Словно в чаду, вышел Радович из кабинета государя и вернулся в зал.
Толпа там сильно поредела, но все-таки еще оставалось много народа, как будто занятого разговором, а на самом деле каждый тут в тайнике души надеялся, а не позовут ли его вдруг в кабинет на отдельную аудиенцию. Все, дескать, может случиться.
Один отставной генерал-поручик Вавилов, также представлявшийся сегодня в числе прочих в своем екатерининском мундире, с которым был отставлен и при виде которого поморщился государь и прошел мимо Вавилова, не остановившись, – не ждал, что его позовут, но оставался, чтобы увидеть Дениса Ивановича, когда тот выйдет из кабинета. Он счел своею обязанностью сделать это, то есть опекнуть молодого человека, в доме матери которого он бывал запросто.
– Прекрасно, прекрасно! – пробасил он, встретив Радовича. – Ну, что… прекрасно?..
– Назначен в Петербург, перевожусь, – выговорил Денис Иванович, захваченный врасплох, сам не зная, как вырвались у него слова,
– Прекрасно! – одобрил Вавилов и хотел было послушать дальше рассказ Дениса Ивановича, но тому пришло сейчас же в голову, что какое дело до него генерал-поручику и остальным и что не надо нарушать какими бы то ни было рассказами то благостное, возвышенное впечатление, которое произвел на него разговор с государем, и он, откланявшись Вавилову, пошел к выходу.
Однако Радович не скоро еще добрался до него. Его останавливали на каждом шагу, пожимали руку, напоминали о своем знакомстве с ним, и даже старики забегали вперед его, дружелюбно кивали ему и заговаривали с ним.
Вавилов прямо с представления, как был в парадном мундире, отправился к Марье Львовне Курослеповой, которая, чтобы истратить часть взятых взаймы у Радович денег, давала сегодня вечер и взяла с генерал-поручика слово, что он приедет к ней прямо из дворца.
– Ну, батюшка, рассказывайте, садитесь и рассказывайте! – встретила его Марья Львовна. – Ну, что было?
Генерал-поручик расселся важно в креслах и сказал:
– Прекрасно!..
– Да вы рассказывайте, батюшка, что же прекрасного-то?
И сама Курослепова, и все ее гости жаждали, разумеется, поскорее узнать, что происходило на приеме. Около Вавилова все составили круг и приготовились слушать в молчании.
– Прекрасно, это того… знаете… прекрасно… вообще… так сказать… прекрасно, и все, – рассказывал Вавилов, размахами руки стараясь помочь себе и воображая, что красноречив и образен, как оратор в английском парламенте.
– Ну, государь-то что?
– Э-э-э… и государь… тоже… прекрасно…
– Говорил с вами?
– Вообще… того… прекрасно!
– Много народа было?
– Прекрасно… Денис Радович того…
– Что Денис Радович? И он был?
– О, да!.. Прекрасно!..
– Что ж он?
– Того… в Петербург… прекрасно…
– Денис Радович получает назначение в Петербург! – воскликнула Марья Львовна. – Вот так новость! Да не может быть!
– Отчего же… того… прекрасно! – возразил Вавилов.
– Ну, ловко Екатерина Лопухина дела ведет! – всплеснула руками Курослепова.
У нее были только свои, то есть принадлежащие к старой, екатерининской, «недовольной» партии, и потому она не стеснялась.
– А почему же Екатерина Лопухина? Она тут при чем относительно Радовича? – стали спрашивать кругом.
– А она… того… прекрасно, – стал было объяснять Вавилов, чувствовавший себя, так сказать, на трибуне и потому считавший, что должен отвечать на всякие вопросы, хотя и сам тоже не знал, при чем тут была Екатерина Лопухина.
Марья Львовна перевила его и объяснила, в чем, по ее мнению, заключалась суть дела.
А на другой день бывшие у нее гости разносили по всей Москве известие, почему «идиот» Радович получает блестящее и неожиданное назначение в Петербург.
Майор Бубнов и штабс-капитан Ваницкий, списывавшие стишки в альбомы и ведшие дневники, записали этот «неопровержимый» факт и, искренне веря ему, засвидетельствовали о нем, как современники, пред потомством.
XV
На другой день в сенате Радовича призвал к себе Петр Васильевич Лопухин и объявил ему, что он пожалован в камер-юнкеры, переводится в Петербург за обер-прокурорский стол и, кроме того, ему назначено по три тысячи ежегодно за службу его отца при покойном государе Петре III. Распоряжение объявить о том Радовичу Петр Васильевич получил лично от императора на утреннем докладе. Он поздравил Дениса Ивановича и потом добавил:
– Кстати, жена о вас спрашивала; приезжайте к ней сегодня.
«Отчего мне и не поехать?» – подумал Денис Иванович, выходя из сената и вспоминая, что в первое посещение у Лопухиных ему было не только очень приятно, но даже что-то очень хорошо.
И он поехал.
Екатерина Николаевна сидела в гостиной и разговаривала с Кутайсовым, когда явился Радович. Она очень мило приняла Дениса Ивановича, Кутайсов тоже очень любезно раскланялся с ним.
«Вот Кутайсов – это пример им!» – вспомнил Радович и улыбнулся.
– Веселитесь, веселитесь, молодой человек, – одобрил его Кутайсов, – вам прилично теперь быть веселым.
– Поздравляю вас с царскою милостью, – сказала Лопухина, уже знавшая от Кутайсова о назначении Радовича. – Ну, идите в сад, – обернулась она к Денису Ивановичу. – Там Анна Петровна с молодежью. Вам там будет веселее… Идите! – и, кивнув головою, она отпустила Радовича в сад, как будто он был маленький, порученный ей, баловливый ребенок. – Ну, право же, он – вполне подходящий для нас человек! – сказала она Кутайсову, когда Денис Иванович ушел.
– Может быть. Я поэтому сделал для него все, что мог! – скромно заявил Кутайсов, пожав плечами, как будто Радович был ему обязан царскою милостью.
– Благодарим вас, – с чувством сказала Лопухина.
– Все, что от меня зависит, я сделаю, – продолжал Кутайсов. – Третьего дня я прямо сказал государю… Он мне заметил, что народ в Москве более любит его, чем петербургский, а я вставил, что это меня не удивляет. «Почему же?» – спросил он. «Не смею сказать…» – Кутайсов запнулся, но сейчас стал рассказывать дальше: – «Но я тебе приказываю», – сказал мне государь. Он так и сказал: «Я тебе приказываю…» – «Ваше Величество, обещайте, что вы не передадите никому, что я скажу». – «Обещаю». – «Ваше Величество, – заговорил я, – дело в том, что здесь вас видят таким, каким вы изволите быть в действительности, – благим, великодушным и чувствительным, а в Петербурге, если вы оказываете милость, все говорят, что Ее Величество, или госпожа Нелидова, или Куракины выпросили ее, так что, когда вы делаете добро, то это – они; если же кого покарают, то это вы караете». Государь сейчас сдвинул брови и спросил меня: «Значит, говорят, что я даю управлять собою?» – «Так точно, государь». – «Ну, хорошо же, я покажу, как управлять мною». Ну, вы знаете государя, – он в гневе подошел к столу и хотел писать, я бросился к его ногам и умолил на время сдержать себя.
Из всего этого было правдою только то, что «государь подошел к столу», но Кутайсов так долго готовил в своем воображении эту сцену, что не мог отказать себе в удовольствии пережить ее хотя в рассказе.
А Екатерина Николаевна слушала и радовалась, что их дело находится в опытных, хитрых и сильных руках.
Денис Иванович нашел в саду Анну, Валерию, ее тетку и молодого офицера, князя Павла Гавриловича Гагарина. Оплаксина сидела на скамейке, а молодые люди ходили взад и вперед по аллее.
Радович присоединился к ним. Сначала они прогуливались вчетвером, разговаривая все вместе, но мало-помалу Анна с Гагариным отстали, и Денис Иванович остался с Валерией. Они шли некоторое время рядом, молча.
– Скажите мне, Денис Иванович, – спросила Валерия, – у вас есть враги?
Не было ничего удивительного, что она спросила его, потому что разговоры на отвлеченные, чувствительные темы были тогда особенно в моде; но Радовича поразил ее вопрос. Последний слишком разительно подходил к его настроению и к его мыслям, охватывавшим его. Он был согласен на то, чтобы «терпеть», как приказывал ему государь вчера, но не знал и не мог решить, как это сделать относительно внутреннего своего «я».
– Да, у меня есть враги, или, вернее, один враг, – ответил он.
– Неужели?
– Вас это удивляет? Отчего?
– Потому что вы мне кажетесь таким добрым, таким добрым, что другого я, кажется, не знаю.
– Благодарю вас за хорошее мнение!
– Ах, это – не мнение и не просто так, а я от всей души, искренне!
Валерия не глядела теперь на небо, а глаза ее были устремлены на него, Дениса Ивановича.
И вдруг ему стало как будто очень весело идти так с нею рядом и разговаривать.
Как ни странно это было, но он впервые в жизни был один на один не только с девушкой, но вообще с существом женского пола. И ему это было и смешно и вместе с тем боязно, но все-таки как будто весело.
– Позвольте мне спросить у вас, – начал он, погодя, – отчего вы задали мне именно этот вопрос?
– Про врагов?
– Да.
– А вот почему. Вы мне показались сегодня как будто грустны, озабочены чем-то или задумчивы. Ну, я и думаю, что, если вас может что-нибудь заботить или тревожить, так это… как бы вам сказать? – если вы не можете всех любить, а остальное все для вас ясно и об остальном вы не печалитесь… Мне кажется, вы – такой человек…
«Да, я – такой человек!» – мысленно согласился Денис Иванович, удивляясь, что Валерия разгадала его и понимает его совсем так, как и он себя понимает.
Он был уверен, – не будь Зиновия Яковлевича, все бы было ясно в его жизни!
– Конечно, не вы ему, а он вам сделал зло, – продолжала Валерия. – Он должен быть очень злой человек…
«Рассказать разве ей все?» – мелькнуло у Дениса Ивановича.
– Я вас не допытываю и вовсе не хочу выведать вашу тайну, – пояснила Валерия.
«Нет, нельзя рассказывать, неловко», – подумал сейчас же Радович и спросил:
– Ведь мы говорим вообще?
– Да, вообще!
«Ну, конечно, неловко!» – решил он.
– Я хочу только сказать, – опять продолжала Валерия, – что если вам сделали зло, то это легко уничтожить, и так, что будет совсем, как не было.