Вывалив длинный язык, блестя отливающей на ветру чернью и серебром шерстью, мчится Шарик, как стрела, пущенная меткой рукой прямо в цель.
Как ртутный шарик, скатился он с пригорка прямо к родному дому. Мечется, снует по двору, взлаивая от полноты чувств. Набегавшись, направляется в сарай, где висит на стене кожаная сумка с закисшим мясом — любимым деликатесом Шарика. Федора специально прятала туда куски, чтобы они сопрели, чтоб появился душок. Там и сейчас что-то есть, Шарик чует, но не может достать — слишком высоко. Но ничего, у него имеются и свои схоронки на черный день: косточки, корочки хлеба и другая съедобная мелочь. Он давно их спрятал, но помнит до сих пор.
Он выбегает в огород, к бане, нюхает, роет задними лапами землю и находит две косточки. Одну снова прячет, а другую принимается глодать. Сначала устраивается поудобнее: ложится, вытягивает передние лапы и, зажав ими кость, пристраивается к ней, положив голову набок, чтоб размозжить, раскусить лакомый кусочек крепкими боковыми зубами. Роняя слюну, облизываясь, хрустит костью. И кажется Шарику, что нет ничего на свете вкуснее ее…
Покончив с трапезой, подбирает все крошки, посматривает по сторонам. Потом, встав и потянувшись, принимается лаять. И лает долго-долго, от всей души, пробуждая мертвенную тишину, вслушиваясь в отголоски лая на кладбище и в провалах окон пустого соседнего дома. И чувствует себя здесь хозяином. Лай его разносится далеко окрест, заставляя прятаться подальше полевок — теперь уже истинных хозяев здешних мест, оставленных людьми навечно.
Затем он снова, до самого вечера, бегает вокруг избы, пристроек, прочесывает малинник. И там, в укромном уголке, обнаруживает старую, смытую дождями и временем, но еще чуть-чуть пахнущую отметину своей давней подружки Олас. Здесь, под яблоней, заросшей одичавшим малинником, они играли, боролись, легко покусывая друг друга за шею, бегали вперегонки. Здесь любили друг друга за кустом калины. Шарик был хозяином, но давал похозяйничать и Олас, никогда не обижал ее, уступал еду и даже из-за сахарной косточки, которую однажды Олас украла у него из захоронки, не стал ссориться, хотя косточку было очень жаль. Где сейчас она? Почему покинула его? Когда они встретятся вновь? Ведь он прибежал сюда не только для того, чтоб увидеть дом. Он надеялся встретить Олас. Ведь в поселке ею даже не пахнет… Куда она пропала?..
Перед Новым годом Шарик во второй раз наведался в Энермучаш. Прибежал и видит: нет ни дома, ни бани, ни яблонь с малинником — все заметено снегом вровень с пригорком. Лишь бугор теперь на месте дома, похожий на старую осыпавшуюся скирду. Будто испарилось все, улетучилось. Ни хозяйки, ни Олас, ни спрятанной косточки. Долго нюхал он, долго рылся с остервенением в сугробе — ничего, будто попал в чужое, незнакомое место. И не лаял он, и не выл в тоске — встал на бугорок, на длинную снежную косу, что тянулась от кладбища, и застыл так, глядя в холодную даль полей, будто выискивая там что-то исчезнувшее, дорогое. И не чувствовал, что горячая чистая слеза скатилась по морде вниз. Она впаялась в такой же чистый, но холодный снег и не оставила там никакого следа…
КАК СТАПАН ДОМ ПРОДАВАЛ
Перевод А. Башкировой
— Стапан, я хорошего покупателя нашла, — сказала жена за обедом.
— Какого еще покупателя?
— Уж и забыл… Который хочет купить наш дом, — повышает голос Марина. — Чего стоит, гниет? Пока можно еще продать, надо продавать. Покупатель хороший, торговаться не станет.
Вообще-то и Стапан так думает, но что-то его удерживает. Когда он медленно, стариковским шагом возвращается из своего пригородного сада, он подолгу стоит у телеграфных столбов, у доски объявлений, у заборов — читает о продаже домов. И тотчас вспоминает, что и у него в Ердуре стоит дом-сиротинушка.
Стапан иногда наведывался туда. Чтобы огород не пустовал, пробовали сажать и картошку, и овощи. Нет, ничего из этого не получалось. Посадишь, надо ведь потом пропалывать, поливать, словом, ухаживать. Махнули рукой.
Стапану уже перевалило за шестьдесят. До выхода на пенсию работал на заводе «Электроавтоматика» кузнецом. Есть сестра и брат, оба старше его. Они насчет дома спорить не станут. Брат живет в Рязани, полковник в отставке, сестра в Йошкар-Оле. Иногда ездят друг к другу в гости. Самый младший в семье, Стапан до самой смерти родителей ухаживал за ними, собрал в последний путь. Так и выходит, что дом принадлежит ему…
— Говоришь, надо продавать дом? — возвращается к наболевшему Стапан. Смотрит на жену и думает: как получил квартиру в городе, сразу привез ее из деревни. Как же быстро она стала городской, отвыкла от земли.
— Конечно, надо продать! Говорю же, зачем стоит, гниет? Продашь, одной заботой меньше станет. Не то что в деревню, в сад тебе трудно ходить. Может, и дома~то уже нету, давно разломали, стекла разбили. Нынче за молодежью не уследишь: курят, озорничают, может, давно пожгли? Кто знает. А соседям все время смотреть некогда.
— Хорошо, пусть по-твоему будет… А покупатель кто?
— Знакомый нашего главного бухгалтера. Торговаться не станет, богатый мужик. Рассказала, где находится наш дом, какая там красивая природа, он теперь хочет познакомиться с нами.
— Говорить-то ты умеешь, языком плотину построить можешь.
— Разве не правда, подумай-ка! Дом наш еще крепкий, деревня стоит на берегу озера. Кругом луга. И речка Какшан недалеко. Утром встанешь, возьмешь удочку и — на озеро или на речку. Лови рыбу, блаженствуй, отдыхай. Вот тебе здоровье на сто лет вперед.
— Да, да, — невесело поддакивает Стакан, теребя свои жидкие усы.
— Что «да»-то? Прицепился к своему Ердуру. Скоро он вовсе пропадет, и места потом не наедешь. Не продашь дом сейчас, потом без тебя его разломают, пустят на дрова. Ни денег, ни черта… Зачем тянуть, если есть хороший покупатель?
— Вот ведь, как смола прилипла… Разве у нас нет денег? Ты, по-моему, не сидишь голодная…
— Ты думаешь, из-за денег стараюсь?
— Конечно, из-за денег.
— Если ты так думаешь, то не продавай, пусть гниет, пусть мыши его грызут. Мое дело маленькое. Твой дом — делай по-своему. Хоть разломай да по бревнышку у овина складывай, — Марина резко встала, ушла на кухню.
Стапан тяжело вздыхает, садится на диван, берет газету. Не читается. Жена на кухне моет посуду, слышно, как течет вода.
— Когда придет покупатель-то смотреть?
— А ты когда сможешь поехать в деревню?
— Да в воскресенье.
— Тогда я скажу нашему главному бухгалтеру, а он передаст тому.
Стапан не отвечает, снова наклоняется к газете. Но буквы почему-то прыгают перед глазами, в голову ничего не лезет. Не выдержав, бросает газету на диван, встает, накидывает пиджак, выходит во двор.
На длинной лавке сидят старухи, разговаривают меж собой тихо, не забывая зорко наблюдать за каждым прохожим. Сосед вывел собаку на прогулку, на песке малыши ползают на четвереньках. «Одним делать нечего, вот и точат лясы, другие до школы ползают по песку. Не видят ни просторного луга, ни чистой, прозрачной воды. Третий тоже нашел занятие — за собачонкой бегает», — незло подумал Стапан.
Вышел на улицу. На углу бульвара Чавайна, на телеграфном столбе у остановки, увидел наклеенную бумажку. Хоть и прошел дождь, буквы еще не расплылись. Вытянув шею, как гусь, Стапан начал читать: «Продается дом с пристройкой. Адрес: улица Зарубина, 16. Обращаться в любое время дня».
«Не поленюсь, поеду по этому адресу. Посмотрю на продавца», — решив так, он садится на троллейбус, едет на другую сторону реки через большой мост.
Вскоре нашел он улицу Зарубина. И тот дом совсем близко. У Сосновой рощи. Улица зеленая, просторная, кругом тихо. В палисаднике цветы растут. И дом опрятный, чистый. На улицу смотрят весело три окна. Есть сени, клеть, огород. «Как моя деревня и мой дом, — радостно подумал Стапан. — Только с палисадником».
Только он взялся за ручку калитки, сразу залаяла собака. В щелку он успел ее увидеть: ростом с теленка, черная. Такая и кусаться не будет, проглотит не раздумывая.
Показалась голова хозяина в окне. Лицо красное, круглое, гладкое.
— Что надо? — раздался густой бас.
— По объявлению. Хочу посмотреть.
Окно закрылось, хозяин вышел на улицу. Казалось, грузное его тело еле проходит в калитку.
— И собака тут не нужна, — говорит Стапан, стараясь улыбнуться.
— Что говоришь? — наклоняется хозяин дома.
— Такому богатырю и собака не нужна, — смелее говорит Стапан.
— А-а… — густо смеется хозяин. — Ну что, посмотрим. У меня товар, у тебя деньги. Не так ли?
— Я одно хочу знать: почему продаешь? Разве не жалко?
— Жалко? Дом?! — от души рассмеялся хозяин. — А что его жалеть? Если бы ты знал, сколько я домов в своей жизни продал…
— И родной дом?
— Сперва его…
— Где же ты будешь жить, если и этот продашь?
— Не горюй, найду где… Ты ведь покупать пришел?
— Да, покупать…
— Тогда посмотрим, и делу конец. Я лишних разговоров не люблю.
— Сперва хотелось бы узнать, сколько хочешь за дом?
Хозяин дома прикладывает руку к груди:
— Меньше пятнадцати не возьму, прямо тебе скажу.
— Сколько?!
— Прошу пятнадцать тысяч.
— Пятнадцать тысяч… — протянул Стапан. И тут вдруг на него смех напал. Хоть и знает, что нехорошо смеяться перед незнакомым человеком, могут подумать еще, что он какой-то ненормальный, но никак не может сдержать себя. — Пятнадцать тысяч… ой, не могу…
— Ты что, покупать пришел или посмеяться надо мной? — гаркнул хозяин. Стапан тотчас же закрыл рот.
— Не сердитесь, уважаемый, в жизни у меня не было таких денег.
— Тогда чего мне морочишь голову? Хотел купить по дешевке? И не думай! В городе лучше не искать дешевых домов.
— Извините… — Стапан хочет уйти.
— Ходят тут… Время отнимают… Если карман дырявый, то нечего…