Проблему с доставкой захваченного автотранспорта к месту временной стоянки, где бывшие пленные расположились на отдых, кормежку, помывку и иные сопутствующие мероприятия, Сергей решил просто: посадил в кабину к каждому немецкому водителю своего бойца, а спереди и сзади колонну контролировали броневики. Водители, предварительно запуганные всяческими карами за малейшее отклонение от маршрута следования колонны, вели себя образцово, да и сама дорога много времени не заняла. Сосновник, выглядевший безмятежно спокойным, если его наблюдать сверху, с воздуха, внизу, на земле, напоминал растревоженный муравейник – шутка ли, принять под свои кроны без малого две тысячи человек, а это почти целый стрелковый полк получается. И не просто принять посидеть под деревьями, отдохнуть: тут и там горели заранее разведенные костры, на которых местные жители из недавно отбитого у немцев поселка Янув, сговоренные старшиной Авдеевым за промтовары и керосин, готовили, помимо кипятка для чая, жидкую кашу с хорошо разваренным мясом (более грубую пищу голодающим несколько дней людям сейчас нельзя) и грели воду, которой потом в отгороженных плащ-палатками закутках смывали с себя многодневную грязь изрядно воспрянувшие духом пленные. Рядом расположились импровизированные прачечные, где поселковые женщины отстирывали от грязи и вшей их обмундирование, после осмотра помощниками старшины признанное годным к дальнейшему использованию. Сами пленные, еще не перешедшие обратно в разряд бойцов Красной армии, пока, до проведения всех проверочных мероприятий и во избежание неразберихи, так и размещались в сосновнике отдельными группами численностью до роты, на которые они разделились у лагеря и которыми сюда дошли. Этими же группами, в соответствии с очередностью прибытия, они вызывались на прием пищи, помывку, медосмотр и потом на беседу с особистами.
Сергей первым делом спросил про старшину Авдеева, чтобы сдать тому новые трофеи и обсудить новые задачи. И неприятно встревожился, когда один из помощников старшины, отводя глаза, сообщил, что товарищ старшина сейчас находится у товарища старшего политрука… и новая отрядная медсестра тоже сейчас там. Уточнив, у какого именно товарища старшего политрука, и узнав, что это «тот, который повыше, чернявый такой, дюже строгий», Сергей быстрым шагом направился к месту, где расположились особисты, старательно пытаясь обуздать бурлящие внутри злобу и бешенство. Этот старший политрук, один из двух взятых в рейд помощников Трофимова, не понравился Сергею сразу. Не понравился внешне – высокий, смазливый и всячески подчеркивающий свои внешние данные, одетый в новую, с иголочки, форму, весь такой наглаженный и начищенный, преувеличенно чистенький, словно он не на войне, а на параде или где-нибудь в приемной высокого начальства обретается. Не понравился внутренне – своим гонором и спесью, своим высокомерным и пренебрежительным отношением ко всем, кого он считал ниже себя, а в эту категорию, судя по его поведению, входили все в отряде, кроме его начальника. Вот с Трофимовым особист был преувеличенно уважителен и услужлив. Впрочем, наблюдая со стороны это сочетание высокого искусства подхалимажа и надутого чванства, Сергей поначалу только посмеивался – он, за свою богатую событиями и встречами прошлую жизнь, таких вот кичливых подхалимов навидался, а потому был твердо уверен, что и как люди они дерьмо, и как работники хуже некуда, но бригадному комиссару виднее – это его подчиненный и его заботы. Первый тревожный звоночек прозвучал в поселке, когда этот чванливый ублюдок принялся морально топтать молоденьких парнишек-танкистов, и без того хлебнувших лиха в немецком плену чуть ли не до смерти. Тогда Трофимов вмешался и не позволил укоротить слишком длинный язык своему ретивому подчиненному, обещал разъяснить тому его неправоту сам. Видать, не помогло… А сейчас этот говнюк, скорее всего, уже выяснил, что Марина была в лагере на особых условиях, и, пользуясь отсутствием своего начальства, решил проявить себя во всей красе, докопавшись до девушки.
«Вот ведь гнилой засранец – все бы ему в свежей ране своим грязным пальцем поковыряться», – со злостью подумал Сергей, еще на подходе услышав набирающие громкость звуки мерзостной сцены – предчувствия его не обманули…
Сам чернявый «представитель власти» удобно развалился на мягкой хвойной куче, застеленной брезентом, привалившись спиной к древесному стволу и пристроив на коленях папку с бумагами, а перед ним по стойке смирно вытянулись Авдеев и Марина, которой особист лениво-пренебрежительно, а скорее просто по-хамски задавал вопросы.
– Ну, и где же сейчас этот твой медсанбат?
– Так нет больше медсанбата, товарищ старший политрук. Тяжелых и лежачих немцы добили, а немногих ходячих в этот самый лагерь отправили, без медицинской помощи умирать. Врачи-мужчины сейчас в Суховоле, немецких солдат лечат. А женский персонал рассортировали по внешнему виду и используют теперь для организации «отдыха и досуга» немецких солдат и офицеров…
– А ты что – не подошла, что ли? – нагло и бесцеремонно перебил женщину особист. – Так вроде внешне ты тоже ничего. Или другая причина была?
– Была другая причина, – пока еще сдерживаясь, ответила Марина. – У меня, как вы совершенно правильно заметили, товарищ старший политрук, с внешностью все в порядке. И меня тоже поначалу для услаждения господ офицеров определили. Да вот незадача – первому же посетителю я случайно внесла серьезные осложнения в работу его половых органов. Коленом. И меня в качестве наказания отправили в лагерь, развлекать немецких солдат из охраны. А чтобы особо не рыпалась, разрешили, при условии покорности и хорошего поведения ночью, днем оказывать медицинскую помощь нашим пленным, уж как смогу, и даже дали немного самых простых медикаментов из запасов нашего же медсанбата – им они не нужны были…
– И что, – снова нагло и с каким-то садистским удовольствием перебил девушку особист, – что там ночью происходило, покорная была?
– Да, была, – с вызовом ответила Марина. – Чтобы нашим солдатикам, которые за колючей проволокой томились и умирали, хоть чем-то помочь, – была! Достаточно вам, или желаете более подробно прослушать, что именно теми ночами происходило?
– На сотрудничество с врагом пошла, сволочь?!
– Ой, божечки ж ты мой! – наигранно-удивленно пропела Марина, демонстративно нарушая строевую стойку. – Это же ж я, получаюсь, самый главный предатель Родины?! Это же ж я врага от границы на нашу территорию пропустила, а потом все бросила и бежать кинулась. Это я одна во всем виноватая – и в том, что медсанбат наш и раненых в нем эвакуировать не на чем было и что ребятушки, которые нас защитить пытались, все до одного полегли, а мы немцам достались… Кстати, вас, товарищ…
– Я тебе не товарищ, – злобно прикрикнул-пролаял особист.
– Ой, извиняюсь душевно, гра-ажданин старший политрук, действительно, ну какой же вы мне товарищ… Так вот, вас, гражданин старший политрук, среди тех ребятушек, что нас защищали, не было. Может, вы в тот момент где в другом месте с фашистами сражались? Или вы только с женщинами такой смелый и сильный?
– Молчать, сука! Подстилка немецкая! – буквально завизжал особист, вскакивая. Очевидно, Марина своими последними словами попала ему не в бровь, а в глаз. – Да ты… да я тебя!
– Что ты меня? – насмешливо и зло перебила Марина. – Сразу на расстрел поведешь или тоже сначала того… попользуешься?
«Сука… Кто еще здесь сука, – ускоряя шаги, подумал Сергей. – Права девчонка – ты, наверное, только с женщинами да с арестованными такой сильный и смелый, а с настоящим врагом воевать, так ты, собака ты женского рода, в особом отделе пристроился, подальше от передовой. И теперь терзаешь несчастную и без того натерпевшуюся девчонку, которую не смогли сломать немцы, а теперь собрался ломать ты, мерзкое животное в человеческом облике. Ну, сука позорная, я тебя сейчас угомоню…»
Сергею оставалось всего пару шагов, чтобы дотянуться до горла этого языкатого ублюдка и прекратить его словесный понос, но говнюку снова повезло – с другой стороны к месту перебранки выскочил бригадный комиссар, который тоже, еще на подходе, многое увидел и услышал.
– А-атставить, политрук! – проскрежетал Трофимов, нарочно опустив приставку «старший» в его звании. – Ты вообще соображаешь, что творишь?! Я тебе какие указания давал? А ты, с… собака страшная, ты что здесь устроил?!
Трофимов быстро осмотрелся вокруг, мгновенно оценивая обстановку.
Вот лейтенант Иванов, который явно собирался сделать его помощнику что-то очень плохое, а теперь остановился буквально в шаге от этого «дурака с инициативой» и выжидающе смотрит на него, Трофимова, как бы передав право суда, но ожидая справедливого приговора. Хорошо хоть так, а то мог бы и «не заметить» своего куратора и наказать этого придурка самостоятельно. Причем наказать совершенно заслуженно, но как это потом осложнило бы и обстановку в отряде и дальнейшее сотрудничество!
Вот старшина Авдеев, стоит навытяжку рядом с девчонкой… Дебил, додумался тоже, старшину отряда, можно сказать заместителя лейтенанта Иванова по тылу и хозяйству, пользующегося полным доверием самого лейтенанта и немалым авторитетом у бойцов, построить, как мальчишку, на глазах у всех, да еще, скорее всего, без особого повода… Ну натуральный дебил!
Вот бойцы отряда, еще те, которых он с собой в Сокулку привел, с которыми уже не раз воевал вместе. Собрались на крики и теперь, крепко сжимая оружие, смотрят на главного героя этого представления отнюдь не ласковыми взглядами… Он еще вчера, в поселке, себя неправильно повел, видимо, власть в голову ударила, оттого еще вчера бойцы на него косо посматривали, а уж сейчас… И ведь воспитывал придурка совсем недавно, после того инцидента в поселке, объяснял, что особист хоть и власть немалую имеет, но в своей работе людей не только и не столько этой властью глушить должен, а в первую очередь их понимать. Понимать человека, его душу, его мотивы, его стремления и мечты, для этого настоящий особист должен уметь построить беседу, разговорить или поддержать разговор, получать и анализировать информацию… Много чего для этого особист уметь должен, а уж потом, после всего, после бесед и разговоров по душам, можно и властью воспользоваться, если необходимо. Объяснял, да видно, не в коня корм…