с бывшей девушкой, не чувствовал и самой малости того, что ощущаю сейчас. Впервые мои глаза щиплет, словно вот-вот из них покатятся слезы. Она проникла в мою душу. Забрала мое чертово сердце так быстро. Лелеяла его, а потом сжала его, раздавив в своих красивых руках, этими тонкими пальцами, на одном из которых должно было скоро появиться мое помолвочное кольцо.
Поэтому я встаю и начинаю бродить по комнате. Мечусь словно загнанный в клетку зверь. Есения тоже поднимается на ноги и, найдя халат, надевает его.
– Макар, пожалуйста… выслушай, – она останавливается в сторонке и не подходит ближе.
Возможно, боится, смотря на то, как я дышу с трудом.
– Я хочу выслушать, но я так зол, что… – смотрю на нее и резко разворачиваюсь, снова переставляя яростно ноги. – Я так на тебя злюсь, Есения.
Я выхожу из квартиры и брожу по этажу. С одной стороны в другую, минуя двери других квартир. Словно какой-то неуравновешенный человек. Но это в итоге помогает. Я успокаиваюсь, как могу и возвращаюсь. Я застаю Есению у окна, а сам сажусь на стул.
Бог мой, даже сейчас видя ее такую хрупкую и нежную, потерянную в пространстве огромного мира, я люблю ее и так же сильно злюсь.
Потому что никак не могу понять, почему я недостоин правды. Почему недостоин ее откровенного сердца, в то время как сам преклонил свои колени.
– Почему? – задаю вопрос и жду, что она скажет.
– Почему что? – ее голос тише, чем когда-либо.
– Промолчала почему.
– Потому что не видела иного решения. И если бы рассказала правду, то… ты бы не понял.
Снова эти ее мысли о том, что она знает все обо всех. Все обо мне и моих поступках заранее. Ну конечно, юнец, возомнивший себя взрослым.
– Ты решила, что знаешь мой ответ? Задавала мне те вопросы, но у меня не было и в голове, что мы говорим о нас…
– А что бы это изменило в твоем мнении на этот счет? Что, Макар? Ты бы вдруг решил, что риск – это правильный выбор?
– Я бы решил, что…
– Что, Макар? – разворачивается ко мне резко. – Ты бы сказал: «Эй, давай рискнем, но я хочу, чтобы ты заранее знала, мне жаль, если ты в итоге умрешь».
– Не говори так, – кричу в ответ, потому что одно это слово разрывает мою дурацкую душу.
– Ты даже думать о таком решении не можешь. А я смогла.
Почти бьет себя в грудь.
– Чего ты хочешь от меня? Чтобы я сказал спасибо? Чтобы я сейчас был благодарен за все? За ложь, решение, принятое без меня? Чего?
– Я от тебя ничего не хочу. Ни-че-го.
– А как ты хотела это провернуть? Умереть и что дальше? Что бы я сказал нашей дочери спустя годы, черт подери, на ее вопрос: «Почему умерла моя мама, папа?». Я отвечу тебе. Потому что знаю наверняка: «Не знаю, София. Она скрывала от меня опасность и умерла, не сказав ни слова. Она со мной даже не попрощалась. Такой была ее любовь к нам обоим».
– Замолчи, – перебивает резко. – Ты не имеешь ни малейшего понятия о моей любви к ней… к тебе, маме…
– А может быть, ты сама не знаешь, что значит любить кого-то? Может быть, тебе самой стоит научиться этому.
– Это моя жизнь, – кричит она так сильно, что, наверное, нас слышит вся многоэтажка. – Это мой ребенок. А ты всего лишь мальчишка, который не понимает в этой жизни ничего.
– Ты тоже моя жизнь. И это НАШ ребенок, – отвечаю тихо, хотя горло распирает от обиды и грудь словно вдавилась до самых позвонков под напором. Я игнорирую остальные ее слова.
– Нет, Макар. Твои рассуждения дают понять, что этот ребенок мой. Я рискую ради нее, потому что люблю и не хочу подвести, а ты винишь меня в этом. Ты бы предпочел иной выбор.
– Да, я был прав. У тебя некрасивая любовь.
На этом я отступаю к двери, потому что не знаю, что еще ей сказать. Сейчас это самый правильный выбор. Уйти.
Глава 31
Есения
Как только дверь за Макаром закрывается, я, словно некогда могучая, высокая гора, рассыпаюсь и превращаюсь в груду камней.
Дыхание срывается и мне не хватает воздуха. Он покидает меня, как и адреналин. Я хочу рвать кожу на груди и впустить в себя немного кислорода, но ощущение, что я его просто не заслужила.
– Макар, – сиплю в пустоту, словно он мог меня слышать. – Мак…
Неуверенный шаг обрывается тут же, потому что я опускаюсь на пол и плачу.
«Что ты сделала?» – шепчу этой неуверенной женщине, которая дрожит и боится сейчас, спрятавшись в самом темном уголке души.
– Прости… – снова беззвучно в пустоту. – Пожалуйста…
Страх внезапно становится материальным. Он издевается надо мной и смеется. Нарезает круги и сводит с ума, говоря, что я потеряла его навсегда.
Страх остаться одной, быть непонятой… ненужной ему… Он мой страх. Моя любовь.
«Как ты могла?» – повторяет противный голос разума, добивая и разрушая изнутри. – «Ты виновата».
Слезы превращаются в водопад, и я в нем тону, не умея плавать.
С трудом сообразив и скинув оцепенение, я нахожу свой телефон и начинаю звонить Макару. Но он… не отвечает. Малышка внутри меня тоже возится и беспокоится. Я кружу ладонью по животу, разрываясь на части от боли за то, что сотворила своими руками.
– Прошу… пожалуйста, ответь, – слезы не останавливаются, и мои мольбы переходят в тяжелый вой.
Я делаю попытки снова и, наверное, устав от моей назойливости, он отвечает.
– Не сегодня, Есения. Не завтра. Я…
– Прости… Прости меня, прошу, – бормочу быстро, чтобы успеть сказать, пока он не отключился. – Мои слова… я так не считаю… Я испугалась…
– Не сегодня, – его голос такой сломленный, переполненный болью, из-за меня.
Вина становится еще больше. Боже, я просто утопаю в ней, понимая, что сейчас он закончит этот звонок.
– Пожалуйста, вернись домой… Я не буду говорить или… Просто вернись… Не оставляй меня, – моя мольба повисает между нами, будто бетонная стена.
Он молчит и прав в том, что не желает меня видеть или слышать, но я не могу без него. Я смогу без чего угодно, но не без него.
– Сегодня останусь у Толика с Настей.
Хочу возразить, но не могу. Не хватает больше смелости просить. Он же прав. Я так виновата перед ним.
– Холодильник пустой. Я купил продукты, поешь… Пока, – произносит последнее слово после недолгой паузы и отключается.
Я сижу с телефоном возле уха еще очень долго. Из-за того, что рано темнеет, я не имею понятия, который сейчас час. Единственный источник света – лампа, которую мы купили вместе. И я ее выключаю. Не хочу ничего видеть.
Хочу быть в темноте, во мраке.
Столько неправильных решений. Столько слов… Не верю, что сделала это. Не верю, что смогла его так обидеть.
Мой мобильный звонит внезапно напугав. С надеждой я смотрю на экран, но это не он, это мама Макара. Еще одна моя ложь, о которой говорить я ему не хочу, иначе… я боюсь, что это окончательно поставит точку.
«Если она еще не поставлена им», – снова продолжает мою мысль разум.
– Алло?
– Есения? Это ты? Голос что-то… ты не заболела?
– Можно я к вам приеду, Светлана Петровна?
– Конечно. Что случилось? Я думала, ты еще в больнице.
– Я… нет, я дома и, – не хочу говорить ей по телефону все что произошло, и оставаться одной не могу. – Скоро приеду.
Быстро одевшись, я вызываю такси и почти час еду на другой конец города. Мама Макара встречает меня у дверей. И как только я вижу эту прекрасную женщину, воспитавшую настоящего мужчину, которого я так жестоко ранила, то снова срываюсь на слезы. Мне самой лишь от мысли, как больно сейчас ему.
Более-менее успокаиваюсь я, лишь когда выпиваю полчашки чая. Она не задает вопросы. Просто ждет.
– Не знаю, откуда он узнал. Я хотела рассказать сегодня. Правда хотела… – хватаю кислород. – Стало невыносимо жить с такой правдой. Но он узнал и стал задавать вопросы… Я такого ему наговорила, – с трудом заканчиваю предложение, все еще всхлипывая.
– Тише, тише… Нельзя тебе нервничать, Есения, – Светлана Петровна гладит по руке, а я лишь больше завожусь.
– Он не простит мне этой лжи, моих слов… Я потеряла его… Он не заслужил этого, а я не заслуживаю его.
Неожиданно меня обдает таким холодом, что кровь леденеет в венах. Это конец. Я могу просить прощения, говорить о том, что мои слова – это страх… но из песни слов не выкинешь и обратно сказанное не воротишь.
Я была слишком жестокой, испугавшись потерять его и услышать осуждение, в итоге получилось еще хуже.
– Есения, – успокаивая, обнимает меня мама Макара, – он любит тебя так, как никогда и никого не любил до тебя и после тоже не сможет. Думаю, что «после тебя» он и не рассчитывает. То, что ты утаила эту правду плохо, но это твой выбор. Страх делает с нами ужасные вещи. Со мной он тоже поступил жестоко, этот страх. Думаю, ты знаешь, что мой сын ненавидел своего отца.
– Да. Он говорил, но я никогда не задавала вопросов. Мне казалось, что я сделаю ему больно, если спрошу.
– Отец Макара был жестоким человеком, и не физически, а морально. Когда мы познакомились, я была обычной девушкой. Имела в голове целый план жизни. Я видела себя через год, через пять и десять лет. Но однажды я полюбила, и все неожиданно изменилось. Я подстроила свою жизнь под мужа. Перестроила себя, свое окружение. Я была влюблена и глупа одинаково, потому что не заметила сразу очевидных фактов. А когда это произошло, я погрязла в этой клетке. Но мой сын вырос сильным и вырвался из этой тирании. И я знала, что если это произойдет, то ему нельзя возвращаться. Для меня все было уже слишком поздно, поэтому осталась.
– Мне очень жаль, что с вами такое произошло.
– Есть о чем жалеть, но Макар… Он ничего не делает наполовину. И сейчас ты должна дать ему время, солнышко.
– Мне так страшно, что… когда он придет ко мне поговорить, то будет уже уверен в том, что ему и так неплохо.
– А ты бы, смогла жить без сердца?
– Нет, но тогда, почему я так сильно его обидела? Я назвала его мальчишкой лишь потому, что не знала, как еще себя защитить. Я стала нападать и… Боже, это было так ужасно. Я же люблю его, а теперь он мне даже не верит, что чувства вообще есть.