Причиной боли и всей этой госпитализации стала отслойка плаценты. Не самая лучшая причина и не облегчает ни капли тяжесть на душе, пережитого ужаса, когда проснулась и почувствовала неладное. И все же, мы с дочерью живы. С нами все будет хорошо… на данный момент.
Так как меня положили в патологию, сюда подняться Макар не мог. Но я знала, что он был все еще внизу, где меня и забрали с его рук. Я могла лишь догадываться, в каком он там состоянии. Мы даже телефоны оставили дома. Поэтому я написала ему записку со списком вещей, которые мне тут понадобятся на целую неделю, и сказала: «Спасибо» за поддержку и такую быструю реакцию.
Его не было полтора часа или даже больше. Все что я знала, это долгое ожидание, которое, по моему мнению, длилось остаток ночи не меньше.
Я была уставшей, но ни за что не смогла бы уснуть.
В палате я легла на больничную постель и не переставая гладила живот, в котором уютно улеглась и уснула моя девочка. Меня окружал запах Макара, потому что он надел на меня свои вещи. И боже, как же он меня успокаивал.
Как только мне принесли вещи, я нашла телефон, спрятанный в халате, и позвонила ему.
– Наконец-то, – выдохнул он, ответив прямо в ту же секунду, как я услышала первый гудок. – Господи, как же я испугался. У меня до сих пор сердце стучит как бешеное.
– Спасибо тебе за все.
Он промолчал. Я слышала только хруст снега под его ногами и тяжелое, очень глубокое дыхание.
– Как же я рад слышать твой голос, детка, – признался он так тихо, что я с трудом поняла его слова.
– Все хорошо, слышишь?
– Хорошо?
– Относительно. Это была отслойка, поэтому придется полежать тут недели две минимум.
– Плевать, даже если ты пролежишь там остаток беременности. Главное, чтобы все было хорошо.
– Ты прав.
– Что это вообще такое? Что за отслойка?
Я попыталась ему объяснить, как можно проще, и он понял. Сказав, чтобы я и не думала выписываться, даже спустя две недели.
– Я серьезно, – отвечает на мой тихий смех. – Привезу обратно и скажу, чтобы не выпускали.
– Надеюсь, что препараты помогут и я скоро буду рядом с тобой.
– Смотри сама. А я, как сказал, так и сделаю.
Улыбка стала еще шире, но вызвала громкий зевок.
– Тебе нужно поспать.
– Как только ты доберешься до кровати, и я усну. Ты уже в пути?
– Я… – он замялся. – Думаю, мне нужно немного прогуляться. Я нескоро усну.
– Макар…
– Буду разговаривать с тобой, пока ты не уснешь, хорошо? Пожалуйста, не упрямься, – и это не было просьбой ради шутки. Я каким-то образом поняла, что ему действительно нужно пространство для мыслей. Для того, чтобы просто прийти в себя.
– Хорошо.
– Мы можем подумать об имени для малышки. Ты размышляла на эту тему?
– Пока нет, – ответила хрипло, снова зевая. – На самом деле, в голове очень много имен. Думаю, мне нужно будет, чтобы кто-то помог, иначе, я буду думать до момента, когда пойдет в садик. И когда я буду записывать ее имя, то напишу только фамилию и отчество.
– Как тебе, – тянет он, словно раздумывая. – Вот отличный пример: Левина София Макаровна.
Я вслушиваюсь в каждую букву произнесенного им предложения и… просто пропадаю. Я даже не могу объяснить, что со мной творится. У меня текут слезы из глаз, слыша его фамилию, предложенное им же имя и отчество для дочери и… это единственное, чего я хочу.
– Идеально, – выдавливаю из себя единственное слово, борясь с нахлынувшими эмоциями.
– Правда? Я могу придумать еще много…
– Нет. Я хочу, чтобы ее звали так, несмотря ни на что.
– Несмотря ни на что? – он цепляется за эту фразу, ведь я произнесла ее не просто так.
Есть вероятность того, что выживет из нас двоих только она. Поэтому.
– Да, – вытираю слезы. – Отныне ее зовут София и никак иначе.
– Я назвал нашего первого ребенка? Только что?
– Это так, – смеюсь сквозь слезы. – Господи, ты такой забавный.
– Счастливый, не путай.
– Правда, счастливый?
– Другого счастья и знать не хочу.
Я засыпаю спустя еще минут пятнадцать разговора с ним. Все это время я слышала хруст снега, его голос и даже не переоделась из его одежды. Я просто уснула, самым спокойным сном.
Время без него давалась сложно. Ведь обо всем узнали наши мамы, и телефонных звонков стало больше. Я отвечала то Светлане Петровне, то Маргарите Максимовне. Удивляюсь, как мне удавалось выкроить пару минут на звонки Макару.
Об имени я им тоже сказала, и теперь обе бабушки с удовольствием могли закупаться для будущей внучки. Правда, Макару все же пришлось утихомирить их пыл.
Отслойка больше не угрожала моей малышке. И так как день выписки выпадал на пятницу, ее отменили до понедельника по каким-то там правилам больницы.
Макар нашел слова, чтобы меня успокоить, поэтому я смирилась с этим.
Время подходило к четырем часам, и я вышла из палаты, чтобы найти врача и спросить, будет ли выписка сразу утром или ближе к какому-то определенному времени. Мне хотелось быть готовой стартовать отсюда при первой же возможности.
Подходя к кабинету, я услышала знакомый голос. Голос моего гинеколога. Показалось странным, что она была тут в отделении. Но подойдя еще ближе к двери, откуда звук был еще лучше, то я узнала и голос сосудистого хирурга, который присутствовал на каждом УЗИ.
Но затем я вслушалась в то, о чем они говорили, и дыхание застряло в горле.
– Поверьте, ситуация критическая, – Дмитрий Александрович говорил твердо. – Аневризма может лопнуть в любой момент, и вы сами знаете, что потом произойдет. Каждому из нас придется отвечать на вопросы и выслушивать еще больше. Сколько людей были в курсе ситуации пациентки? И что? Никто не смог достучаться, пока не произошла трагедия? Это малая часть вопросов, которые нам зададут сверху.
– Но мы обязаны взять с нее согласие, – это уже была врач из этого отделения.
– Она нам его даст, – обладателя этого голоса я не знала. – Операция по устранению опасности в связи с отслойкой. Она поступила и уже дала согласие на любое вмешательство, не забывайте об этом. Так как ребенок, скорее всего, не выживет, мы вообще можем потом написать, что отслойка стала больше и результат будет известен в итоге. Врачи всегда спасают мать. Никто не станет нас в этом упрекать.
– Это преступление.
– Как и то, что мы позволили ей ходить почти месяц с бомбой в теле. Никто даже разбираться не станет после статьи о том, что роженица умерла вместе с ребенком на вашем, Любовь Игоревна, столе. Решайте сами. Но мое мнение я озвучил вам только что.
Послышались шаги, и я поспешила скрыться за углом. Когда дверь закрылась вновь, я уже не стала слушать дальше. Я поспешила в палату.
– Боже мой… Боже… Я должна бежать… – стала паковать свои вещи в сумку. – Мне нужно отсюда бежать.
Глава 29
– Уже выписывают? Ну наконец-то, – радуется Макар, когда я говорю ему о том, что собрала вещи, и жду его поскорее.
– Ага. Уговорила врача, зачем ждать до понедельника.
– Значит, все хорошо?
– Конечно, – отвечаю, чувствуя, как сбивается дыхание.
– Тогда я буду через полчаса. Дождись меня, ты без куртки.
– Обязательно.
Уже хочу отключиться, но слышу тихое и очень искреннее:
– Ужасно соскучился по тебе.
– И я по тебе, – произношу в ответ и убираю телефон от уха.
Сумка не тяжелая, так как я снова надеваю кофту и штаны Макара, в которых приехала, а остальное, что он привез, весит мало. Не хочу рисковать и таскать тяжести.
Следующий этап выходит довольно нервным.
Медсестра, которая сидит за столом, не сразу понимает, чего я от нее хочу.
– То есть как это? Вы же до понедельника остаетесь по настоянию врача.
– А я сказала, что хочу выписаться сегодня. Думаю, я имею на это полное право. И если вам нужна моя подпись о том, что я беру на себя всю ответственность, то я подпишу.
– Нет, я такие вопросы не решаю. Только врач.
Медсестра встает со своего дежурного места и устремляется к кабинету, откуда я только что убегала и стоит нам завернуть за угол, как дверь открывается и из нее выходят все, кто решал за меня, кому позволить жить, а кому нет.
Я сталкиваюсь взглядом с гинекологом и отвожу взгляд.
– Любовь Игоревна, вот, хочет выписаться сейчас же. Причин не называет. А вы оставили до понедельника.
– В чем дело, Есения? Какая спешка. Я планировала провести дополнительное обследование в…
– Вы не прикоснетесь ко мне и моему ребенку. Никто из вас, – указываю на каждого стоящего передо мной. – Покажите мне, где выход.
– Вы понимаете, что рискуете собой?
– Я поняла это в тот момент, когда мне впервые сказали, что такое аневризма. И я приняла решение.
Посмотрев на своего участкового гинеколога, продолжаю.
– Я думала, что меня услышали.
– Есения, это… Вам нужно выслушать и прислушаться к опытным специалистам и их советам.
– И облегчить вам жизнь? Чтобы роженица не умерла вместе с ребенком?
– Вы подслушивали?
– Покажите мне, где выход, – настаиваю снова, не желая отвечать ни на какие вопросы.
Они переглядываются, и врач, кивнув медсестре, прощается.
– Вам нужно подписать…
– Просто дайте мне ручку.
Через десять минут я сидела в зале ожиданий, где обычно забирают счастливых мам и их малышей, не менее счастливые мужья и папы.
В груди неприятно заныло. Малышка стала возиться в животе.
– Тише, милая, тише. С нами все будет хорошо, обещаю.
Боже, я не могла смириться с иным результатом. Я не могла даже думать о чем-то ином, кроме как оказаться в таком зале ожиданий и выйти к Макару и маме с дочерью на руках. Я не видела иных путей. Я их не хотела видеть.
Он вошел счастливый и налетел на меня так, словно ураган самой высшей категории ворвался в двери.
– Ты здесь, – зашептала я, цепляясь за него пальцами.
Он зарывается лицом в мои волосы и крепко прижимает к себе.