— Вон хозяйство какое, — повел рукой сын. — Дом, огород, работы небось хватит.
— Так-то оно так… Да только что мне одной надо? Две грядки овощей да две грядки картошки, вот и все мое хозяйство. Ты не приезжаешь, Мишка только к осени вернется. Да и вернется ли? Ничего не писал тебе?
Иван отрицательно помотал головой.
— Вот я и говорю: неизвестно, вернется ли. А остальные?
— Оклина пригорюнилась. — Остальных, не знаю, увижу ли до смерти.
Иван, желая переменить тему разговора, спросил:
— Пенсию-то большую дали?
— Сорок пять рубликов. Да ты еще присылаешь. Зачем мне столько денег, куда их здесь тратить?
Иван согласно кивнул:
— Да, здесь не то что у нас в городе. Там деньги так и летят. — Потом, помолчав, сообщил: — А я вот машину купил.
— Неужто твоя? — удивилась Оклина. — Я думала, на работе дали к старухе-матери съездить.
— Моя, — довольно улыбнулся Иван. — Теперь сам себе хозяин, куда хочу, туда поеду.
— Ну-ну, — говорит Оклина. — Пойдем-ка в дом.
Иван пошел за ней следом, привычно нагнулся, чтобы не ушибить голову о притолоку, сел на лавку у мутного оконца, вытянул ноги.
— А я ведь, мать, за тобой приехал, — сказал он через минуту. — Увезти тебя хочу. Квартира у меня большая, поедем, а? Дом продадим, чего ему зря гнить.
— Нет, сынок, дом продавать не буду. Пусть старый, но зато свой. Здесь вся жизнь моя прошла. Отец здесь умер, вы выросли. Как же продавать его? Придет Михаил из армии, куда ему податься?
— И Мишка пусть у меня живет. В городе ему работа интересная найдется. А здесь что? Никакой перспективы.
— Говорил он, что не хочет в городе жить. Пусть здесь живет. А дом подновить можно. Я и деньжат скопила немного.
— Ладно, — согласился Иван. — Не продавать, так не продавать. Пусть стоит. Да и что с него возьмешь! — он обвел глазами горницу. — Так, только на дрова. Но тебя я в город все равно увезу. Поживешь у меня, отдохнешь. Понравится жить — думать будем, как дальше.
Ранним утром собрались выезжать. Оклина надела выходное платье с марийской вышивкой на груди, коричневый жакет, перешитый из мужниного пиджака, черные крепкие полуботинки, повязала голову большим цветастым платком и, посмотревшись в зеркало, осталась довольна своим видом.
— Ну вот, я готова, — сказала она сыну, молодо улыбаясь. — Поехали.
Во дворе Оклина спустила с цепи собаку, которая начала как сумасшедшая кругами носиться по двору, а потом вырвалась за калитку и понеслась вдоль улицы, радуясь свободе.
— Соседи покормят, — сказала Оклина сыну.
Когда тронулись, прибежала собака, успевшая сделать круг по деревне. Не понимая, куда это уезжает хозяйка, она в недоумении остановилась, вывалив наружу красный длинный язык, потом побежала за машиной.
— Будь умницей. Теперь ты за хозяина. Дом стереги, да смотри, чтоб скотина по огороду не шастала, — крикнула ей Оклина через полуоткрытое окно.
Отдав эти последние, совершенно необходимые, как казалось ей, распоряжения, Оклина стала смотреть вперед. Собака некоторое время бежала за машиной, потом отстала.
Оклина оглянулась на деревню, увидела свой покосившийся домик, школу на холме и приуныла.
Скоро выбрались на асфальт, машина пошла ходко. Иван Петрович сидел за рулем довольный, лихо обгонял грузовики, лицо его раскраснелось, глаза блестели.
— Ты бы потише, Ванечка, — осторожно сказала Оклина. — Не так шибко. Куда нам спешить?
— Ничего, — Иван Петрович уверенно давил на газ. — Я люблю быстро ездить.
Через три часа подъехали к городу. Оклина смотрела по сторонам, удивлялась. Хоть не первый раз она в городе, все ей было любопытно.
Въехали на главную улицу, остановились у светофора, пропуская пешеходов. Оклина подивилась: до чего же все разумно устроено, все по порядку.
Нетерпеливо спросила сына:
— Куда все торопятся?
Иван Петрович улыбнулся: — А бог их знает. — Помолчал и добавил: — Да, кипит здесь жизнь. Совсем другое дело, чем в деревне. Бурлит все, клокочет.
Машина остановилась у длинного многоэтажного дома.
— Не забывай, мама: четвертый этаж, квартира тридцать семь, — сказал Иван Петрович.
— Высоко живешь, сынок, — ответила Оклина, с трудом переводя дух на лестнице. — Не надоест тебе каждый день спускаться да подниматься?
— Нет, — улыбнулся Иван Петрович, — это вместо зарядки.
Дверь открыла миловидная молодая женщина в простеньком домашнем халате.
— Так быстро вы, — улыбнулась она. — А я вас сегодня не ждала. Думала, завтра с утра приедете.
Оклина сняла жакет, сын повесил его в стенной шкаф и повел мать осматривать квартиру.
— Здесь ванная, — говорил он, открывая краны и показывая, как весело, с шумом течет в ванну вода. — Помыться можешь с дороги. А здесь, значит, тоже удобства, — говорил он, широко растворяя соседнюю дверь. — А здесь наша спальня, здесь столовая, а вот кухня.
Оклина ходила по квартире вслед за сыном, удивляясь: «И зачем на двоих столько комнат?»
Иван Петрович показывал квартиру с удовольствием. Раньше они с женой жили тесновато, в коммунальной квартире.
В большой комнате сноха накрывала на стол. Оклина примостилась на краешке дивана, оглядываясь кругом.
— Сноха, а где ты работаешь? — наконец спросила она.
— Вместе мы работали, — ответил за жену Иван Петрович, — на одном заводе. Да потом решили, что не нужно этого. Зарплата у меня не маленькая, на двоих хватает. Зачем ей еще работать? Два года уж, как дома. Хозяйством занимается.
— А не скучно? — спросила Оклина. — Какое хозяйство здесь? Огорода, скотины нет. Скучно небось день-деньской одной куковать, пока муж на работе?
Лида ничего не ответила, только увидела Оклина, что слова ее не по душе пришлись снохе.
— Вот я, например, — продолжала Оклина, — работала, работала; а вот вчера на пенсию вышла, и оборвалось что-то во мне. Не знаю, как жить дальше без работы буду. А вам. молодым, как? Нет, не понимаю я. Ты, Лида, не обижайся. Детей у вас нет. Не хотите, Иван говорит. Так что же мешает тебе работать и учиться? Женщина ты молодая, неужто с таких лет решила на покой уйти? Рано тебе о покое думать.
Лида ушла на кухню, долго громыхала там тарелками, тем самым давая понять, что разговаривать на эти темы не желает, потом показалась в дверях с хозяйственной сумкой в руках.
— За хлебом я, — сказала она, не глядя на свекровь.
Хлопнула входная дверь. Негромко, но все же со значением. Звякнул от сотрясения звонок.
Иван Петрович минуту помолчал, потом со скрытой досадой в голосе сказал:
— Зря ты это, мама. Она ведь всего второй год не работает. Что тут такого?
— А я что, я ничего, — оправдывалась Оклина. — Чего обижаться-то? Я ведь так говорила. Только не понимаю я, как она без работы может. Что она целый день-то делает?
— Что? — Иван Петрович почесал в затылке. — Квартиру убирает, в магазин ходит, книжку читает, ну, вообще-то не знаю я. Я ведь целый день на работе.
— Вот видишь, — Оклина неодобрительно покачала головой. — Не знаешь. Портится человек без дела. Особенно молодой. Хоть бы детей завели, тогда бы понятно. А так что? Книжку читает. Это, конечно, хорошо, что читает. Мне всю жизнь читать было некогда. Только книжкой одной не проживешь.
— Ладно, мама, давай чаю попьем да город смотреть поедем. Разговор это долгий, сразу все не переговоришь.
Неделю погостила Оклина в городе у сына и стала собираться домой.
— Не могу больше, Ванюша, — извинилась она перед сыном. — Воздуху мне здесь не хватает. Дом снится ночами. Видать, не получится из меня горожанки.
Иван Петрович прекословить не стал: был непреклонен характер у матери.
— Ехать так ехать, — сказал он. — Завтра тебя отвезу.
Со снохой расставались по-доброму. Поцеловала Лида свекровь, подарила отрез на платье.
— Вы уж простите, мама, если что не так, — сказала она. — Не сердитесь.
— Да на что мне сердиться, дочка, на что обижаться? Это ты сама себя не обижай. Народи мне внуков, в гости приезжай. Приедешь?
— Обязательно, — сказала Лида. — Обязательно приеду.
— Ты, Ванюша, поддержи ее, — сказала Оклина в машине сыну. — Не дай устать душой. Если смолоду душой устанешь, так всю жизнь без радости и проживешь.
Иван Петрович, хоть и не очень понял, о чем говорит мать, согласно кивнул.
К обеду Оклина была уже дома. Мыла полы, стирала пыль, полола огород Устала Оклина, а все равно хорошо ей. Все здесь родное, знакомое. Под вечер так намаялась, что прилегла отдохнуть. Минут пять полежала, а потом вскочила.
— Ой, что это я? — сказала Оклина вслух. — Никогда днем не лежала, а тут завалилась. Только лентяи днем разлеживаются, — и пошла на двор искать себе работу. Полила Оклина помидоры и огурцы, порадовалась, что подросли они за неделю.
Под вечер, вконец умаявшись, села на лавку перед домом и стала глядеть, как народ домой с работы возвращается.
Мало кто проходил мимо Оклининого дома, не остановившись, не расспросив про сына, про городскую жизнь.
Посидела Оклина, поговорила с людьми — да пошла в избу. А утром чуть свет отправилась в контору совхоза просить работы.
— Работу? — удивился молодой бригадир. — Ты ведь, тетка Оклина, только на пенсию вышла.
— Ну и что, что на пенсию, я еще работать могу.
— Нет, тетушка Оклика, — сказал бригадир. — Ты уж отдыхай. Человек ты у нас заслуженный, тебя беречь надо. Так что отдыхай, отдыхай.
— Да не могу я отдыхать, — сказала Оклина. — Что, уж совсем я ни на что не гожусь?
— Я не пойму, — развеселился бригадир, — тебе что, пенсии не хватает?
— Да нет, хватает, — обиделась Оклина. — Не в деньгах дело. Я могу от пенсии и отказаться. Мне нужно что-нибудь делать, понимаешь?
— Ну уж если обязательно работать хочешь, так потерпи до осени. Двести гектаров картошки убирать придется. Я еще приду просить тебя помочь, кланяться в ноги буду.
— До осени… — Оклина махнула рукой и пошла домой. — До осени. До осени еще дожить надо.