…Она открыла глаза. Телефонная трубка лежала на столе, довольно далеко от нее. Она, оказывается, уснула в кресле после того, как вымыла полы и искупалась. Толстый махровый халат послужил ей одеялом, а глубокое кресло помогло провалиться в целительный сон. Так, значит, этот разговор с Шубиным ей приснился? А Москва? Ну конечно, она же знала, что он собирается в Москву… Но все равно, даже к совету Шубина в ее сне нужно бы прислушаться и никуда не выходить из дома. Специальный самолет – надо же до такого додуматься!
Она встала и прошлась по комнате. Спать уже не хотелось. Она уверенно прошла на кухню, достала с полки старую механическую мясорубку и принялась приворачивать к столу. И странное дело, она сделала это в считаные секунды, словно каждый день только и занималась тем, что прикручивала мясорубки. Готово. Теперь надо принести вещи. Ольга сходила в комнату за чемоданом, положила его плашмя на пол, открыла и взяла первое попавшееся: бюстгальтер, ночную сорочку, колготки… Все это без особых усилий она поместила в небольшом отверстии мясорубки, после чего принялась с остервенением крутить ручку. Вещи прямо на глазах превращались в гладкую шелковистую пряжу, которая выходила через сеть круглых отверстий мясорубки вместо фарша. Из этой пряжи я свяжу себе новые свитер и шарф. Затем в ход пошли кофты и платья, мясорубка продолжала превращать вещи в пряжу…
…Она проснулась в холодном поту. Взглянула на чемодан: он лежал прямо перед ней на полу, открытый… В нем было нетронутое белье, платья. Второй сон за утро. И какой символичный: как же ей хочется покончить разом со своей прежней жизнью, прокрутив ее через старую мясорубку, и начать новую… Ольга посмотрела на часы: шесть. Еще немного, и она проспала бы самолет. Она купит билет прямо перед вылетом, сейчас это не проблема.
Ольга вызвала такси. Главное, не уснуть в третий раз, потому что третий сон может закончиться ее смертью, пусть во сне, но все равно смертью, а ей еще рано умирать, у нее еще вся жизнь впереди.
Она закрыла чемодан, уложила в небольшой матерчатый саквояж плащ, зонт и несколько книг, после чего оделась, накинула на себя легкую шаль и подошла к двери. Сердце ее бухало в груди, как если бы оно увеличилось в размерах в сотни раз… Она вся теперь превратилась в огромное, кровоточащее сердце… Раздался телефонный звонок. Кто это – Валентин или это звонят, чтобы сказать, что такси под окнами? Она бросилась к окну. Внизу не было ни одной машины. Значит, это он, доктор Нечаев. Что ему понадобилось от нее? Все кончено, и он это знает. Он не должен мешать ей уехать. Она взяла трубку и тотчас положила ее, разорвав цепь звонков. И тотчас снова позвонили. Она схватила трубку. Это была девушка-диспетчер, она сказала, что такси прибыло.
– Девушка, пожалуйста, попросите водителя, чтобы он зашел за мной, у нас в подъезде на лестничной площадке спит пьяный, я боюсь выйти из дома…
– Хорошо, я ему скажу.
И буквально через несколько минут раздался звонок в дверь. Ольга заглянула в глазок и тотчас открыла. Водитель такси был под два метра роста и весил около двухсот килограммов.
– Спасибо, что поднялись…
– Между прочим, у вас лифт не работает, – сказал он неестественно высоким голосом, что навело ее на мысль, что и таксист ей тоже снится.
– Я все поняла, не беспокойтесь… Мне в аэропорт, пожалуйста.
Из окна автомобиля она в последний раз взглянула на дом, на большие вязы, детскую беседку, выкрашенную в яркий оранжевый цвет, после чего повернула голову и устремила взгляд вперед, на серую ленту дороги. Она знала, что больше сюда никогда не вернется…
Глава 30
«Еще сегодня утром я ненавидела ее всем сердцем и – чего уж там! – желала ей смерти. Но теперь, когда ее нет, я не могу поверить в реальность происходящего. Так не бывает. Это слишком хорошо и слишком отвратительно… Как много бы я дала, чтобы узнать, кто же был там, в саду…» Таня пробежала глазами эти строчки, которые она написала в пустой квартире, куда привез ее в свое время Саша. Как же ей было тогда страшно… Теперь этот листок следует уничтожить, никто не должен знать, что временами она ненавидела Марину. Она не убивала Марину – и это главное.
Сейчас, когда Лена Сайганова находилась под стражей в ожидании суда, Таня Камышина могла относительно спокойно жить в ее доме в Бобровке. Она приняла это решение сразу после того, как с нее было снято официальное подозрение в убийстве своего брата Дмитрия Сайганова. На вопрос Саши Гольцева, захочет ли она вновь вернуться в этот дом, где еще витали тени умерших Марины и Дмитрия, Таня жизнеутверждающим тоном объявила ему о своем намерении жить здесь вплоть до того дня, пока на свободу не выйдет Сайганова. Она уже успела проконсультироваться у адвоката, имеет ли она право на этот дом, и получила довольно-таки вразумительный ответ: да, она единственная наследница, поскольку вдова Сайганова является его убийцей и лишается каких-либо имущественных прав. Кроме того, ей все равно светит большой срок…
Таня, оказавшись в доме, где совсем недавно она была, по сути, служанкой, еще не осознала, что стала испытывать схожие с Сайгановой чувства, связанные с внезапно обрушившейся на нее свободой и богатством. Разве что, в отличие от Лены, она была невиновна и не боялась разоблачения. Жизнь, преподнеся хороший урок, вдруг улыбнулась ей, подарив ожидание материнства, верного и ласкового Сашу и крышу над головой в придачу. Оставалось только рассказать ему о своей беременности, а значит, и о той тайной стороне ее жизни, которую она так тщательно до недавней поры скрывала. Она боялась даже представить себе, как он отреагирует на то, что девушка, которую он считал чистой и к которой сам не смел притронуться, окажется такой же, как все. Она могла бы, конечно, выдумать историю об изнасиловании, что якобы Сайганов насильно взял ее чуть ли не в первый день ее пребывания в доме, или же придумать версию о том, что сожительство с братом являлось непременным условием того, что ее возьмут в семью. И тогда бы, возможно, Саша смог ее оправдать и простить. Но ничего такого не было, и начинать совместную жизнь со лжи ей не хотелось, а расскажи она правду, она, возможно, потеряет Сашу. Кроме того, теперь, когда все страсти вокруг убийств и ареста Лены улеглись и Тане как бы не о чем волноваться, Саша станет более настойчивым в своих желаниях, и ей, естественно, придется ему уступить. Скорее всего, он заговорит о свадьбе, начнет строить планы на будущее. И вот тут-то она ему и признается в том, что беременна от брата. Спрашивается, зачем же она тогда так долго мучила его? Простит ли он ей это?
Теперь, когда ей не перед кем было отчитываться за каждый свой шаг и она принадлежала сама себе, многое изменилось и в ее характере, ее стали посещать довольно-таки смелые мысли. Возможно, останься она на улице без гроша в кармане, этих мыслей не было бы, как не было бы и двух (или даже трех!) могил на кладбище… Но жизнь поделилась со смертью тремя молодыми людьми, и от этого изменились жизни тех, кто остался в живых. Так, к примеру, Лена сядет за решетку, а Таня из домработницы превратится в полновластную хозяйку загородного коттеджа и унаследует остальное движимое и недвижимое имущество своего брата плюс денежные счета в банках. Главное, найти хорошего адвоката, чтобы он оформил все должным образом. И почему же она должна бояться Сашиного гнева, если для них обоих все так удачно складывается? Он не дурак и должен понимать, что жизнь состоит не только из романтики и сахарного сиропа. Ну и что ж, что она беременна от брата? Какая ему разница, с кем она жила до встречи с ним, если она любит именно его, а Сайганова нет в живых? Если он любит, о чем говорит постоянно, тогда должен простить. Другого не дано. Беременность необратима, да ей никогда и в голову не приходило избавиться от ребенка. Она хочет иметь такого же красивого и умного сына, каким был Дмитрий.
Так, размышляя, Таня провела в доме почти целый день, дожидаясь возвращения с работы Саши. После похорон Дмитрия и Марины прошло уже несколько дней, которые у Тани ушли на то, чтобы привести в порядок дом, сложить и вынести в летний домик все вещи своей бывшей хозяйки. Она боялась признаться себе в том, что эта работа доставляет ей удовольствие. Перебирая вещи Лены, она вспоминала почему-то лишь мелкие обиды, которые накопились у нее с тех самых пор, когда она в первый раз открыла дверь этого дома. С чувством необъяснимого облегчения она проветривала дом от присутствия тех людей, которые долгое время считались ее хозяевами. В своем новом качестве Таня была впервые и, как человек, внезапно нашедший клад, не знала, что с ним поначалу делать. Мысли и чувства путались, она никак не могла понять, что же она на самом деле испытывает, ложась спать на роскошную двуспальную кровать Сайгановых или прогуливаясь по их огромному ухоженному саду. Две ночи она просто не могла уснуть, все вспоминала тот ужасный день, свою поездку в офис и, сама того не понимая, словно хотела разжечь внутри себя злобу и ненависть по отношению к Лене. Как та могла так с Таней поступить? За что?
Но шли минуты, часы, и все то злое, обидное и непонятное, что она пыталась внутри себя культивировать, вдруг уступило место переполняющей ее сердце жалости к Лене. До нее постепенно стало доходить, какой же несправедливой оказалась жизнь по отношению к брошенной и обманутой женщине. Она, поначалу спокойно воспринявшая известие о том, что Лена призналась во всех трех убийствах, теперь вдруг отчетливо поняла, что это не может быть правдой – просто так ловко и быстро сработала несовершенная юридическая машина. Всем, кроме, конечно, Лены, было выгодно закрыть эту грязную историю. Все документы подшить и убрать в сейф. Но Лена если и могла убить Дмитрия, а потом уже, находясь под воздействием нервного напряжения и страха, убрать и свидетеля Прудникова, то никак не могла зарезать Марину Рожкову. Это же было ясно, как божий день! Она не могла, не могла, НЕ МОГЛА!!! И все потому, что никто из тех, кто присутствовал в тот день в доме Сайгановых, не мог убить ее, находясь за столом в гостиной. Все были трезвые, веселые, в хорошем настроении и отлично помнили, что происходило в ту или иную минуту до обнаружения трупа Ольги Астровой. У всех было алиби, и следователи прокуратуры, равно как и Шубин, об этом были прекрасно осведомлены. Тогда почему же позволили повесить на Лену еще и третье убийство? Разве не понятно, что Марину Рожкову убила не она, что убийство соперницы лишь послужило толчком ко второму убийству… Ее воспаленный мозг, отказавшийся служить ей в невыносимых условиях постоянного страха одиночества и унижения, словно подсказал ей, как можно одним махом избавиться сразу от двух любовн