– Вам бы всё байки травить, – в сердцах процедил Гордей. – А Свету не вернуть. И ни один следователь не станет ваших волкудлаков ловить – преступник на воле ходит, а вы… волкудлак.
Гордей встал из-за стола и вышел, не прощаясь. Соломенная шторка погладила по плечам и голове, будто просила заглянуть ещё разок.
***
Букашкины не спали, да и вся деревня, казалось, продолжала гудеть и не собиралась останавливаться даже с наступлением следующего дня. Гордей попытался проникнуть в дом незамеченным, но ему не удалось: Анна Петровна с мужем пили чай на веранде. По радио передавали какой-то из балетов Чайковского.
– Где ты был? – спросила Анна Петровна, разворачивая бело-красный фантик «раковых шеек».
При виде конфет у Гордея по спине пробежал холодок: точно такие же он клал на могилу Нины. Или у него был «золотой ключик»?.. Память любезно стёрла постыдный момент, но цветастые бумажки всё равно будоражили какие-то неприятные эмоции.
– У тёти Тони.
Анна Петровна с мужем переглянулись.
– Ты же с ними не особо общался, только с Сашкой…
– Какой Сашкой? – спросил Гордей и потянулся за маковой сушкой.
– Так девочка у них была, вы же… с Ни… ну, дружили… – прошамкал Валерий и поспешил скрыть смущение за шумным глотком из кружки.
Музыка в приёмнике кружилась причудливым вальсом, и на какое-то время Гордей задумался, вслушиваясь в тихие звуки.
Сашка… и правда, была ведь такая девчонка. Чёрненькая, с модной стрижкой-каре. Ходила за ними по пятам, потом, когда поняла, что Гордей с Ниной встречаются, стала меньше попадаться на глаза. Не сказать, чтобы они дружили, но общались неплохо. Как Гордей мог забыть о ней?
– Точно, Сашка же была! Тоже в город перебралась?
Валерий хрюкнул в чашку, а Анна Петровна поджала губы.
– Нет, не перебралась.
– В Красилове осталась? Не видел её.
– И не увидишь. Умерла она.
Гордей почувствовал, как громко кровь застучала в ушах. Третья погибшая Красиловская девушка – как-то слишком много для небольшой деревни и для одного него.
– Как умерла? – только и смог выдохнуть он.
– Повесилась. Прямо в их доме, на крюку для свиней.
– Ну хоть волкудлаки не виноваты, – брякнул Гордей и, чувствуя, как тяжелеет голова от выпитого и всех новостей, пошатываясь, двинулся в комнату.
5.
Тьма обступала со всех сторон, окутывала бурым покрывалом. Гордей задыхался: в горло лезла болотная жижа, вонючая и вязкая, от которой не получалось отплеваться, сколько он ни кашлял. Руки барахтались над поверхностью, цеплялись за редкие кочки с жухлой травой, но тут же соскальзывали, под ногти забивалась грязь и острые былинки, а пальцы ног покусывало что-то, невидимое под водой.
Гордей вскрикнул и открыл глаза. Сквозь тонкие шторы пробивался нежный утренний свет. Всё тело стало липким и холодным от пота. Поднеся к глазам подрагивающие руки, он увидел жирные полоски грязи под ногтями. От пальцев пахло в точности так же, как и во сне: подгнивающим и затхлым. Гордей брезгливо обтёр руки о майку и тут же снял её и швырнул на пол. В горле стоял склизкий комок, словно тоже перекочевавший из кошмара.
Свесившись с кровати вниз головой, он уставился на дощатый пол. В этот раз пятен крови не было, но виднелись размазанные следы, словно оставленные чьими-то грязными ногами. Гордей высунул стопы из-под одеяла и осмотрел, заранее боясь увидеть что-то необычное.
Немного грязи было на пятках и между пальцами, и Гордея это почти успокоило: деревня же, все дороги грунтовые, да и не мылся вчера. Он потёр щепотью глаза и встряхнулся по-собачьи. Ладно, дурной сон – это ещё не беда. Беда может прийти после…
Гордей спустился и потянулся за майкой, лежащей на полу, как вдруг его взгляд зацепился за какой-то предмет, спрятанный под кроватью. Просунув руку в пыльную щель между кроватью и полом, Гордей вытащил раскрытый перочинный ножик.
«Наверное, потерялся», – подумал он и, обтерев нож от пыли, переложил на тумбу, на самом виду, чтоб Валерий или Анна Петровна заметили находку.
На улице зяблики заливались трелями, прихотливо выводя «росчерки» в конце песни, будто подписывались под письмом, а у калитки Анна Петровна о чём-то говорила с дядей Колей, который после вчерашней попойки выглядел помятым и держался обеими руками за верхушки забора.
– Слыш, чего говорю, а, городской? – крикнул Коля, заметив Гордея.
– Что вы говорите? – насторожился Гордей, подходя ближе.
– А то, – дядя Коля переступил с ноги на ногу и покачнулся, – что права моя Тонька была, ничего ты нам хорошего не привёз из города своего. Не надо было тебе возвращаться! Как уехал, так и сгинул бы!
Коля замахнулся на Гордея кулаком, и забор опасно покачнулся. Анна Петровна возмущённо закричала:
– Колька, Колька, повалишь! Чего на мальчишку взъелся, старый, а?
Ком снова встал поперёк горла Гордея, совсем как утром. Даже будто бы запахло болотной стоялой водой. Пусть дядя Коля был пьян, а всё равно в глазах его горела такая лютая злость, что становилось ясно: он и правда ненавидит Гордея, хоть вчера и делал вид, что всё хорошо.
– Сашку погубил, проклятый! Она же из-за него, из-за сволочи, повесилась, девочка наша! А теперь ещё Светку Лещицыну, да ему всё мало, кровососу! Парень тот теперь в речке лежит! А этот ходит, как ни в чём не бывало…
Ноги Гордея словно приросли к садовой дорожке, налились такой тяжестью, будто их набили колотым кирпичом. Он смотрел прямо на дядю Колю, который выглядывал из-за Анны Петровниного плеча. Этот человек пугал его, но больше пугало услышанное.
– Что за парень лежит в речке?
Из множества вопросов Гордей почему-то выбрал именно этот.
Анна Петровна стала толкать Колю в грудь, просунув руку через металлические прутья калитки.
– Иди, старый! Проспись! Хватит людей пугать! Всё Тоньке скажу, как ты пьяный пришёл и до мальчика докапываться стал! Иди, говорю.
Она кое-как вытолкала соседа подальше от своего забора и повернулась к Гордею.
– А ты его не слушай. Ну если слушаешь, то внимания не обращай и близко к сердцу не бери. Он не со зла, просто дурак, когда выпьет.
– Что за парень в речке? – повторил Гордей, но почему-то ему показалось, что он уже знает ответ.
Анна Петровна пожевала губы и неохотно ответила:
– Наш участковый утонул ночью. Нашли с утра у берега, лицом вниз. Колька рассказал, когда ты ещё не вышел.
Комок в горле разросся до такого размера, что мешал говорить. Сглотнув, Гордей выдавил:
– Просто утонул?
Анна Петровна пожала плечами и поправила сползающую цветастую шаль.
– Кто ж его знает. Пойдём послушаем.
***
Спустившись по крутому обрыву, Гордей с хозяйкой дома вышли к берегу реки. От росы земля была мокрой и чёрной, липла к обуви и скользила под ногами. У речки собралось почти всё Красилово, народу было даже больше, чем тогда у магазина. Лениво переливались синие мигалки двух милицейских машин, карета «Скорой» уже отъезжала, чавкая колёсами по грязи. Красиловцы держались группками и что-то обсуждали, вновь прибывших никто и не заметил.
– Мань, что случилось-то? – Анна Петровна тронула за локоть старую Марью Иванну. Гордей помнил её лишь потому, что её взрослый сын слыл деревенским дурачком, его даже в магазин не пускали без записки.
– Да вот, – вздохнула Марья Иванна, – лейтенантика того в речке нашли. Упился или поскользнулся – неизвестно, а там, поди, может и толкнул кто… Тот, кто девчонку Лещицынскую…
Гордей засунул руки поглубже в карманы, будто это помогло бы ему почувствовать себя не настолько паршиво. Со всех сторон звучали голоса, и то и дело в многоголосье пробивалось:
«Убили, не иначе».
«Зверь и убил».
«Снова зверь лютует, никак не успокоится».
В стороне широкоплечий милиционер с огромным пузом и пышными усами, чем-то напоминающий деда Валерия, опрашивал местных, подходя к каждой группке по очереди. Рядом с ним Гордей заметил высокого худого мужчину в шляпе, не расстающегося с сигаретой.
Встретившись взглядом с Гордеем, усатый шагнул к нему.
– Майор Зимин, день добрый.
– Гордей Сумароков.
Зимин сдвинул лохматые брови.
– Не тот ли самый, что проходит свидетелем по делу убитой Лещицыной?
Гордей вздохнул.
– Да, тот.
Зимин махнул рукой мужчине в шляпе.
– Слав, этот персонаж тебе будет интересен.
Мужчина выкинул недокуренную сигарету и подошёл ближе, разглядывая Гордея с непонятным выражением – не то неприязни, не то усталости.
– Мстислав Комаров, следователь, – представился он и протянул руку. – Займусь делом Блохина. И делом Лещицыной, кажется, тоже.
Гордей быстро пожал руку и снова сунул в карман. Красиловцы косились на них, это стало уже очень заметно, никто не стеснялся и не отводил глаза, и Гордей удивлялся, как его одежда и кожа до сих пор не загорелись под такими враждебными взглядами?..
– Значит, Блохин… утонул? – глупо спросил он, покосившись в сторону реки.
– Это мы и выясним, – пропыхтел Зимин. – Вы, Сумароков, далеко-то не уезжайте. Может, в участок придётся наведаться…
Он многозначительно склонил голову, прочистил горло и в развалку зашагал к другим красиловцам. Комаров хлопнул Гордея по плечу и пошёл за Зиминым.
– Уже спокойно по улицам не походишь, – жаловалась одна старуха другой.
– И ведь сидит где-то эта тварь, затаилась, – поддакнула собеседница.
Гордей отыскал в толпе Анну Петровну – та разговаривала с тремя тётками, которых Гордей видел впервые. При его приближении все четверо как-то виновато замолкли.
– Не нужно вам себя накручивать, – буркнул он, обращаясь к Анне Петровне. – Пойдёмте, я вас провожу до дома.
Тётки закивали невпопад, как клуши, и расступились, пропуская Анну Петровну. Гордей взял её за локоть и вывел к подъёму, ведущему назад, в деревню.
– Ага, спасибо, а то уж голова закружилась… – пожаловалась она.