А поручик Шамордин в этот вечер добрался до Тобольска.
Он не ожидал увидеть такой большой город. Почти на версту Иртыш у берега был заставлен дощаниками, насадами и барками, а за мачтами судов высились могучие амбары, склады брёвен и сооружения плотбищ: подлинно сибирское Адмиралтейство! Нижний посад распростёрся, докуда хватало глаз, утыканный там и сям шатровыми колокольнями. По горе расползлась многобашенная каменная крепость Софийского двора и собор с куполами. Поперёк оврага раскорячились какие-то палаты. С отвесного мыса свечой взлетала столпная церковь, а рядом красовался причудливый терем Канцелярии. Дворец губернатора был не хуже иных дворцов в Питербурхе.
У крыльца губернаторского дома ожидала резная и раззолоченная карета. Матвей Петрович спускался по ступенькам. Лакей Капитон открыл дверку. Шамордин сразу узнал Гагарина – видел его в столице при государе.
– Господин губернатор, обождите! – окрикнул Шамордин и побежал к карете, одной рукой придерживая треуголку, а другой – шпагу.
– Что ещё? – недовольно удивился Матвей Петрович. – Ты кто?
– Поручик Абрам Шамордин! Прибыл с ревизией по указанию Сената.
– Опять ревизия? – рассердился Матвей Петрович.
То Нестеров, то доносы, то бешеные глаза Петра Лексеича!
– Сколько можно меня мытарить? – рявкнул Матвей Петрович на поручика. – Одно да другое, пятое да десятое!
Но Шамордин не заробел.
– Попрошу решпекта, господин губернатор! – строго оборвал он. – От моего досмотра зависит, назначит ли государь дело по вашему лихоимству!
– Ну, и досматривай! – Матвей Петрович взялся за дверку кареты. – У меня везде порядок!
– А я вот уже увидел нестроения, – спокойно сообщил Шамордин.
– Когда успел-то?
– Сегодня утром на Тоболе встретил архитектона Резанова…
– Ремезова, – поправил Матвей Петрович.
– И сей архитектон с командой плыл явно на бугрование.
Гагарин гневно засопел. После каземата его дружество с Ремезовым, понятно, распалось, но старик не образумился, а будто с цепи сорвался. С него станется: двинет бугровать, кривоногий чёрт. Наверное, надеется, что золотыми побрякушками выклянчит у царя новые деньги на кремль. Ох, не хватало губернатору ещё и такого позора: архитектон-бугровщик!..
– Разберусь! – сказал Матвей Петрович Шамордину. – А ты ступай в Канцелярию, там секретарь Дитмер. Он тебя на постой определит. Давай, обшаривай мои карманы, поручик!
Матвей Петрович шагнул в карету, и карета тяжко перекосилась. Матвей Петрович со злостью захлопнул дверку.
…Насада Ремезовых упрямо поднималась по Тоболу. После устья Туры встречных дощаников и барок стало гораздо меньше, а после Ялуторовского острога и устья Исети купеческие суда исчезли вовсе. Отсюда начиналось степное пограничье – земля слобод и земля раскольников. В Усть-Суерской слободе Ремезовы сходили на кладбище, где был похоронен брат Семёна Ульяныча, усть-суерский приказчик. Семён Ульяныч, сняв шапку, помолчал у покосившегося голбца, испытывая странное недоумение. Брат Никита умер восемнадцать лет назад. Ему было сорок – столько, сколько сейчас Леонтию. А Семён Ульяныч помнил Никитку ещё белоголовым мальчонкой. Всё это не умещалось в сознании: маленький братик – взрослый сын – старая могила…
На луговинах, покрытых спелой травой, паслись стада. Каждый выселок был огорожен крепким частоколом, а крестьяне на поля и покосы выходили с ружьями за спиной. В берёзовых перелесках прятались тайные деревни, а кое-где можно было увидеть чёрные проплешины пожарищ – следы гарей, в которых сжигали себя непримиримые староверы. У Царёво-Городищенской слободы издалека был заметен высокий лысый курган – погребение какого-то древнего хана, который правил степью задолго до Тамерлана и задолго до Чингиза. Утяцкая слобода была на Тоболе последним селением.
Всю дорогу Табберт расспрашивал Семёна Ульяныча.
– Сказать мне, Симон, – настырно наседал он, – откуда, где степь, знать про Геррмак? Степь отчень далёк, где Иртышч.
– Далёк-то, конечно, далёк, – соглашался Семён Ульяныч, – только по степи после гибели Ермака ещё пятнадцать лет мотался хан Кучум, пока его не прикончили при воеводе Бутурлине. Кучум и раззвонил, какой богатырь его изгнал. В те годы джунгары и вышли из хребтов в сибирские степи.
– А как твой отец возить в степь кольтщугу?
Причиной тому были даже не джунгары, а татарский царевич Девлет-Гирей, внук хана Кучума, злой чингизёныш. Он лелеял надежду возродить ханство своего деда, изгнать русских и сделаться владыкой Сибири. Призрак былого Кучумова могущества лишил его разума. Девлетка шнырял по Тургаю и Барабе и неутомимо подбивал всех, кого мог, нападать на русских. При воеводе князе Иване Хилкове Девлет-Гирей снюхался с джунгарскими тайшами Аблаем и Лаузаном. Оба тайши имели большое войско, и оба вели свой род от хана Байбагаса, повелителя джунгар. Аблай был младшим сыном Байбагаса, а молодой Лаузан – правнуком Байбагаса, внуком его старшего сына Очирту Цэцэн-хана, который унаследовал ханскую кошму отца. Все эти ханы и тайши принадлежали к самой знатной кости джунгар – кости Чороса. Словом, кучумович Девлет-Гирей уговаривал джунгар на войну с Россией.
Вольным ойратам было всё равно, с кем воевать, лишь бы пограбить. И воевода Хилков замыслил мягко перенаправить хищничество джунгар с русских на казахов. Пущай джунгары скачут в Семиречье и на Заилийский Алатау и творят там, что хотят. И джунгары, и казахи, один хрен, азиаты. Но для такого разворота требовалось задружиться с Аблаем и Лаузаном.
– Для дружбы надобен подарок, а лучший подарок для степняка – или сокол, или сабля, или доспех, – пояснял Семён Ульяныч Табберту. – Хилков придумал послать тайше Аблаю, старшему из джунгар, кольчугу Ермака. Все степняки слышали о Ермаке и его чудотворных кольчугах. Самые добрые доспехи у степняков получали свои имена, и Ермакову кольчугу джунгары называли Оргилуун убчи – «Сверкающая броня».
С утонувшего Ермака, выловленного в Иртыше, кольчуги снял мурза Кайдаул, хранитель астаны в Баишевой деревне. Мурза и похоронил Ермака на Баишевском кладбище. Татары скрывали от русских священную могилу Ермака, но русские отлично знали, где находятся кольчуги атамана. Одну кольчугу остяцкий князь Игичей Алачеев увёз в Белогорье и напялил на Палтыш-болвана – этот истукан потом оказался в Коде, а другая кольчуга осталась в Баише у Кайдаула. Воевода Хилков выкупил её у Бек-Мамета, сына мурзы. А в степь к Аблаю, Лаузану и Девлет-Гирею подарок Хилкова повезло посольство простого служилого человека Ульяна Мосеича Ремезова.
Семён Ульяныч помнил, как уходил караван отца: лошади, верблюды, повозки… Семёну Ульянычу тогда исполнилось восемнадцать лет. На дворе было лето 7169 года, а по новому календарю Петра Лексеича – 1660-го.
Юрга степняков располагалась в Тургайских степях. Ульяна встретили радушно. Тайша Аблай обрадовался кольчуге, как пылкий юноша; он надел Оргилуун убчи и не снимал четыре дня. Выпив тарасуна, в порыве пьяного великодушия он рассказал Ульяну, что Ермак похоронен на Баишевском кладбище. Ульян Мосеич был поражён. Тоболяки искали могилу атамана три четверти века, и вот теперь эта великая тайна наконец раскрылась! Ремезов записал рассказ Аблая на бумагу и попросил тайшу поставить под записью свою печать; Аблай помазал перстень краской и оттиснул на листе.
Ульян уговорился со степняками о мире, и даже Девлет-Гирей поклялся не нападать на русских, хотя и соврал, собака. Аблай и Лаузан согласились направить свои орды на казахов или на калмыков – куда укажет «князь ветра», гадательное знамя. А кольчугу Аблай решил с собой не брать. Ни к чему расходовать её чудотворную силу на войны, которые ведутся лишь для отрады свирепых сердец. Кольчуга пригодится для настоящей битвы – когда Аблай нападёт на хана Очирту, своего брата, чтобы согнать его с белой кошмы властелина Джунгарии. Аблай и Ульян поехали в степь и закопали Оргилуун в тайнике. Кроме них двоих, никто не знал, где находится этот тайник. Но Аблай погиб. И кольчуга долгие-долгие годы тихо ржавела где-то в степи под землёй – в пещере, над которой рос ничего не ведающий ковыль.
Аблай отдал Ульяну свой полон из последнего набега – три десятка семей барабинских татар. Ульян отправился домой. Он вернулся в Тобольск осенью 1661 года. Всё это огромное путешествие Ульян Мосеич оплатил из своего кармана, надеясь, что воевода потом возместит ему истраты, но денег воевода так и не отдал. Зато произвёл Ульяна Мосеева Ремеза в сотники.
Через много лет Семён Ульяныч обнаружил в сундуках Приказной избы «Сказку Аблая» – измятую грамоту, в которой отец изложил давнюю тайну Ермакова погребения, а тайша Аблай приплющил эту тайну своей печатью. Описание отцовского посольства к Аблаю Семён Ульяныч занёс в «Историю Сибирскую», навеки связав свой род с именем Ермака Тимофеича. И вот наступило время забрать кольчугу из степного тайника.
– А где есть сей тайник? – без смущения спросил Табберт.
– А я не знаю, – ухмыльнулся Семён Ульяныч.
Чертёж пути к тайнику премудрый Ульян Мосеич нарисовал на иконе святой Софии. Слава богу, Касым и Леонтий успели разыскать на Конде владыку Филофея, забрали у него икону и отдали Семёну Ульянычу. Перед отъездом Семён Ульяныч перерисовал чертёж отца на листок.
Табберт внимательно рассмотрел бумагу.
– Сей знак есть тайник? – спросил он, указывая пальцем.
– Нет, не тайник. Это аран Джучи. По нему тайник и найдём.
– Что есть аран Диджу… Дичу… Тщу-тщи? – еле выговорил Табберт.
– Сам ты чуча заморская, – сказал Семён Ульяныч, отнимая бумагу. – Доберёмся – всё увидишь.
Насада уходила всё дальше вверх по Тоболу.
Ремезов, конечно, не подозревал, что его поход за кольчугой страшно обеспокоил губернатора Гагарина. Дело было не в золоте могил, а в поручике Шамордине. Вот вернётся Ремезов в Тобольск – и как бугровщик попадёт в цепкие лапы поручика. Шамордин посадит старика под стражу. Угодив в тюрьму во второй раз, вздорный хрыч вряд ли пощадит Матвея Петровича, своего прежнего друга. Или же Леонтий с Семёном, спасая отца от батогов, вывалят дознавателю всё, что знают о губернаторе. А знают они немало. За один только подземный ход из столпной церкви в пушную казну Матвея Петровича могут запереть в сенатский каземат. Ремезова надо остановить.