
Я успела только встать из-за столика и поприветствовать ее.
Светлана Петровна подошла ко мне и крепко прижала к себе, позволяя снова расплакаться.
– Ох, дитя, что же с тобой случилось, – это, скорее всего, не было вопросом, а просто разговор вслух с само́й собой.
Она села рядом, а не напротив и взяла в руки мои ладони.
– Что бы это ни было, расскажи. Тебя всю трясет.
Нам уже поставили вторую чашку чая и десерт, но ни я, ни она не притронулись к еде.
На самом деле, даже давая адрес этого кафе, я не была уверена в том, что я смогу ей все рассказать. Но пытаясь представить, как я буду бороться за это право непростого выбора в одиночку, и мне становится страшно.
– Макар не говорил вам, что я беременна, не так ли?
Она уставилась на меня, широко раскрыв глаза.
– Беременна? Господи, – улыбка на ее лице говорила о том, что она слышит об этом впервые.
Но как только я произнесу следующие слова, она перестанет улыбаться. Я в этом уверена.
– Я беременна не от вашего сына.
– А… то есть как?
– Мы встретились с Макаром в тот день, когда он похоронил отца, а я рассталась с парнем. Я не знала о своем положении. Это стало неожиданностью, но я сразу решила оставить ребенка.
– Вот как, – кивнула она и мягко улыбнулась. – Ребенок – это всегда чудо, девочка моя. И раз мой сын держит тебя за руку, то его не смущает наличие другой ДНК.
Она была права. Его не смущало. Пусть он не клал руку на мой живот и не называл ребенка своим, но он был со мной, и он был согласен.
– Так дело в этом? Ты сомневаешься?
– Нет, – покачала головой. – Нет, вовсе нет. Сегодня я была на УЗИ, Макар не смог, так как у его компании мероприятие.
– Так, – кивнула она с пониманием, чтобы я продолжала.
– Мне сказали… они сказали, что у меня аневризма и я должна решить…
– Аневризма?
– Да.
– А что решить-то?
– Убить ее и сделать операцию.
– Что? – она, казалось, перестала дышать после моих слов. – Но как же так?
Я лишь пожала плечами.
– А что думают Макар и твоя мама?