Гагарин слушал и похохатывал, делая вид, что восхищается новой забавой государя, но ему было невесело. Царь сыграл коварно. Фискалами двигала жажда поживы, и потому их можно было купить. А что двигало офицерами гвардии? Пока царедворцы в безопасности потрошили казну, шкуры офицеров дырявила картечь, шведская и турецкая. И теперь офицеры хотели, чтобы царедворцы тоже расплатились своими шкурами. Офицеров взяткой было не унять. Впрочем, и Нестерова Матвей Петрович тоже не унял взяткой: Нестеров взял деньги – и всё равно дал делу ход. Найденная им дыра в сорок тыщ снова аукнулась Матвею Петровичу. А ведь Бухгольц, из экономии которого пропали эти деньги, сейчас в Петербурхе. Что он напоёт там Петру Лексеичу, оправдывая провал похода на Яркенд?.. Ох, не прост Лихарев. Только корчит дурачка, а у самого глаза как буравчики. И ведь ничего не открыл ни про донос Нестерова, ни про дознание Шамордина!
Истинное мурло майора Лихарева проявилось на осенней ярмарке в Гостином дворе. Матвей Петрович отправил с майором Ефимку Дитмера, чтобы тот подмечал, чего майору понравится: чернобурки? песцы? голубые росомахи? Лучший мех промысловики брали зимой перед оттепелями, но Вознесенская ярмарка была богаче и весенних, и летних торжищ, потому что приказчики успевали свезти в Тобольск пушнину со всех околиц Сибири. Пред изобильным меховым разноцветьем Вознесенской ярмарки рушились и не такие столпы праведности, как Лихарев. Примет майор хоть хвосточек в подарок – и всё: коготок увяз – птичке пропасть.
Лихарев восхищённо перебирал сорока, щупал шкурки.
– Не желаете ли приобрести какой товар? – вежливо поинтересовался Дитмер, ожидая, что Лихарев помнётся для приличия и соблазнится.
– На такую красу жалованьем не обеспечен, – вздохнул майор.
– Господин губернатор будет рад выказать благодарствие приношением.
– За что благодарствие? – хитро прищурился Лихарев.
– За… э-э… – растерялся Дитмер.
– А твоё жалованье, господин секлетарь, ещё помене моего выходит, – Лихарев глядел Дитмеру прямо в глаза. – Ты ж военнопленный и ссыльный. А у тебя на Нижнем посаде барские хоромы в два яруса, четверо холопов в услужении и две тройки выездных с бубенцами. С каких трудов разжился?
Но Дитмер уже овладел собой и вернул безмятежный вид.
– Воспомоществование от родни, – пояснил он.
– Врёшь. Я у графа Пипера реестр стребовал, кому из вас какие векселя выписаны. Шиш чего тебе посылали. Мошенствуешь с губернатором?
– По всем делам ответ могу держать, – с достоинством ответил Дитмер.
– Ужели по всем? – ухмыльнулся Лихарев. – Поведаешь, как казну пушную чистили? Как взятки за откупы брали? Как на корчмах богатели? Как на таможне обдирали? Как в китайские караваны залезли погреться?
– Чего не имело места, того не могу рассказать, господин майор, – чуть улыбнувшись, с лёгким превосходством произнёс Дитмер. – А чего было – изложу в подробности или экстрактом.
– Да всё ясно с тобой, – отступился Лихарев. – Рука руку моет. Когда нашарю корешок, тогда и подтяну тебя, шельма. Ты не беспокойся.
В тот же день Дитмер сообщил о случившемся Матвею Петровичу.
– Ох, змей подколодный!.. – изумился Гагарин. – Прополз за пазуху!.. Вспоминай, Ефимка, за что он меня ухватить может?
– Ваши бумаги в полном порядке, господин губернатор. Я следил.
Но Лихарева бумаги не интересовали. В бумагах губернатора Гагарина уже увяз фискал Нестеров, который откопал только растрату в сорок тыщ, да и то у Бухгольца – до военной канцелярии губернатор не сумел добраться. Майора Лихарева прежде всего интересовали люди. Правду о воровстве надо было вытряхивать из людей, а не из бумаг. Если бы обер-фискал Нестеров не чванился своим взлётом из грязи в князи и снизошёл бы до тех, кого прижал губернатор, то давно бы уже ущучил Гагарина.
Однако сибиряки оказались тугими на выдачу.
Лихарев вытаскивал из канцелярии какого-нибудь копииста.
– Давно в службе, Потапов?
– Восемь годочков, господин майор, – кланялся копиист.
– Говори, какие перешкоды за Гагариным видел. Знаю, что было.
– Христом-богом, Иван Михалыч! – принимался плакать копиист. – Я человек маленький, подневольный! Что скажут – то и пишу!
– Тебя, Потапов, и не виню. А выдашь Гагарина – награжу!
– Рад бы услужить, господин майор, да ничего не ведаю! – клялся копиист. – Матвей-то Петрович нам всем отец родной, сто лет ему здравия! Мухи не обидит, копейки не возьмёт! Ангел!
Лихарев в досаде плевал канцеляристу на башмаки.
Не лучше складывались разговоры и с купцами на Гостином дворе.
– Ты почто губернаторские поборы прячешь, борода базарная? – напирал майор на какого-нибудь толстобрюхого торгаша. – Гагарин у тебя же из-за щеки кусок вытаскивал! Твоё кровное отнимал!
– Не случалось от Матвей-Петровича поборов, государь! – уверял купец и широко крестился на образ в кивоте. – Бывало, занесёшь ему соболька на воротник жене – и всё! Ну так то от всей души, в почесть, оно не грех!
Губернатора выгораживали даже инородцы.
– С вашей бухарской нации небось немало Гагарин берёт? – спрашивал Лихарев у саркора Асфандияра, который принял лавки Ходжи Касыма.
– Мы премного благодарны господину губернатору, мой государь, – прижимая ладони к груди, отвечал Асфандияр. – Он с нами справедлив и милостив, Аллах свидетель. Нам не о чем сокрушаться под его волей.
Особые надежды майор Лихарев возлагал на берёзовского коменданта Толбузина. Толбузин сидел на своём доходном месте ещё с воеводских времён, а воеводы – первые воры, они все ходы-выходы знают. И майору было ясно, что в пушном лихоимстве комендант – правая рука губернатора.
Агапошку Толбузина майор Лихарев отловил на ярмарке.
– Хочешь место сохранить – сказывай про Гагарина, – пригрозил майор.
– За глотку он нас, комендантов, держит! – выпучив глаза, сообщил Толбузин и сам себя схватил за горло для убедительности. – Хрипим, как псы в ошейниках! И рады бы сунуть ему чего-нито, да он от мзды отрекается! Поневоле честными ходим! Я тебе как сыну говорю!
– Ты и вор, и лжец! – рявкнул на Толбузина Лихарев и в сердцах сбил бобровую шапку с башки коменданта.
Матвею Петровичу доносили обо всех делах Лихарева. Матвей Петрович только злорадно ухмылялся: поклюй-покудахчи, царский петушок.
Но Лихарев и не думал сдаваться. Он решил зайти на губернатора со стороны пленных шведов. Его весьма удивило, что шведы в Тобольске, оказывается, учредили свою школу, в которой учатся и русские отроки, а при школе завели аптеку. Может, это и поколебало бы веру майора в необходимость покарать губернатора, но Лихарев был офицером, для которого шведы – враги. А ольдерман фон Врех, желая произвести на майора благоприятное впечатление, напялил капитанский мундир. Увидев синий камзол с галунами и плетёными бранденбурами, шпагу, пышный бант на груди ольдермана, расчёсанный парик и треуголку, майор Лихарев вспомнил только поле под Полтавой и стройные ряды неприятельских фузелёров.
– Вы понимаете по-русски, господин капитан? – холодно спросил он.
– О, да, господин майор! – просиял румяный фон Врех.
– Имеете ли неудовольствие от губернатора?
Фон Врех имел только удовольствие.
– О, нет, господин майор! – горячо заверил он. – Господин губернатор есть наш добрый друг. Он дать работа, жительство, почта, помощчь от денег!
Лихарев услышал то, что хотел услышать.
– Губернатор давал вам деньги?
– Да, так! – кивнул фон Врех. – Много раз. Без… э-э… принести назад.
– Свои деньги или от казны?
– Не иметь знать, господин майор.
– Распишите мне на бумаге, каковы и когда были гагаринские взносы, – сухо потребовал Лихарев.
– Йависст! – с готовностью ответил фон Врех. – Исполнить непременно!
– Кто-нибудь из ваших состоял с губернатором в деловых отношениях? – на всякий случай спросил Лихарев. – Кроме секлетаря, разумеется.
– Губернатор иметь дело по стройке домов к лейтенанту Сванте Инборг, но бедный Инборг погибнуть. И дело иметь к капитану фон Страленберг.
Лихарев отыскал фон Страленберга – Филиппа Юхана Табберта.
– Можете ли показать на злоумышления губернатора? – спросил майор.
Табберту польстило, что к нему обращаются за содействием.
– Я верить, господин майор, что князь Гагарин есть хитрец и похититель казны, – сообщил Табберт, улыбаясь Лихареву как единомышленник. – Его наказание иметь большой польза на здоровье государства.
– К делу, господин капитан, – попросил Лихарев.
Табберт задумался. Книга, которую он замыслил, непременно привлекла бы к себе внимание европейских дипломатов, если бы содержала указание на какую-либо изощрённую политическую интригу. Организовать интригу он, Табберт, конечно, не мог, но мог создать видимость её существования.
– Я полагать, что губернатор Гагарин желать собственной державы, произведённой из Сибири, – сказал Табберт.
Лихарев в недоумении поднял брови.
– Князь Гагарин есть потомство Рьюрик, – пояснил Табберт, – а Сибирь иметь в себе всё желанное для отдельности.
– Сие бредни, господин капитан, – строго ответил Лихарев.
Дослушивать этого выдумщика он не стал.
Матвей Петрович издалека внимательно наблюдал за усилиями рьяного майора. Душу князя Гагарина тешила верность друзей, точнее, подельников, но куда больше согревала верность врагов, то есть соперников, – тех, кого он утеснил. Если даже враги не хотят его погибели, значит, он хороший хозяин.
Однако беда пришла оттуда, откуда он не ждал. Евдокия Степановна, супруга, прислала из столицы письмецо. После долгого перечисления всех, кто передавал поклон, и столь же долгого повествования о делах домашних, Евдокия Степановна написала, что Дашка, дочь, а ныне графиня Головкина, в доме свёкра, канцлера Гаврилы Иваныча, подслушала, как Гаврила Иваныч поделился с графом Апраксиным горьким сожалением, что князю Гагарину скоро конец, ибо фискал Нестеров привёз в Питербурх на допрос московских купцов братьев Евреиновых. Евдокия Степановна по бабьей глупости не ведала, в чём тут суть, а Матвей Петрович ведал. Ой как ведал.