накопим денег, возьмем их к себе. У Марка были грандиозные планы. Но я боялась, что это убьет моего отца. Я была единственным ребенком, обожаемым и немного избалованным, как Энтони. Я не могла уехать. И хотела, чтобы у нас была свадьба, настоящая свадьба. Поэтому Марк уехал один. Он сказал, что напишет, пришлет мне свой адрес, как только устроится, но письма я так и не получила.
Мне больно было смотреть на Мариссу. Бледное лицо женщины говорило о пережитом.
— Какое-то время я заблуждалась, думая, что с ним произошло что-то неладное, но сердце подсказывало мне, что это не так. Он ничего не знал об Энтони. Я и сама не знала, что беременна, а затем он уехал. — Марисса, перекрестившись, продолжила: — Иосиф спас мою честь. Он очень добрый, вы же знаете. К тому же мой муж честен и надежен. Со временем я стала высоко ценить эти качества в людях.
Я не прерывала ее монолог, дав ей возможность выговориться.
— Иосиф был вдовцом. Его жена и грудная дочь умерли одна за другой от гриппа. Вот такая страшная трагедия! Несколько лет после этого бедный Иосиф жил в одиночестве. Он был другом моего дяди, младшего брата отца, и я думаю, он узнал от него о моей беде. Услышав о беременности, мой отец не выходил из своей комнаты два дня. После таких новостей он стал сам не свой. — Марисса печально покачала головой. — Когда Иосиф предложил жениться на мне, я сначала отказалась. Я все еще ждала письма от Марка и думала, что весть о ребенке примчит его ко мне на крыльях. Мой отец в страшном гневе наотмашь ударил меня по лицу, едва я произнесла, что хочу дождаться Марка. Это был первый и последний раз, когда он поднял на меня руку. В ту ночь я оставила родной дом и больше никогда туда не возвращалась. Спустя полгода отец скончался, а вскоре за ним — и мать.
Я вышла замуж за Иосифа, и мы приехали сюда, в Сиджеви. Вскоре родился Энтони. Переезд в другой город оказался для меня настоящим испытанием. Я знаю, что по американским меркам это совсем недалеко, но мне казалось, что это другой край земли. Нам потребовалось время, чтобы обосноваться, а Иосифу — чтобы найти работу. Ведь у него была стабильная работа в Меллихе, где его хорошо знали. В чужом же краю пришлось все начинать заново. Здесь люди имеют дело с теми, кого знают — родственниками и друзьями. Но мы справились. Я делала, что могла: продавала свою вышивку, а в свободные часы работала в магазине. — Глотнув воды, Марисса продолжила: — Мы были несказанно счастливы, когда Иосиф получил в этом доме постоянную работу. Однажды он пришел домой и сказал мне, что владелец ищет семейную пару для охраны и присмотра за его недвижимостью, что-то вроде сторожей. Он предложил представиться хозяину всем вместе и обратиться к нему с просьбой о трудоустройстве.
Я сидела не шевелясь.
— Я знаю, вы думаете, что все выглядит довольно странно, как это я сразу не догадалась, что хозяин и есть Галеа? Но ведь Иосиф никогда и не упоминал имя Марк… а называл его Мартин. Вы, наверное, удивитесь и тому, что Иосиф не знал, кто отец Энтони. Но дело в том, что мы никогда не разговаривали о подобных вещах. Иосиф всегда говорил, что наши жизни до свадьбы надо считать закрытой книгой, которую не стоит перечитывать. Он сказал, что мы оба любили других людей, но сейчас мы — одна семья, поэтому я никогда не спрашивала о его первой жене, а он никогда не пытался узнать что-либо о Марке. Иосиф всегда терпеть не мог сплетен. Надеюсь, этот наш разговор останется между нами.
Она выразительно посмотрела на меня, дав понять, что я должна все сохранить в тайне.
— Я вам расскажу, что произошло в тот день. Энтони, Иосиф и я — все в своей лучшей воскресной одежде — подъехали к дому встретиться с хозяином в надежде, что нас возьмут в сторожа. Как мы, должно быть, нелепо выглядели, все вчетвером собравшись на маленькой лужайке перед домом! Как судьба смеялась над нами, когда каждый из нас почти осознал, что эта встреча навсегда изменит ход нашей жизни. Я это поняла по взгляду, который бросил Марк на нас с сыном. Иосиф тоже обо всем догадался.
Марисса перевела дух и продолжила:
— Марк предложил нам работу. Иосиф сказал, что нам нужно подумать. Ну и понервничали мы в ту ночь! Иосиф твердил, что нам нужно отказаться от работы. Я настаивала на этой работе, потому что хотела приличной жизни для себя и своего сына. В конце концов он согласился. А разве у нас был выбор? Видит Бог, нам нужны были деньги! А Марк так ни разу до меня и не дотронулся. Он даже руку мне ни разу не пожал. Он поступил гораздо хуже, чем прежде: не меня он хотел, а Энтони. Он хотел быть отцом. Энтони непросто было растить. Он унаследовал от отца неугомонность и потребность в ласке и похвале, черствость к окружающим и нездоровое честолюбие. Но я думаю, в душе он хороший мальчик.
Когда бы Марк ни появлялся на Мальте, он всегда проводил время с Энтони. Он катал его по острову, рассказывая об архитектуре, водил в дорогие рестораны, покупал красивую одежду — все то, что мы с Иосифом не могли ему дать. Постепенно он начал вбивать клин между Энтони и его отцом… Иосифом, я имею в виду. Я не виню Энтони. Как я могу? Я тоже была ослеплена Марком в его возрасте. Энтони беспрестанно говорил о Марке и, наконец, объявил, что хочет стать архитектором. Я никогда не задумывалась над тем, как хорошо рисует мой сын. Правда, я очень гордилась теми картинами, которые он сделал для меня, и его набросками пастелью, выполненными на улицах города. Они просто великолепны. Беда в том, что я не увидела в этом талант, а Марк увидел.
Идея послать Энтони, изучать архитектуру казалась просто смехотворной — это было выше наших финансовых возможностей. Но как-то в один из своих приездов на родину он предложил нам заплатить за образование сына. Он сказал, что поговорит с деканом Высшей школы архитектуры в Риме, где читает лекции, и постарается определить Энтони туда. Затем он предложил другой вариант — университет в Торонто, который заканчивал сам и где входил в совет директоров. Марк сказал, что во время учебы Энтони мог бы жить с ним и его женой. По глазам Энтони я читала, насколько он захвачен идеей поехать в Америку. Но при этом свет угасал в глазах Иосифа. Я смотрела на Марка, стоящего неподалеку с небрежной ухмылкой. Боже мой! Его очки от солнца, должно быть, стоили больше ежемесячной зарплаты Иосифа. И я возненавидела этого человека. Честно говоря, он знал, что мы не сможем отказать — ведь не станем же мы рисковать будущим своего сына.
Она сидела, поглаживая свои руки, и некоторое время не могла произнести ни слова.
— Но вы могли сказать нет, — тихо произнесла я.
— И что хорошего из этого бы вышло? — вспылила она. — Энтони — второй Марк. Он бы сбежал. Марк купил бы ему билет, и мы бы потеряли его навсегда.
— А Энтони знает, что Мартин Галеа — его отец? Вы сказали ему?
— Нет! — отрешенно затрясла она головой. — Никогда не скажу! — Вдруг она резко повернулась ко мне и, сильно сжав мои руки, возбужденно произнесла: — Пожалуйста, обещайте мне, что не скажете ему. Обещайте!
— Обещаю, Марисса, — успокоила я ее. — Но вы же знаете, что, в конце концов, вам придется ему рассказать.
Она посмотрела на меня взглядом затравленного зверька.
— Мы знаем, Марисса, что Иосиф уехал в Рим в четверг. Возможно, он мог бы кое-что объяснить.
— Иосиф не убивал Марка. Он даже не знал, что тот должен прилететь из Рима.
— Тогда что он делал в Риме, Марисса? — спросила я.
— Мне нечего сказать, — с горечью ответила несчастная женщина. — Абсолютно нечего. Но я точно знаю, что Иосиф не мог убить Галеа.
Она не изменила своего решения. Ни тогда, ни потом. Я оставила ее безмолвную и оцепеневшую под грузом тягостных воспоминаний. Мне бы очень хотелось присесть рядом с ней и постараться убедить, что рассказать о цели поездки Иосифа лучше, чем ничего не говорить, но у меня были другие обязательства перед этой женщиной, ведь я дала слово.
Я обещала доктору Стенхоуп, а главное Софии, что буду вовремя. Подойдя к университету — Роб подвез меня по дороге в полицейский участок Флориана, — я увидела небольшую толпу у входа. Группа людей кричала и показывала руками в сторону, кого бы вы думали, Анны Стенхоуп. Я сначала не могла понять из-за чего весь этот сыр-бор, но вскоре прояснилось, что кучка родителей протестовала против участия их дочерей в весьма сомнительного содержания спектакле, откуда веяло сильным феминистским духом. Ясно было одно: они не желали, чтобы их кровиночки участвовали в представлении. Оппозиция Анне Стенхоуп превосходила по численности ее сторонников. Виктор Дева пытался погасить эмоции толпы. Марио Камильери, пиарщик из кабинета премьер-министра, тоже тщетно старался утихомирить возмущенных родителей. Опасаясь за возможные эксцессы, он увел Анну и Виктора в здание университета.
Я заметила в толпе Софию с мужчиной, видимо отцом, хотя я только раз видела вскользь его профиль в окне, когда мы вечером возвращались из города. Он держал ее руку мертвой хваткой, и девочка от подобного произвола скривила рот, хотя от меня не ускользнуло, что она колеблется. Парочка ее подружек, тоже артисток, начала отступать под сердитые окрики своих родителей.
Все шло к тому, что представление «звук и свет» никто никогда не увидит. Но вдруг толпу неожиданно начал теснить серебристо-серый лимузин, подъезжавший к ступеням университета. Я услышала, как кто-то громко зачастил на мальтийском языке. Не поняв ни слова, я нашла этот голос просто неотразимым. Сочные нотки оратора полностью изменили настроение этих людей. Отец Софии выпустил руку дочери, и она с трудом стала просачиваться сквозь толпу мне навстречу.
— Кто это и что он сказал? — шепнула я.
— Это Джованни Галициа, министр иностранных дел Мальты. Он сказал им, что тот, кто не может себе представить Мальту страной, играющей выдающуюся роль среди Средиземноморских государств и занимающей достойное место на мировой арене, не достоин называться гражданином Мальты. Возможно, что среди собравшихся есть люди, довольные отведенной Мальте ролью — быть просто заложницей в европейской политике, — но он верит, что после этого представления весь мир узнает о нашей ст