– Да вы что с Потемкиным – сговорились? – в сердцах сказала Екатерина.
– Рыцари против турок – союзники те еще! – не унимался Орлов. – Им только палец дай – они обе руки враз отхватят. А если не отхватят – то это для того, чтобы чужими руками жар загрести…
– А вот мы поглядим, – сказала Екатерина. – Кто у кого чего отхватит и кто чего загребет. Но ты все молодец. Так их, едрит твою жизнь! – весело закончила аудиенцию Екатерина.
Через неделю кавалер креста и благочестия Ордена Святого Иоанна граф Джулио Литта был представлен к Святому Георгию 1-й степени, награжден золотой шпагой "За храбрость" и званием контр-адмирала российского императорского флота.
Джулио получил по контузии отпуск и вселился в ту же квартиру в Аптекарском переулке, заботливо протопленную Жюльеном.
Робертино, охая, принялся разбирать сундуки. В военном госпитале в Кронштадте иностранца перебинтовали с такой силой, словно хотели выдавить последние капли сомнения в успехах русской медицины.
Джулио подошел к окну, увидел знакомую глыбу, оперся руками о подоконник. На душе было смутно.
Он вспомнил последние события на берегу, перед отъездом в Кронштадт, и поразился – как далеко все это откатилось, словно было в другой жизни и в другом масштабе.
Едва рыцарь вернулся тогда от Орлова, Робертино подал скомканную записку, умолчав о способе передачи.
Павел Петрович размашисто приглашал рыцаря посетить его другое имение – Павловск, как и было уговорено. В программе – моцион по парку и ужин в храме какой-то "Розы без шипов". "На гауптвахте я уже ужинал. В храме еще нет", – подумал Джулио и велел подать умыться.
Робертино притащил любимый бронзовый тазик с гербом дома Литты, ковш с водой, забросил полотенце на плечо.
Джулио подставил ладони. Внимание будущего императора Павла Петровича льстило. Успех шел в руки без специальных усилий и быстрее, чем ожидали на Мальте. Нужно развивать успех, но только будет ли там Александра?… Джулио замер, и вода толстой струей потекла мимо, гулко ударяясь о дно таза. Поворот мысли был удивителен.
– Горячо? – спохватился Робертино.
– Да, добавь холодной, – сказал Джулио.
Письмо Кати уже должно было дойти к Александре в руки…
В десять утра на Апраксин двор приехал Фроберг.
Когда Робертино доложил о госте, Джулио смутился.
– Граф Фроберг? – переспросил он. – Н-ну проси.
Фроберг, войдя, молча поклонился.
– Присаживайтесь. – Джулио широким жестом указал на диван. – Я не ждал вас.
Фроберг кивнул. "Меня обычно не ждут", – кажется, хотел сказать он.
Помолчали.
– Хм… – Джулио полагал, что гость первым изъяснит цель приезда.
Рыцарь не мог объяснить, отчего его смутил приезд Фроберга. Должен бы обрадоваться спасителю…
В угрюмом лице немца ясно читалось одно: он жил интересами, мало совпадавшими с интересами большинства. А методы в достижении туманных целей выбирал, сообразуясь с собственными представлениями о добре и зле.
Фроберг спокойно разглядывал помещение, словно бы не замечая неловкости.
– Я, собственно… – начал все же Джулио на правах хозяина. – Я хотел поблагодарить вас за оказанную услугу.
Фроберг кивнул. Создавалось впечатление, что это Джулио попросил его заехать. И именно для изъявления благодарности.
Джулио подошел к бюро, извлек из шкатулки небольшой мальтийский крестик на подвеске.
– Этот знак вручается лицам, оказавшим ордену крупную услугу. Ночью на канале имел место как раз такой случай.
Он подошел к Фробергу, но тот отвел руку.
– Я не люблю золота, – сказал Фроберг.
– Отвергающий знак отличия ордена – отвергает орден, – спокойно ответил Джулио. – Это не золото, это медь.
Джулио успел заметить, что тень удовольствия мелькнула все же в хищном лице гостя, пока рыцарь прикреплял подвеску к камзолу. Во всяком случае, Фроберг поднялся, чтобы хозяину было сподручнее.
– Похоже на медь, – ухмыльнулся гость. – С небольшой примесью.
– Примесь невелика. Итак, чем обязан?
– Ехать в Павловск, – сказал Фроберг.
Джулио прошел к дивану и спокойно уселся на него. "С принцами как с женщинами, – учил де Рохан. – Ласка и настойчивость. Не путать с нежностью и частотой".
– Ну что ж, – сказал Джулио. – Подобная предупредительность со стороны великого князя обязывает нас, со своей стороны…
Фроберг кивнул с гримасой, показавшей, что формальные выражения досаждают ему еще больше, чем неформальные.
– Скажите, а откуда вы взяли лошадь? – Джулио внимательно рассматривал черную шелковую повязку, поддерживавшую раненую руку.
– На конюшне, – бросил Фроберг. – Вам нужна лошадь?
– Я не заметил, когда вы ее успели в конюшню поставить.
Фроберг усмехнулся:
– Когда меня просят, я успеваю.
Фроберг вызывал двойственное чувство: смесь настороженности с острым любопытством. Разговор явно не клеился.
– Вы давно в России? – снова начал Джулио.
– Жена наследника – моя кузина, – буркнул Фроберг.
Он отвечал на вопрос не в том виде, в каком был поставлен, а в каком сам находил нужным.
– Вы, стало быть, дядя маленького Александра Павловича? – дипломатично сказал Джулио.
– Дядя? – удивился Фроберг и наконец обернулся. – Ах, ну да, дядя. Если так можно выразиться.
Джулио почувствовал, что забрался в какие-то дебри и лучше поскорее выбраться. Но любопытно.
– У меня приказ – выехать сегодня в Кронштадт, – сказал он. – Поблагодарите великого князя и извинитесь за меня. – он холодно посмотрел Фробергу прямо в желтые глаза.
Фроберг улыбнулся. Он обладал той редкой улыбкой, за которой может равно последовать прощальное дружеское объятие или бешеный удар тростью…
Джулио оторвался от окна, прошел в кабинет и наткнулся на груду визитных карточек и поздравительных листов. Внимание привлек один, с гексаграммой Ордена иезуитов. Джулио перевернул и увидел подпись патера Грубера.
Патер Грубер поздравлял Джулио с наградами, благословлял за проявленный героизм и по-отечески советовал причаститься после кровопролития.
Имелась новая записка от Павла Петровича.
Когда Павел Петрович написал Джулио поздравительное письмо с повторным робким приглашением в конце посетить все-таки Павловск и отдохнуть после ратных трудов, Аракчеев усмехнулся.
– Бесполезно, – сказал он. – И не такие ломались.
– Знаю, – грустно отозвался наследник. – Но он послужил во славу России, и я его поздравил. Дальше – его дело. Но я бы на его месте не поехал, – честно сказал великий князь.
Джулио поворошил горку визитных карточек. И вдруг – он одновременно увидел дамскую розовую карту и на него пахнул запах духов… За пороховым дымом и корабельными ароматами Джулио почти забыл, как пахнут духи… С внезапно забившимся сердцем Джулио медленно вытянул карту из-под груды и поднес к глазам… Александра Васильевна после короткого поздравления коротко же приглашала к себе в приемный день – четверг.
Джулио снова вернулся в гостиную. Вновь подошел к окну. Глыба внушительным видом повествовала о крайней, каменной степени надежности…
Он выполняет задачу, поставленную де Роханом. Он ее даже перевыполняет. Он получил вторичное приглашение от наследника Павла – посетить его высочество в Павловске. Стало быть, выполняет поручение Лораса. Наконец, ранен в сражении и получил русский знак воинской доблести… Джулио прислонился лбом к стеклу. "Хорошо бы и вправду исповедаться, – подумал он. – Патер постеснялся предложить свои услуги. Боится получить отказ. Папа иезуитов распустил. Но благодати рукоположения священников Ордена Иисуса папа не отменял".
Рыцарь ответил патеру благодарственным письмом, в котором просил допустить к исповеди, и начал трехдневный пост. Но прежде крикнул Робертино.
– К-какой сегодня день? – спросил рыцарь.
– Четверг, эчеленца, какой же еще! – ответил Робертино.
47
Джулио вошел в гостиную Александры Васильевны в сопровождении камеристки и – растерялся: Александра Васильевна была одна.
– Но мне казалось, что у вас в четверг… – неучтиво начал монах и даже попятился.
– Я не вполне здорова, – перебила Александра, резво подымаясь навстречу. – А кстати, здравствуйте, – сказала она, лукаво и влажно поблескивая черными глазами. – Но я не могла не принять героя, о котором говорит весь Петербург… – она подошла и взяла вдруг Джулио за руку. – Садитесь, вот здесь вам будет удобно. Чаю? А у меня простуда. Так что вы держитесь от меня подальше. – она бросила его руку и вдруг рассмеялась.
Что- то не вполне естественное, едва уловимое, почудилось Джулио в смехе Александры.
– Извините, – сказала она. – Потом, у меня финансовые неприятности, так что я, верно, и выгляжу не лучшим образом? – она кокетливо взялась за концы шали и на минуту приоткрыла шею.
– Помилуйте! – пробормотал Джулио, отводя глаза в пол и грузно усаживаясь. – вы выглядите прекрасно…
Александра была одета по-домашнему, как и следует заправской больной: в облегающем шерстяном платье с огромной черной шалью вокруг шеи и на плечах.
– Ах, неужели же устав ордена велит оставаться монахом даже и в гостях у светских дам? – графиня, присев напротив, наклонилась к рыцарю, словно помогая оторвать его взгляд от зеркально начищенного паркета.
Джулио смутила прямолинейность графини. В отличие от Екатерины Васильевны, в глазах Александры сверкала деятельная энергия, какой боятся иные мужчины. С такой женщиной трудно говорить условным языком: она требует ясных высказываний.
Большинство мужчин полагает, что без словесных кружев пропадает очарование. Как без кружев нитяных женские плечи превратятся в обыкновенный пьедестал для головы. "Женское тело, лишенное тайны, из соблазна превращается в обязанность", – говорил герцог Луиджи. Зато для иных – тайна только и начинается тогда, когда женщина вдруг отбросит увертливые прикрасы…
Женщина любит – и все, и все сказано.
Женщины нет – приходите жалеть, – написал поэт Анджей Добрынин в аналогичной ситуации.