абкается по мне и воодушевленно кусает за ухо.
Поверьте, «блядь!» — это самое приличное, что я думаю. Сам поражаюсь обилию нецензурных слов, штурмующих мою голову, пока мелкий цепляется мне в волосы и с криками «Баран, баран — дуц!» таранит лбом мой лоб.
Одно из двух: либо я выгляжу озверевшим, либо поверженным, раз Мальвина приходит мне на помощь. Буквально силой отдирает от меня этого таракана и угомоняет его, просто что-то шепнув на ухо. Интересно, как я выгляжу? Ухо горит, на роже пощечина, да и на лбу по ощущениям приличная шишка. Уйду ли отсюда живым — вот в чем вопрос.
— Машка! Слушай, совсем большая стала!
Слышу густой бас и за спиной Мальвины вырастает нечто лохматое, бородатое, в клетчатой рубашке и с топором. Топор между прочим под две руки, как у Нильса-лесоруба из какой-нибудь рекламы ручного инвентаря. Ну и что сказать ему, чтобы не схлопотать поперек хребта? Тут простой комплимент погоды не сделает.
Мальвина с визгом бросается Лесорубу на шею, и пока они о чем-то орут друг другу в лицо, сзади меня образуется какая-то возня. С опаской оглядываюсь и натыкаюсь на девчонку-подростка в костюме смерти. И не смейтесь, реально же как смерть: бледная, вся в черном, волосы черные и прямые, разделены ровным пробором на обе стороны лица. И на шее хрень какая-то на кожаном шнурке — точно не христианский крестик.
Блин, да у меня волосы на руках дыбом встали. Сколько их тут? Что за филиал Китая на просторах нашей родины.
— Правда что ли муж? — спрашивает Смерть, жуя жвачку с какой-то философской обреченностью.
— Ну…
Она просто кивает и по-свойски хлопает меня по плечу.
— Беги, — говорит, заглядывая в глаза. — Я их задержу.
Сказать честно? Я никогда не пасовал перед трудностями, наоборот — чем сложнее задача, тем ярче и вкуснее спортивный интерес. Спросите альпиниста, интересно ли ему штурмовать тренировочный стенд, и он посмеется над вашим вопросом. Так же и в бизнесе. А уж с женщинами вообще святое. Помните, как у поэта? «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». В обратную сторону эта непреложная истина тоже прекрасно работает.
Но. Всегда есть это проклятое «но» — и оно портит всю малину.
Знаете, почему футболисты обязательно должны «отыграть» пару тренировочных матчей на чужом поле? Чтобы пометить территорию. Из двух команд преимущество всегда у той, которая принимает на своем поле. Так вот: сегодня я играю один на чужом поле. Я и нападающий, и защитник, и вратарь. Против гремлинов из детского фильма «Космический джем». И у меня яйца подбираются так высоко, что даже как-то неприлично.
— А это что за добрый молодец? — интересуется Лесоруб. Новость хорошая — они с Мальвиной закончили тискаться, новость плохая — он все еще держит топор. И определенно знает, как с ним обращаться.
— Машин муж, — бормочет все еще пораженная нашим откровением теща.
И Лесоруб издает такой звук… Не знаю, как его описать, но это что-то среднее между «ты покойник, муж» и «я на голову тебя выше, ты вообще в курсе?» А ведь во мне, между прочим, почти сто девяносто сантиметров, и я даже был капитаном баскетбольной команды, когда учился в Гарварде. Но Лесоруб все равно выше. Первый мужик в моей жизни, на которого придется смотреть снизу-вверх. Наверное, нужно купить вкусняшку помощнице главного бухгалтера: как она вообще выживает с таким ростом?! Я только что полюбил всех невысоких людей мира.
Подбадривая себя тем, что лучшая защита — нападение, иду прямо к Лесорубу, хоть голос Смерти сзади флегматично сокрушается:
— Ох, зря…
Протягиваю ладонь для рукопожатия, и Лесоруб хмуро ее пожимает. То есть, он ее нарочно сдавливает, чтобы проверить реакцию. Не самые приятные ощущения в моей жизни, но терпимо.
— Заведи подружку, — говорю ему с улыбкой, и когда он не понимает намек, шепотом расшифровываю: — Дрочишь наверное много. Рабочая хватка.
Это, конечно, было грубовато, но если бы на вас смотрели, как на новогоднюю утку, в зад которой собираются всунуть сочное яблоко, вы бы тоже не кисейничали, правда же? Кроме того, пока мой противник отходит от шока, я все-таки успеваю взять Машу под локоть и притянуть к себе. Она пытается вырваться, но быстро утихает под пристальным взглядом матери. Мое солнышко приготовила проверку на вшивость, но сама же угодила в западню: она не хочет, чтобы родные знали о подоплеке наших «деловых отношений». И я чертовски готов использовать это против нее. Раз уж я играю один, то и в допинге нет ничего зазорного.
— Ты что творишь? — шипит сквозь стиснутые зубы Мальвина.
— Подыгрываю тебе, — совершенно серьезно говорю я.
Смерть вкладывает два пальца в рот, изображая неудержимый приступ рвоты от наших нежностей.
— Ксения, прекрати сейчас же, — прикрикивает на нее мать.
— Кнопка, что-то я сейчас про мужа ничего не понял, — напоминает о себе Лесоруб.
— Это моя вина, — говорю я с трагическим вздохом. — Пришел, увидел, победил.
— Почему все умники обязательно цитируют Цезаря, — иронично комментирует приятный женский голос.
Я еще не вижу ее, но уже знаю, что с этим противником будет скучно. Так и есть: рядом с Лесорубом вырастает Стерва: губы в алой помаде, феерическая прическа, в носу колечко пирсинга, а на открытой части руки половина рожи Чеширского кота. Я хорошо знаю такой сорт женщин: наверняка работает в модном салоне красоты, зарабатывает не то, чтобы много, но имеет пару постоянных клиенток. И считает, что офигенно сексуальна, хоть даже в окурке огонька больше, чем в ней. Нет, она в общем ничего, но я, кажется, совершенно увлечен Мальвиной. Блажь? Да хоть тысячу раз, но мне приятно ощущать, как строптивица возится в моих объятиях, но лишь сильнее в них тонет.
— Чем тебе Цезарь не угодил? — вежливо интересуюсь я.
— Банально.
Стерва достает зажигалку, вытряхивает из пачки тонкую коричневую сигарету и закуривает. Нас окутывает сладковатый дымок с привкусом ментола, и я выразительно отмахиваю сизое облачко от носа Мальвины. Ей еще наследников мне рожать, нечего травиться. Стерва высмеивает мою заботу коротким «ха», а Смерть снова «блюет».
— Что-то я не понял.
Да сколько же их тут?! Сразу двое ребят окружают меня с двух сторон. Тоже переростки, но явно младше Лесоруба. Не близнецы, хоть очень похожи, наверняка погодки. Того, что с прилизанными волосами и в очках, мысленно называю Ботаником, а второго, его полную противоположность — Рокером. И он в принципе выглядит самым нормальным из всех, если бы не полуперчатка на левой руке, вся утыканная металлическими шипами.
— Ты ей ребенка сделал? — уныло спрашивает Ботаник, а Рокер хрустит перчаткой в ожидании моего ответа.
Плохо, что мы с Мальвиной не успели ни о чем договориться, и вдвойне плохо, что все это из-за ее вредности. По заднице получит однозначно, и меня даже совесть не замучит, потому что это будет исключительно воспитательно-профилактическая мера.
Так что ничего удивительного, что мы с Машей в унисон говорим:
— Да! — я.
— Нет! — она.
Вот не люблю театральность, но пауза прямо требует какой-нибудь престижной кинонаграды. И появление главы семейства становится карамельной вишенкой на торте. Знаете, почему? Потому что он с монтировкой.
Глава шестая: Маша
Папа у меня хороший человек, но папа и терпение — это антонимы. И в тот момент, когда он появляется на поле боя, я почти уверена, что монтировка в его руке и есть то самое пресловутое ружье, которое к концу сценки обязательно выстрелит. Догадайтесь с трех раз в кого. Легкая задача, правда же?
Но в этот момент мне прямо хочется нажать на несуществующую кнопку быстрой перемотки вперед, чтобы насладиться предпоказом. Я не кровожадная, честно, но Влад заслужил, чтобы ему врезали. Хорошенько, до звездочек в глазах.
Какая еще беременность?! Он вообще в своем уме?
— Маша очень стесняется и переживает по этому поводу, — щебечет муженек и как бы невзначай заталкивает мое лицо себе под подмышку.
Как вы понимаете, меня лишили права голоса. Но к счастью не лишили рук и ног, поэтому я улучаю момент и взбираюсь двумя ногами ему на туфлю. После Егора на его обуви места живого не осталось, но я злорадствую, потому что как минимум оттопчу Владу пальцы. И его судорожный вздох, когда я начинаю качаться на пятке прямо по мизинцу, пусть и небольшое, но утешение.
— Под вишней? — почесывая бороду, спрашивает отца Максим. Он самый старший среди нас, родной сын моих родителей. Но надрать уши моим обидчикам — наименьшее из его обязательной программы под названием «Заступись за младшеньких».
— Удобрял на прошлой неделе, — мотает головой отец. И он совершенно не случайно даже не попытался познакомиться с Владом.
— Может, сожжем? — с восторженным блеском в глазах предлагает Ксю. Она у нас готка, причем, по ее же словам, «трушная, а не как вот те вот, которые оградки целуют». — Или принесем в жертву.
— Да в малинник его, — отмахивается Артем. Он — мой кумир. Правда. Гитарист у одного популярного рок-певца. Редкий гость в нашем доме, потому что уже несколько лет, как мотается по гастролям, и сегодня его бы тоже не было, если бы удачно не совпал график концертов. — Никто и не заметит.
Сейчас самое время все это прекратить, пока моя семья не перешла от слов к делу — и во мне теплится надежда, что Влад одумается, признается в глупой шутке и, отведя меня в укромный уголок, согласится на развод по-быстрому. Но у моего мужа напрочь отсутствует инстинкт самосохранения, потому что он как ни в чем не бывало с искренним любопытством интересуется:
— А кого хороним? Копаю я не очень, сразу говорю.
Стелла снова издает своё фирменное «ха!». Еще у нее есть «епрст!» и «божечки-кошечки!» — и, если ситуация будет развиваться в том же духе, до них тоже дойдет очередь. Кстати, она никакая не Стелла, а Света, но какой-то гуру третьим глазом высмотрел ее настоящее духовное имя, и с тех пор на другое она принципиально не откликается.