– Вот и ты, – обхватив меня за щеки, он стал целовать в губы, всюду. Касаясь нежными поцелуями моего лица. – Привет, малышка, – погладил живот и обнял.
У него это так естественно получается, быть милым со мной и внимательным к моей девочке.
– Не хочу больше с тобой расставаться, – говорю самое настоящее, что сейчас в моем сердце.
Наши взгляды встречаются, прежде чем он снова прижимает меня к себе.
– И я хочу умолять о том же вас обеих, – отвечает почти с мучительной болью в голосе.
Мы приехали к нему на квартиру очень быстро. И все это время в дороге, он не отпускал моей руки.
Стоит нам оказаться внутри. Макар бросает сумку на пол и тут же подхватив меня на руки, несет в комнату, где кладет очень мягко на кровать, затем ложится следом, сняв с нас обоих все лишнее. Точнее, почти все.
– Боюсь, что мне пока что противопоказан секс, – глажу его плечи и втягиваю любимый аромат.
Такой нужный сейчас, успокаивающий.
– Он нам не нужен, детка. К черту секс, – ложится боком и обнимает.
Гладит руками по телу. Целует и целует. Я задыхаюсь. Я чувствую, что медленно распадаюсь на части без него… без него вовсе перестаю существовать. А с ним же становлюсь цельной, живой.
– Я никогда не любил так… – хрипло признается, зарываясь пальцами в мои волосы, которые нуждаются в мытье.
– Как? – дрожа спрашиваю, иначе взорвусь от нетерпения узнать, какой любовью он любит меня.
– Безумно и в то же время так осознанно. Будто знаю все, что нужно, будто… приоритеты расставлены идеально и остается только чувствовать. Легко и так просто. Вот, каково это – любить тебя Есения.
– Боже, – хочу закричать.
Открыть рот и заорать так, чтобы весь город слышал этот крик. Его слова обжигают снаружи, внутри, всюду… Даже мысли мои дотла… В хорошем смысле. В лучшем, на самом деле.
Разве реально так чувствовать? Так сильно, на каком-то молекулярном уровне, когда даже не понимаешь чувств до конца, но четко знаешь – это верное направление.
Лучи зимнего закатного солнца внезапно заглядывают в комнату и ложатся на его лицо. Отражаются в карих глазах и словно сверкают, когда он смотрит на меня.
Никто и никогда не видел меня такой. Обнаженной до души, до самой души… Или я слишком лирична от нервов, или я люблю его, как не любила никогда.
– Кажется, это у нас обоих впервые, – улыбаюсь, произнося эти слова.
– Что? – его руки скользят по моей спине то вниз, то вверх. Словно это успокаивает его и меня заодно.
– Любить как никогда и никого, впервые.
– Спасибо тебе за это, – Макар проводит пальцем по моей нижней губе. – И за то, что любишь, спасибо.
Сердце стучит так тихо, размеренно и будто тянется к его сердцу напротив. Я придвигаюсь еще ближе. Соприкасаюсь вплотную к его коже своей и заканчиваю разговор поцелуем. Самым лучшим, самым… нашим.
А потом, когда я проснусь, я расскажу ему все. Расскажу, и он обязательно все поймет.
Макар
Когда Есения засыпает, я аккуратно выворачиваюсь из ее объятий и быстро одеваюсь, чтобы выйти из квартиры.
У меня пустой холодильник, потому что я старался все эти две недели, пока ее не было работать, и только. Ел по минимуму, потому что… все что я мог это думать о ней. Боже, я просто хочу быть с ней. Эти дни были адом, а мы говорили очень много часов каждый день. Переписывались. Видеозвонки. Но это все выматывало еще сильней. Не удивительно, что все запасы еды испортились или закончились, так как я их и не пополнял.
И сейчас не хочу, чтобы она проснулась и осталась голодной.
Супермаркет недалеко от квартиры, поэтому я даже не беру машину, спеша к нему.
Набрав полную тележку всем, что, я знаю ей нравится, встаю в очередь и посматриваю на часы.
На самом деле, за то время, что она пробыла в больнице, мы с мамой успели разместить квартиру на сайте продаж. При этом выделили для дальнейшего рассмотрения три штуки, плюс однокомнатная для самой мамы. Удалось посчитать деньги, что остаются, и понять, сколько не хватит для покупки.
Квартиру матери Есении, я пока не хочу трогать. Я мужчина и должен позаботиться о жилье для моей семьи. Правда, мама сказала, что Маргарита Максимовна разозлится, а потом сделает все по-своему. Против этого я пойти, конечно, не могу, но постараюсь уговорить.
Для быстрой продажи цену квартиры, разумеется, немного занизили. Поэтому те, кто придет реально покупать, будут приятно удивлены. Мама ухаживала за своим жильем, и это новые жильцы увидят сами.
– Молодой человек, у меня только хлеб, пропустите меня, если несложно? – послышалось позади, и я обернулся, как и мужчина впереди меня.
– Да, конечно, – поднимаю глаза к женщине и вижу… – А, здравствуйте. Вы ведь Есении Ковской врач, не так ли?
– Так и есть, – она немного сторонится и, улыбнувшись слегка натянуто проходит вперед, поблагодарив.
Она стоит впереди и пару раз словно пытается обернуться. Затем все же делает это и смотрит прямо в глаза. Настрой такой, словно обвинять в чем-то начнет.
– Послушайте, я понимаю, что Есения теперь и вовсе откажется от операции, но она должна понимать, что произошедшее было только в ее интересах.
Я хмурюсь, даже не понимая, о чем речь.
– Операция? Какая операция? И что произошло? Она только сегодня выписалась из больницы.
– Не стоило ей так резко и категорично. Но Любовь Игоревна выхаживала малышей на самых разных сроках. Однако если аневризма лопнет, то уже никому помочь мы не сможем.
– А… аневризма?
– Поговорите с женой снова.
Она говорила так быстро, даже не слыша моих вопросов и не видя замешательства. И лишь одно оставалось верным: она говорила о моей Есении, аневризме и том, что она отказалась от операции, подвергая риску себя.
– Что такое аневризма? – задаю вопрос слишком громко, чтобы остановить ее поток слов. – Что с ней такое?
– Вы… Есения… ничего…
– Что с ней? Кого нужно выхаживать и помогать?
– Вашу жену, – теряясь, все же отвечает. – Она может умереть в любой момент. Но ради ребенка она отказывается от операции, которая, если не сделать, может лишить жизни их обоих.
На этом она расплачивается за свой хлеб и уходит. А на меня смотрит вся очередь. Потому что я не шевелюсь и не верю в то, что только что услышал.
Возвращаюсь домой и, не заботясь на самом деле о продуктах, просто бросаю пакеты на пол. Прохожусь комнате, смотря на спящую Есению. Сердце в груди грохочет так, что голова идет кругом.
Я вытаскиваю телефон и ввожу в браузере это слово и читаю. Читаю. Читаю…
Есения садится на постели и, улыбнувшись, потягивается. Находит в полумраке, к которому уже привыкли глаза, меня. Затем гладит свой живот и говорит:
– Мы проголодались.
Я не сразу обретаю голос, чтобы сказать хоть что-то. Язык просто не поворачивается. Горло сдавливает, будто кто-то прилагает для этого всю силу. Не вздохнуть. Но я оставляю шанс на ошибку.
Насколько распространено имя Есения в нашем городе? Сколько из них беременны? Должно ведь быть совпадение? Не так ли?
Она не выглядит… или выглядит? И она бы сказала. О таком решении говорят родным, любимым людям… Полчаса назад она говорила о том, как любит меня. Нельзя любить и молчать о том, что…
– Макар?
– Когда, – сиплю внезапно и прокашливаюсь, чтобы задать уже этот вопрос. – Когда ты планировала сказать о своем диагнозе?
Глава 30
Есения резко выпрямляется. И если до этого она мило потягивалась, демонстрируя свое поистине прекрасное тело, сейчас она натягивает одеяло на грудь и смотрит на меня блестящими в свете фонарей глазами.
Потянувшись, я нажимаю на выключатель светильника, который мы с ней купили вместе и оставляем его включенным на ночь, чтобы не спотыкаться об углы мебели.
Желтое сияние заполняет темноту, и теперь нет возможности скрыться от прямых взглядов.
Я рассматриваю ее, и перед глазами встают картинки наших прогулок, свиданий. А потом, будто красная полоса, правда, услышанная из уст постороннего человека.
«Кто же я тогда для тебя, если никогда не узнаю о самом важном от тебя?» – проносится вопрос в голове, оседая болью в сердце.
– Как ты узнал? – доносится ее с трудом различимый шепот.
– Не должен был узнать, да? – на губах злая и впервые такая холодная улыбка, обращенная к ней.
Конечно, я злюсь… Черт возьми, словно меня окунули в кислоту и оставили лежать на холодном бетоне. А может это даже преуменьшение. И сквозь эту боль сочится страх… за нее. За тот выбор, который она сделала без меня.
Только сейчас осознание медленно дает понять всю глубину… я не знаю, как сказать. Проблемы? Это проблема или что это? Неправильный выбор? Ситуация? Я не имею понятия. Я уже ничего не понимаю, смотря на нее.
– Я хотела сказать… – пытается она оправдаться, или просто успокоить зачем-то.
– Надо же. Жаль, что у тебя не было момента, и даже времени сказать об этом раньше. Сколько времени прошло, как ты узнала, Ёсь?
Она молчит. Молчит и дает понять, что это произошло не на прошлой неделе, черт подери.
– Ну же. Сколько? Хотя бы сейчас, сидя передо мной, ты можешь быть откровенной? Или этого для меня слишком много?
– Шесть недель, – тут же отвечает.
Усмехаюсь, опустив голову. Прижимаю подбородок к груди и дышу. Проклятая гимнастика гнева не срабатывает.
Шесть недель.
Она молча смотрела на меня, варилась в адском пекле, потому что одному богу известно, как она напугана. Но я… я был рядом. И она молчала изо дня в день. Одна боялась, одна решала, одна, находясь в моих объятиях… Как такое возможно?
В мыслях всплывают ее недавно сказанные слова.
О любви.
– У тебя некрасивая любовь.
– Макар…
– Нет, это так. И тот факт, что она у тебя такая впервые, как ты сама призналась, я теперь сомневаюсь, что благодарен тебе за нее.
В груди больно бьется сердце. Я плакал, когда уезжал из дома. Плакал, когда мама обнимала на прощание. Но больше ни разу. Даже когда прощался